— Это не Парацельс, которым ты Михаила Терентьевича обзываешь? — заинтересовалась Анька. — Я про него кое-что в словаре нашла, только там мало.
— Нет, не он, — покачал я головой. — Про Парацельса даже я знаю, хоть и не врач, а у этого ученого даже имя забыто. Но кто помешает тебе это лекарство восстановить? Правда, для этого придется и медицину изучать, и биологию — бактерии всякие, микробы, а потом и лекарство откроешь. Я тебе даже название подарю — пенициллин.
— Ваня, а почему ты считаешь, что я что-то открою?
— А потому что ты очень умная, — парировал я. — Если ты лекарство из плесени не откроешь, откроет кто-то другой, только позже. Впрочем, — посмотрел я на Аню, — я за тебя ничего решать не могу, сама думай. Заинтересуешься — изучай биологию, микроорганизмы. Для начала, понятное дело, гимназия, потом Высшие медицинские курсы. Думаю, что с поездкой в Париж мы с батюшкой тебе поможем.
— А зачем в Париж?
— А в Париже, Анечка, работает Луи Пастер, который, если не самый, то один из лучших микробиологов в мире. Вот у него-то тебе и стоит учиться. Но это, — улыбнулся я сестренке, — не завтра, а лет через семь, а то и десять.
Аня призадумалась. Не знаю, упало ли «зерно в почву», но тут уж я ничего не смогу сделать. А девчонка, с присущим ей практицизмом, спросила:
— Давай какую-нибудь повесть напишем. Вот, мол — открыли такое лекарство. Только там нужно еще про любовь, а хорошо бы и про разлуку. Но чтобы потом главные герои встретились, и не слишком старыми. Он, предположим, умереть собрался, а она пришла и спасла. «Повесть о пенициллине»… Нет, нужно что-то красивее и завлекательнее.
Ишь, сразу название запомнила. А ведь когда-то камердинеров с камергерами путала. А про повесть, мысль интересная, но есть одно но. Про ледоколы, яйцеобразный корпус, да про ступени ракеты умные люди сразу сообразят, что к чему, а с лекарствами все сложнее.
— Про пенициллин мы писать не станем, — ответил я, потом пояснил. — Есть опасность, что когда ты начнешь свою идею продвигать, начнут смеяться и говорить — вот, мол, барышня, фантастических книжек перечитала, ерунду мелет. Как можно из плесени лекарство делать? А это, Аня, чистейшая правда. Но ты, если надумаешь пенициллин создавать, поначалу вообще про плесень ничего не говори. Занимайся бактериями, ищи лекарства. А вот потом, когда ты уже известным ученым станешь, тогда и лекарство откроешь. Так что, думай.
— Интересно, — покачала головой Аня. — Но, Ваня, я пока так далеко не заглядывала. Гимназию бы одолеть, на курсах выучиться, врачом или акушеркой поработать.
— Выучишься и поработаешь, — улыбнулся я.
Посмотрев на часы, прикинул, что уже пора собираться в гости к исправнику.
— Ваня, нам письмо пришло от издателя нашего. Оно у меня лежит. Будешь читать?
— А что пишет? — поинтересовался я.
— Просит разрешения на небольшую вставку.
— И что за вставка? — спросил я, а посмотрев на хитрую мордашку Ани, предположил. — Только не говори, что Лейкин хочет вставить в нашу повесть козу.
— А как ты догадался? — разочарованно поинтересовалась барышня.
— Так ведь и я газеты читаю, — хмыкнул я. — А у нас героиня гимназистка. Как же она без козы?
— Написать — пусть вставляет? Или сами напишем?
Куда нам теперь без козы?
Одна особа брякнула, что каждая гимназистка обязана иметь козу и, понеслось. Кажется, всю империю охватила «козомания».
Мы с Анькой знаем, кто автор высказывания, но больше-то про это никто не знает. А народ спорил — откуда взялась эта фраза? Разумеется, первой возникла версия о козьем молоке, которое способствует умственному и физическому здоровью учащихся. Но противники «козьей теории» уверяли, что коровы дают молоко не менее ценное, а кумыс, тот вообще считается лечебным, но никто же не предлагает дать каждой гимназистке по кобыле?
Кто-то робко заметил, что гимназистка, ухаживающая за собственной козой, приучается к дисциплине и труду, что способствует ее успехам на ниве образования. Но сторонника «трудовой теории» сразу же заклевали — дескать, уход за живностью наоборот отвлекает барышень от учебы. И, если бы уход за скотиной способствовал к распространению знаний, то самыми умными бы должны стать деревенские девки, для которых не в труд доить коров, а не то, что какую-то козу.
Мне, скажем, очень понравилась версия, выдвинутая в «Сыне отечества». Автор — некто Фоменко, рассказывал, как трудно живется немецким девушкам в Альпах — лен там не растет, вся надежда на коз. И, чтобы отправиться в школу или гимназию, немецкая фройляйн обязана заполучить собственную козу, чтобы вычесать достаточное количество шерсти, спрясть из нее пряжу, а уже потом соткать ткань, сшить платье. Смысл в том, что если фройляйн хочет учиться, то пусть заводит козу!
Интересно, а в чем ходят девушки, не пожелавшие учиться?
Российские газеты на полном серьезе изучали «феномен распространения коз среди русских гимназисток». В библиотеках резко увеличился спрос на роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», а его главной героиней признаны не Эсмеральда или Квазимодо, а коза. Издатели, отодвинув книги отечественных классиков, переиздают «Собор», а за компанию и прочие книги Гюго, переведенные на русский язык. Ладно, хоть польза какая-то. Гюго автор замечательный, пусть читают.
Газетчики уже подсчитали, что поголовье гимназисток увеличилось… Тьфу ты, поголовье коз. В газетах появились объявления, что за неимением живой козы, можно купить игрушечную.
— Лучше самим сочинить. Иначе Лейкин вставит, и все испортит.
— И что лучше сочинить? — призадумалась Анька. — Может, Женя переживает — как там ее коза? А сестра уверяет, что за лето ничего с козой не случится. Или она козу с собой привезла?
— Лучше с собой, — решил я, а потом вспомнил: — Там ведь уже есть одна коза, а две — перебор. Пусть она не у молочницы будет, а у Жени с Ольгой. Привезла или нет — неважно. Читатель сам додумает. Как ее зовут?
— Как и меня, — хмыкнула Анька. — Только коза не Нюшка, а Нюрка.
Да, точно. Кто Нюрку будет бить, тому худо будет жить.
— Вот она-то и пропадет, а «вадимовцы» ее найдут и приведут.
— Это же целую главу переписывать. Там еще девочка, которая внучка молочницы, ее убирать придется, — пригорюнилась Анька, потом воспрянула. — У меня черновик есть, я бумажки с изменениями вклею, а перепишет Муся Яцкевич. Она давно просит, чтобы я дала ей что-нибудь такое почитать, что другие пока не читали. Вот, перепишет, заодно и почитает.
Глава 11
Без названия
В гости я пришел точнехонько к пяти часам вечера. Только склонился, собравшись поцеловать ручку у Верочки — Веры Львовны, но был ухвачен, обнят и расцелован в обе щеки.
— Ваня, ты не представляешь, как я тебе благодарна, — сказала супруга моего лучшего друга, прижимая меня к себе и вытирая слезы. — Это не ты, а я тебе должна руки целовать.
— Вера, давай не будем… — застеснялся я. — Право слово, мне очень неловко. Если станешь благодарить, просто сбегу.
Мне и на самом деле ужасно захотелось сбежать, чтобы не слушать слова признательности. Пожалел, что пришел в гости.
— Да, Верочка, не смущай Ивана Александровича, — послышался голос Виктории Львовны — свояченицы, некогда классной дамы моей невесты, гонявшей меня из гимназии, а ныне — коллеги Леночки. — Ничего особенного не случилось.
— Вика, ну как ты не понимаешь⁈ — возмутилась Вера. — Ваня моему Васеньке жизнь спас. Если бы не он, стал бы наш Яша сиротой.
— Верочка, да все я понимаю, — усмехнулась Виктория Львовна, обнимая младшую сестру. — Иван Александрович спас жизнь твоему мужу, ты ему за это крайне признательна, но, если он считает, что это в порядке вещей — стало быть, не станем навязывать ему свое мнение.
Старшая сестра увлекла младшую в глубь квартиры, начиная вполголоса ей что-то объяснять. Мне удалось разобрать только, что «переизбыток благодарности так же вреден, как и неблагодарность».
