Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор

Внезапно гомон смолк. В центре зала поднялся Никита Демидов. Грузный, могучий, он оперся кулаками о стол.

— Господа! — его голос, привыкший перекрывать заводской грохот, заставил пошатнуться пламя в камине. — Нынче день для нашего Отечества великий! Предлагаю кубки поднять за здравие их новокоронованных Императорских Величеств! За Государя нашего Петра Алексеевича и за Государыню Императрицу Екатерину Алексеевну! Пусть их слава гремит от моря и до моря, а враги трепещут!

— Виват! — грянуло в ответ.

Поднимая свой бокал, я встретился взглядом с Алексеем. Он был серьезным, пил со всеми, однако его коробила новая реальность, где рядом с отцом возвысилась эта женщина. Это все еще не укладывалась у него в голове. При этом он не выказывал явного неуважения к Марте Скавронской, скорее пытался понять своего отца. В последнее время Алексей любое непонятное для себя событие смотрел под разным ракурсом — я показал как это работает. И мне нравится, что он принял это за норму — быть объективным.

— Смелый шаг, — проговорила Анна, когда шум немного улегся и мы снова отошли в сторону. — Короновать бывшую прачку и в тот же день, не отпировав, умчаться на войну. Наш Государь не перестает удивлять. Жаль, светлейший князь не смог почтить нас своим присутствием. Уверен, его тост был бы еще пышнее.

Тонкая шпилька в адрес Меншикова. Она тоже вела свою игру.

— Он не короновал прачку, Анна Борисовна, — ответил я, наблюдая, как старый Морозов что-то недовольно ворчит Демидову. — Он узаконил статус боевой подруги, единственного человека, который способен его вынести. А на войну умчался, потому что титул Императора для него — новое, тяжелейшее бремя. И он поспешил взвалить его на плечи, пока оно не остыло.

Анна задумчиво кивнула, принимая мою логику.

— Вы говорите о нем так, словно его мысли читаете.

— С железом проще, Анна Борисовна. Оно хоть и гнется, но по понятным законам. А с людьми так не выходит, — мои губы тронула усмешка, но тут же угасла. — Я просто знаю, что любая система стремится к усложнению. Царство стало слишком тесным для его замыслов. Потребовалась Империя. Все закономерно.

Мои рассуждения о системах прервал запыхавшийся приказчик, подбежавший к Демидову с пакетом уральской почты. Не обращая внимания на пиршество, Демидов тут же взломал сургучную печать и, пробежав глазами депешу, коротко бросил стоящему рядом Ушакову:

— Проследи, чтобы на Невьянском с завтрашнего дня ввели двойную смену на откатку руды. Заказ горит.

Работа не останавливалась ни на минуту. А ведь сколько трудов мне стоило выцарапать Андрея Ушакова из лап Брюсова. Яков Вилимович ни в какую не хотел отпускать ценного кадра. А я знал что выйдет с Ушаковым, поэтому вцепился как клещ. В итоге я оказался прав, Андрей Ушаков стал незаменимым для Демидова, при этом получал ценнейший опыт административного управления. Пока он числился начальником безопасности уральских заводов Демидова, но насколько я знаю, Ушаков становился чуть ли не его правой рукой. Ценнейший кадр.

Жестом пригласив Анну, я повел ее от шумного центра зала к высокому окну, где можно было говорить не повышая голоса. Этим мимолетным касанием к моему рукаву она без слов приняла приглашение и дала понять, что правила игры ей известны.

— А вот, должно быть, и ваш чудо-механик, — сказала она, кивнув в сторону Андрея Нартова. Тот, забыв про еду и вино, что-то горячо доказывал хмурому уральскому мастеру из демидовской свиты, азартно чертя схему прямо на скатерти.

— В Москве о нем уже легенды ходят. Говорят, может из гвоздя и веревки собрать самодвижущуюся карету.

— Андрей Нартов, — ответил я, не скрывая гордости. — Он не строит, Анна Борисовна. Он чувствует металл. Даешь ему сырой чертеж, а в ответ получаешь работающий механизм и список из десяти улучшений, о которых сам и не помышлял. Он — мои руки. И, пожалуй, один из лучших моих учеников, который скоро заставит меня самого садиться за учебники.

— Вы щедры на похвалу. Редкое качество, — с легким удивлением заметила Анна. — В Москве начальники, напротив, предпочитают держать своих гениев в черном теле, чтобы, не дай Бог, не зазнавались.

Затем ее взгляд нашел сурового старика, уединившегося в кресле и с явным неодобрением разглядывавшего привезенный из Европы барометр.

— А этот старец, похожий на голландского пастора, готового начать проповедь о греховности предсказания погоды?

— Леонтий Магницкий. Моя совесть. И мой главный тормоз, — усмехнулся я. — Нартов — парус, что ловит ветер моих идей, а Магницкий — тяжелый киль, не дающий кораблю перевернуться. Именно он доказывает мне с помощью цифр, почему девять из десяти моих затей неминуемо поведут к катастрофе, если не учесть детали.

Тут же, словно в подтверждение, до нас донесся возмущенный голос самого Магницкого, обращенный к одному из молодых офицеров:

— Полноте, сударь! Вероятность попадания зависит не от удачи, а от правильного расчета параболы! Это же арифметика!

Анна тихо рассмеялась.

— Понимаю. Парус и киль. Мудрое устроение. Но кто же тогда ваш штурман, что прокладывает курс в этих опасных водах?

Ее взгляд, полный неприкрытого любопытства, остановился на Изабелле. Заметив наше внимание, та прервала разговор с отцом. На мгновение их глаза встретились — безмолвный поединок двух умов, мгновенная и точная оценка друг друга.

— Испанка… — с легким недовольством протянула Анна. — Красива. И, вижу, умна не по-женски. Опасный союзник, бригадир. Вы-то, с вашей проницательностью, наверняка ее уже раскусили?

— Изабелла — мой аналитик, — уклонился я от прямой оценки. — Она видит связи там, где другие видят лишь случайности. Ум ее остер, как толедская сталь ее батюшки.

Не успел я договорить, как сама Изабелла, словно в подтверждение анниных слов, подошла к нам.

— Петр Алексеевич, простите, что прерываю, — она стрельнула глазками на Анну. — Капитан де ла Серда просил уточнить, когда вы сможете взглянуть на новые списки караула. Он опасается, что люди светлейшего князя могут попытаться внедрить своих под видом простых гвардейцев.

Она говорила со мной, но посматривала на Анну. Вежливый деловой предлог, за которым легко читалось желание прервать наш разговор и оценить соперницу вблизи.

— Чуть позже, баронесса, — ответил я. — Передайте капитану, что я подойду, как только смогу.

Изабелла коротко кивнула и, одарив Анну последним долгим взглядом, вернулась к отцу. Не успела она отойти, как рядом несмело возникла Любава.

— Петр Алексеевич, может, еще горячего сбитня гостям? А то остывает…

Ее тихий голос прозвучал донельзя неуместно в этой атмосфере больших дел и тонких интриг. Отчаянная попытка напомнить о себе, остаться частью моего мира, из которого она стремительно выпадала.

— Спасибо, Любава. Не нужно, — мягко, но твердо ответил я. — Распорядись лучше, чтобы вина не жалели.

Она опустила глаза и молча пошла прочь. Я проводил ее взглядом.

— Вы окружили себя верными людьми, — задумчиво произнесла Анна, не упустившая, разумеется, ни одной детали. — Однако верность, бригадир, — самый хрупкий товар. Ее нужно постоянно подпитывать.

— Знаю, — коротко ответил я. — Доверием, общим делом и, чего уж греха таить, деньгами. Главное, чтобы люди верили в то, что мы строим.

Наш разговор с Анной прервало движение у камина. Отделившись от группы, царевич Алексей на мгновение задержался, глубоко вдохнув, и уверенно направился через зал — где уединились Никита Демидов и его новый начальник безопасности Андрей Ушаков, разбирая какие-то бумаги.

— А вот и ваш самый рискованный проект, бригадир, — негромко бросила Анна, провожая царевича цепким взглядом. — Выглядит… иначе. В Москве до сих пор судачат о той аварии, и не все в вашу пользу.

— Я лишь дал ему дело, Анна Борисовна. Остальное он сделал сам, — ответил я, наблюдая за каждым его движением. — Мальчик, которого можно было поучать, остался в прошлом. Теперь он — будущий хозяин всего этого. И, кажется, начинает это понимать.