Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор

Когда последний винт был затянут, я посмотрел на наше творение. Оно было неуклюжим, собранным из разномастных деталей, но оно было живым. И оно было нашим.

— Теперь, — сказал я, откидываясь на подушки, — нужно сделать так, чтобы это чудо не украли. Ни саму идею, ни плоды, которые она принесет. Мы должны немедленно зарегистрировать наше детище. И сделать это правильно.

Под мою диктовку Алексей начал составлять заявку в «Палату привилегий»: «Прошение о даровании привилегии на 'Способ молниеносной передачи вестей посредством электрической силы»«. В графе 'Авторы изобретения» я велел ему вписать фамилии.

— Смирнов Петр Алексеевич, за общую идею и научное обоснование. Нартов Андрей Константинович, за конструкцию механических узлов. Магницкий Леонтий Филиппович, за создание математической основы для скорописного письма.

— Все верно, — кивнул Алексей, закончив писать.

— Не все, — остановил я его. — Допиши четвертого.

Он удивленно поднял на меня глаза.

— Романов Алексей Петрович, — произнес я. — Не как изобретатель, а как «попечитель и устроитель сего дела».

— Но я… я ведь только помогал…

— Это не лесть, ваше высочество. Это политика, — объяснил я. — Привилегия, скрепленная именем наследника престола, — государственный акт. Броня, которую никто, даже светлейший князь, не посмеет пробить. Ты своей властью защитишь наше общее дело. Ты его официальный покровитель.

Он понял. Он брал на себя куда более значимую роль, медленно, почти торжественно выводя свое имя.

— И последнее, — добавил я. — Привилегия эта будет принадлежать не нам лично, а нашей «Общей Компанейской Казне». Мы создали курицу, которая будет нести золотые яйца. Представь, что почувствуют Демидов и Морозовы, когда поймут, что их банк будет владеть монополией на самую быструю связь в мире? Что они смогут узнавать о ценах на пеньку в Архангельске или на меха в Сибири на неделю, а то и месяцы раньше конкурентов? Они вцепятся в этот проект мертвой хваткой и сами профинансируют постройку линий по всей стране. Мы даем им власть над информацией. А это дороже любых денег.

Алексей молча слушал, и в его сознании разрозненные части головоломки — технологии, финансы, политика, власть — наконец складывались в единую, ясную и грандиозную картину. Он начинал видеть мир моими глазами.

Наконец настал решающий час. Пятого января 1707 года, под покровом ночи люди Брюса, работая в полной тишине, проложили кабель. Два толстых, свитых вместе провода, облаченные в просмоленный брезентовый шланг, змеей проползли по чердакам и карнизам Адмиралтейства, соединяя нашу палату с кабинетом начальника тайной службы. На столе, источая слабый запах разогретого воска, стоял наш собранный и отлаженный пишущий аппарат. Рядом, как верный солдат, ждал своего часа зуммер Нартова.

— Ну, ваше высочество, — сказал я, кивнув на ключ передатчика. — Исторический момент. Вам и карты в руки.

Алексей подошел к столу. Я-то думал, он передаст нечто казенное, вроде «Проверка связи» или «Аппарат работает исправно». Однако он, на мгновение зажмурившись, положил руку на ключ. И начал выстукивать сообщение.

Он набирал медленно, тщательно, боясь ошибиться. Каждая точка, каждое тире отдавались в тишине комнаты сухим, четким щелчком. Я следил за его рукой, понимая: то, что он передает, бесконечно личное. Закончив, он отнял руку от ключа и замер, не дыша. Мы ждали.

Минута тянулась вечностью. Вдруг наш приемный аппарат ожил. С тихим жужжанием протянулась бумажная лента, и пишущее колесико заплясало, оставляя на ней знаки. С ленты считывался код Магницкого, ритм.

Из механизма медленно выползала лента. Алексей сорвал ее, поднес к свече, и я заметил, как слегка дрожат его руки.

— Что там? — спросил я.

Он молча протянул мне бумажку. На ней, выведенные фиолетовыми чернилами, стояли четыре слова, каждое весомее пушечного ядра:

ИМПЕРИЯ ГОРДИТСЯ. ПРОДОЛЖАЙТЕ. ПЕТР.

Он был там. Сам Государь. Значит, Брюс докладывал императору о ходе наших изысканий. И пригласил его к себе в кабинет. И Петр Великий ответил лично. Не как отец сыну, а как Император — своим государственным деятелям. Для Алексея это стало высшей формой признания, куда более ценной, чем любые объятия. Он заслужил право быть частью большого дела.

Поздно вечером, когда опиумная настойка приглушила боль, а город за окном погрузился в тишину, мы сидели вдвоем. Я — приподнявшись на подушках, он — рядом за столом. Между нами, как знамя общей победы, лежала та самая бумажная лента. Эйфория прошла, уступив место осознанию содеянного.

— Эта машина, барон… — вдруг произнес Алексей, нарушив молчание. Его взгляд был прикован к ленте, но видел он, без сомнения, нечто большее. — Это способ видеть всю страну разом. Узнать о цене на хлеб в Казани и о движении татар под Азовом в один день. Это… — он искал слово, — … словно кровь в теле.

Без моих подсказок он сам нашел самую точную и самую страшную в своей простоте метафору. Наследник империи увидел инструмент абсолютной власти.

— Именно, ваше высочество, — подхватил я его мысль. — Мы проложим телеграф вдоль наших будущих железных дорог, свив в один жгут два главных нерва Империи — транспорт и связь. Тот, кто контролирует этот узел, контролирует все: движение войск, цены на хлеб, сбор налогов, подавление смуты. Мы сможем управлять этой огромной, неуклюжей махиной, как капитан управляет кораблем, — чувствуя каждый скрип, каждую течь.

Я перевел взгляд на Алексея. В его глазах отражался свет свечи, и в этом свете я видел будущего правителя, который внимал главному уроку своей жизни.

— Мы создали кровеносную систему для Российской Империи, — произнес я, чеканя каждое слово. — Теперь ей нужен мозг и этим мозгом предстоит стать тебе.

Он посмотрел на меня. Путь от забитого царевича к наследнику Империи был пройден. Впереди лежал куда более трудный путь — от наследника к Государю. И, кажется, он был к нему готов.

Мы и впрямь создали чудо. Но потом мой взгляд упал на моток медной проволоки, сиротливо лежавший в углу, и инженер во мне тут же подкинул неприятный, отрезвляющий вопрос: а как защитить эти тонкие нити от грозы, от мороза, от обычного вора с топором, который решит, что на цветной металл можно выменять штоф водки? Создать нервную систему — полдела. Защитить ее от дурака и стихии — вот задача посложнее взятия Азова.

Глава 10

Двадцать первое января 1707 года. Морозный воздух над Игнатовским дрожал от низкого, неумолчного гула — так дышало сердце моей промышленной крепости. За каменными стенами и рвами кипела жизнь почти двухтысячного города, где в одном квартале лили сталь, в другом рождались станки, а в третьем колдовали над колбами и ретортами люди Магницкого. Я собрал в главном зале усадьбы всех, кого считал своими. На негласный совет, хотя столы и ломились от яств.

Медленно проходя по залу, я перекидывался ничего не значащими фразами с гостями. Рядом, отстав на полшага, ступала Анна Морозова. В своем платье из тяжелого темно-вишневого бархата она выглядела здесь явно не случайной гостьей — и этот посыл, без сомнения, считывался каждым.

— А что за гул доносится с той стороны, Петр Алексеевич? — кивком указав на окна, за которыми дымили трубы, спросила она. — Прежде такого не слыхала. На стук молотов не похоже.

Остановившись у камина, я ответил:

— Прокатный стан, Анна Борисовна. Будущее рельсовое железо для наших дорог. Работает круглые сутки, мы научились катать его дешево. Когда-нибудь по таким вся Россия поедет.

Она промолчала, в ее взгляде мелькнул интерес — а быстрый, цепкий расчет. Московские торговые дома уже прикидывали будущие барыши. По уговору с Демидовым он будет строить путь с Уральских заводов в Москву. Я же пока буду связывать Игнатовское с Питером, чтобы отрабатывать новшества, начиная от самой железной дороги, заканчивая паровозами.