Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Я слушал рассказ Абрютина и вначале меня он забавлял. Купец дурак, не понимающий, что лучше и для него, и для его сына помалкивать и не раздувать скандал. Девчонка побила! Такое надолго запомнится. Вырастет Илья Вавилов, а ему это напомнят.

Забавляло, пока не услышал, что мою Аньку собираются выдрать, и решил, что пора вставать и отправляться к купцу.

— Василий, а где этот купец живет? — поинтересовался я.

— Ваня, ты вначале дослушай, — попросил Абрютин.

— Н-ну? — кивнул я, а сам уже словно бы на иголках сидел. Я тут сижу, пироги трескаю, а там мою Анечку бьют?

— Иван Александрович, доверьтесь своему другу, — попросила Виктория Львовна. — Я тоже уже сама не своя, но если Василий сказал, чтобы вы дослушали, а не бежали Анну спасть, то волноваться пока не стоит.

— Да, Ванечка, кто позволит нашу Аню обидеть? — вступила в разговор Вера.

Я удержался на месте только усилием воли, а Абрютин продолжил:

— Соколов купцу пояснил, что если тот прикажет девку выдрать или, сам ее изобьет, то получит годика два тюрьмы. Ни деньгу тут не спасут, ни связи. Правда, если с хорошим защитником — но хороший за такое дело не возьмется, да с деньгами — компенсация девке за ущерб, какую она сама запросит, если простит во время заседания суда, возможно, присяжные и признают, что заслуживает снисхождения. Но это вряд ли. Неважно, что это крестьянка, или мещанка. Тут уж, не только побои, но и самоуправство. Не при крепостном праве. А потом любопытно судье стало — мол, а что за девка-то такая? У нас и мещанки в гимназии учатся, и крестьянки. Купец говорит — мол, звать Анькой, фамилия Сизнева. Отец у нее крестьянин деревни Борок. Судья мне сказал — мол, как фамилию и имя услышал, так чуть плохо не стало. Купцу говорит — дескать, если за обычную девку тюрьма грозит, то за эту… будет вам… в смысле — совсем плохо будет.Вавилов удивился — мол, что за крестьянка такая? А судья ему — мол, ежели Аньку Сизневу обидеть, тут уже может и законодательство Российской империи не помочь. Скорее всего, и к самой купеческой персоне самосуд применят. Купец вообще в удивлении — мол, у меня два парохода, склад в Торжке, да капитала сто тысяч. У меня с городским головой отношения добрые, меня в Городскую думу должны избрать. Да у меня в Медведицах, где раньше жил, и пристав, и сам исправник с руки кормились! Что тут какая-то крестьянская девка? Соколов купчине попытался объяснить, что к чему, но тот убежал, не дослушал.

— А ты что сделал?

— А что я? Не самому же к купцу идти, много чести. Отправил курьера к городовым, приказал немедленно купчину Вавилова ко мне доставить. Вызвал, объяснил, что он в таком уезде живет, где законы писаны не только для толстосумов, а для всех. А если он собирается в нашем городе жить, капиталы преумножать, то будь добр относиться с уважением и к законам, и к другим людям.

Абрютин притих, посматривая на графин, в котором осталось еще добрая треть. Верочка вскочила и, нарушая все правила, сама налила рюмочку любимому мужу. На меня посмотрела вопросительно, а я кивнул — мол, давай.

Я обратил внимание, что принимая рюмку из рук жены, Василий, словно бы невзначай, погладил её ладонь, а Вера, словно бы ненароком, прижалась к мужу. Эх, и я так хочу. Чтобы Леночка была рядом, а я мог хотя бы погладить ее по ручке.

И мы снова притихли, зазвенев рюмками и вилками. Я решил, что наливки мне хватит. Кто ее знает, эту «рябину на коньяке» домашнего производства. Все-таки, надо домой.

— Пойдем, покурим, — предложил Абрютин, поднимаясь из-за стола.

— Так он же не курит? — удивилась Вера.

— Ничего, компанию составит.

Раньше Василий курил дома, но в последнее время перестал. Понимаю.

Вечер теплый, можно даже шинель не накидывать.

— Вася, я все-таки пойду.

Я уже представил, как два здоровенных бугая держат мою сестренку за руки, а третий бьет плетьми. На хрен, ни бугаев не останется, ни всего прочего.

— Ваня, не глупи, — строго сказал исправник. Пояснил: — Я почему тебе все и рассказываю, чтобы ты дров не наломал, когда все узнаешь. А ты ведь завтра обо всем и узнаешь. Прибьешь купца, что потом? В тюрьму тебя не посадят, но карьеру себе испортишь. А нет –то все равно пятно на репутацию ляжет. А купчина уже осознал, что случится, ежели купец твою Анечку тронет. Какая Дума? Какие добрые отношения с купцами? Даже если лично тебя не брать — это к тому, что ни ты, ни товарищ министра вмешиваться не стану, неприятностей у Вавилова много будет. Ладно, если сумеет на своих ногах из уезда уйти, но скорее, что нет.

Раскуривая папироску, Абрютин сказал:

— Правильно говорят, что люди, которые любят унижать других, сами любят унижаться.

— Это ты о чем?

— Никогда в жизни не видел, чтобы человек в ногах валялся, — пояснил Василий. — Мне даже самому стало неловко. Уж на что у меня бывали — и воры, и конокрады, ни один из них в ножки не падал. Помнишь, про лазутчика рассказывал? И тот не просил, не вымаливал. А тут, целый купец первой гильдии.

— Надеюсь, ты ему морду не бил? — поинтересовался я.

— Такому и морду-то бить противно. Он же, оказывается, своим приказчикам велел сходить в гимназию, схватить девчонку и к нему притащить. А приказчиков-то он уже здесь нанимал. Один, как услышал, кого тащить, сказал — мол, побойся бога Николай Платонович! В тюрьму, если за дело, за глупость какую, да хоть и за кражу, не стыдно сесть, но за такое⁈ Девчонку, у которой матери нет, обидеть⁈ Да хоть бы и была, не по-божески. Позор на всю жизнь и самому, и семье. Второй, может и согласился бы, но понял, что здесь даже не тюрьмой пахнет, а содранной шкурой. За Нюшку Сизневу будет кому заступиться. И батька у нее есть, пусть и в крестьянах числится, но человек уважаемый, а за батькой купец Высотский стоит. Еще у батьки пристав Ухтомский в приятелях ходит. Может, самому купцу пристав с батькой ничего и не сделают, но мелким сошкам с ними лучше не связываться. Но есть еще следователь Чернавский из Окружного суда, который из рук государя часы наградные получил, а тот Нюшку Сизневу своей сестренкой считает. Так что — давай расчет, а не выплатишь, хрен с тобой, но я на такое не пойду, шкура дороже. Лучше из приказчиков в грузчики пойду, жалованье в три раза меньше, зато целым останусь.

Купец, пусть и недавно в городе проживает, но про Чернавского знает. Струхнул сразу, а тут и мои городовые, да еще и не объясняют, а сразу в пролетку садят, и к исправнику везут. А в кабинете у меня попытался похорохориться, а потом на пол брякнулся. Его, скотину такую, еще и утешать пришлось. Сказал — мол, я сам отец. А детки подерутся, потом помирятся, взрослым в их ссоры лучше не лезть. А уж пытаться гимназистке за синяк да разбитый нос сына мстить — это глупость. Если ты купец первой гильдии, себя уважай.

— А ты ведь тоже педагог, как и твоя свояченица, — заметил я.

— Станешь тут педагогом, — усмехнулся Василий. — Дело-то даже не в Ане, а в любой девчонке. Ладно, за твою барышню есть кому заступиться, а за других? Даст его парню в глаз простая девчонка, у которой ни отца, ни матери нет, что будет? Знаю, что мои городовые мимо не пройдут, а ты в тюрьму мерзавца отправишь, а девчонке-то каково? Ей же унижение! — Задумавшись —выкурить ли ему еще одну папироску, но передумал. — Пойдем-ка в дом. Вера давно мечтает песню в твоем исполнении услышать, а у Виктории гитара имеется. Да, Ваня, рука-то не помешает?

— Ничего, сыграю, — бодро отмахнулся я, проходя внутрь.

Что бы такое спеть? Ага, придумал.