Темный Властелин идет учиться (СИ) - Барчук Павел

— Ты сумасшедший! — прошипел Звенигородский, пытаясь унять дрожь. А колотило его, конечно, знатно. Не столько от страха, сколько от ненависти. Обожаю подобные эмоции, направленные в мою сторону. — Ты! Ты! Ты пустое место! Ноль. Позор своей семьи. Кто дал тебе право шантажировать меня⁈

— Неожиданно. Не думал, что для шантажа надо спрашивать разрешение, — удивился я. — Кстати, мой статус…как ты там выразился? «Пустого места»? Он играет мне на руку. Пустому месту нечего терять. А тебе? Тебе есть, что терять? Фамилия, состояние, блестящее будущее… Всё это может рассыпаться в прах из-за одной старой тетрадки. Выбор за тобой.

Звенигородский тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. Я видел, как в его глазах мелькают эмоции, сменяя друг друга: страх, ярость, попытка найти выход, снова страх.

— Какое дело? — наконец выдохнул он.

— Молодец! — Я хлопнул в ладоши, выражая восторг по поводу сообразительности Артёма, — Верное решение. Ну а детали и подробности… Это — не твоя забота. Мне нужен маг, можно даже с нестатичной, активно меняющейся силой, как у тебя. Сгодится и такая. В качестве бонуса, чтоб ты совсем уж сильно не расстраивался, — я кивнул в сторону полки, где стояли несколько пузырьков «эликсира», предусмотрительно спрятанные мной впрок, — Получишь две дозы «Зелья Строганова». Слыхал о таком? Думаю, для преодоления… скажем так, нравственной щепетильности, тебе оно не помешает.

Смертный с ненавистью посмотрел на меня, потом на пузырьки. Жажда сохранить «лицо» и репутацию, а так же, возможность стать обладателем зелья, о котором вторые сутки твердят все подряд, оказались сильнее тех эмоций, которые он испытывал ко мне.

Если бы место подручного уже не было занято Никитой, я, пожалуй, мог бы рассмотреть кандидатуру Звенигородского. Злой, самовлюбленный, продажный… Отличное резюме.

— Ладно, черт с тобой, — пробормотал он. — Но если это что-то противозаконное…

— Вся наша жизнь — сплошное нарушение правил, Звенигородский. Просто одни делают это громко, а другие — тихо. Мы будем тихими. И потом… Давай не будем скромничать. Тяга к попиранию закона — ваша семейная особенность.

И вот, спустя пару часов, мы стояли в темноте коридора общежития: я, притихший Строганов и мрачный, пылающий молчаливой ненавистью Артём.

— Ну и куда мы, в конце концов? — голос Звенигородского дрогнул, выдавая его настоящие эмоции: смесь тревоги и злости.

— На прогулку, — коротко бросил я, проверяя фонарик. — Следуйте за мной и не шумите.

Мы выбрались через запасной выход. Замок открыл Артем. Он использовал зачарованную скрепку, которая в его руках превратилась в отмычку. Вот об этом я и говорил. Полезный человечишка.

Ночь была тихой, но при этом какой-то напряженной, что ли. Прохладный воздух обжигал легкие, ветер шевелил волосы и проникал под одежду.

Мы крались, прижимаясь к стенам и замирая при каждом шорохе.

— Хватит топать как слоны! — Периодически шипел я в сторону своих спутников, которые ухитрялись производить столько шума, будто в сторону архива пробираются не трое абитуриентов, а целая армия.

Мне хорошо запомнился Устав ИБС. За несанкционированные прогулки по ночам нам грозит серьезное наказание, что может повлечь за собой исключение из списка абитуриентов.

Для меня такой поворот будет означать необходимость возвращения домой, в Империю Вечной Ночи. А это — очень поганое развитие событий, способное привести к потере власти, потому как не уверен, что дядя Морфиус повторно провернет фокус с подселением.

Значит, с преподавателями или другим персоналом, сейчас лучше не встречаться. Я, конечно, смогу выкрутиться из любой ситуации, но зачем эти лишние волнения, когда можно сделать все тихо и аккуратно.

Я двигался первым, проклиная слабость тела, заставлявшую мои мышцы напрягаться куда сильнее, чем требовалось, и очки, которые, как только мы вышли из общежития, запотели от перепада температуры и влажности. Именно сегодня, по закону подлости, концентрация влаги в воздухе казалась какой-то слишком плотной.

Никита, пугливо озираясь, плёлся прямо за мной, Звенигородский топал сзади. Я почти физически чувствовал его ненавидящий взгляд, устремленный мне в спину.

Впереди, на отшибе, заросший диким плющом, высился старый корпус архива — мрачное здание из потемневшего от времени камня, больше похожее на древнюю гробницу, чем на хранилище ценных артефактов.

Его окна были наглухо заколочены досками, а сама атмосфера, окутывающая архив, даже на расстоянии, внушала уважение.

Впрочем, подобным чувством, имею в виду — уважением к данному месту, мог похвастаться только я. Идеальное логово для чего-то древнего и голодного. Люблю такое. А вот Звенигородский и Строганов испытывали совершенно иные эмоции.

Первым заподозрил неладное Артём. Он замер, уставившись на темный силуэт здания архива, выступавший из мрака.

— Погоди-ка… А мы куда это собрались? — с подозрением спросил он, в его голосе провучала тревога, которая заглушала даже привычную ненависть ко мне.

— А? — изобразил я непроходимого тупицу, продолжая неспешное движение к заветной цели. — Так вот же, пришли уже. Сейчас кое-какие вещички возьмем, и назад. Делов-то!

Мои спутники замерли как вкопанные. Никита выпучил глаза и, по-моему, был готов очень быстро бежать в прямо противоположную от архива сторону, а Звенигородский присвистнул, ошарашенно глядя то на меня, то на зловещее здание.

— Ну ты даешь, Оболенский, — почти с уважением выдал Артём, медленно проговаривая каждое слово. — Теперь, если помирать захочу, буду знать, к кому обратиться.

Минут пять мы препирались у подножия каменных ступеней, ведущих внутрь архива. Даже у послушного Никиты внезапно прорезался голос, которым он тщетно пытался меня отговорить от похода за артефактом.

Я не стал тратить силы на увещевания. Пока людишки пытались сыпать аргументами, я просто принялся тихонько давить на смертных холодной, железной волей, вынуждая делать шаг за шагом в нужную мне сторону.

Артёму я сухо напомнил о содержании его дневника, Никите — пообещал долю в нашем «бизнесе», значительно больше предыдущей. Изначально с барского плеча ему были выделены целых двадцать процентов. Я сказал, что готов согласиться на тридцать, лишь бы он заткнулся и прекратил ныть.

— Да черт с ним, с этим дневником. — Твердил, как заведённый, мой сосед по комнате. — Я не против сдохнуть в бедности, но живым, здоровым и в своей родной кроватке, прожив долгую, насыщенную жизнь. А никак не в долбанном архиве, куда даже преподы без нужды не суются! Ты думаешь, здесь просто так окна заколотили⁈

— Тебе так кажется, Звенигородский. Ты очень заблуждаешься. Поверь, поход в архив займёт у нас не больше часа, а вот бедность… Она навсегда. Да и потом… Пострадаешь не только ты. А как же семья, Артём? Ты что, эгоистичный мальчишка, которому плевать на близких⁈ О-о-о-о-о… Не ожидал от тебя… Не ожидал…

Я делал вид, будто спорю со смертными, а сам еле сдерживал довольную улыбку, стараясь, чтоб они не поняли мой истинный настрой. Потому как, на самом деле, людишки, сами того не замечая, уже поднялись по ступеням и переступили порог.

Дверь, кстати, оказалась открыта. Она распахнулась от легкого прикосновения моей руки, обнаружив длинный темный коридор, приветливый, как сама Смерть.

В разгар нашей тихой баталии, когда мы уже стояли внутри, но понимал это только я, в глухом и беспросветном мраке коридора вдруг что-то гулко рявкнуло, потом ударило так мощно, что пол под ногами вздрогнул, а с потолка на нас посыпалась вековая пыль и старая побелка.

Мои помощники сразу же притихли. Они замерли, бестолково оглядываясь по сторонам и пытаясь сообразить, каким это чудесным образом их трусливые персоны оказались не за пределами архива, где и должны находиться, а внутри него.

Никита, поняв, что обратного пути нет, судорожно вздохнул. Артём, услышав грохот непонятного происхождения, забыл о наших разногласиях, о взаимной ненависти и машинально вцепился мне в рукав. Видимо, мое спокойствие служило для него неким якорем в этом бушующем море страха.