Как же не взять на руки такого славного малышонка, но Кузька вырвался и пошлепал на кухню, загремел своей мисочкой.
Проводив взглядом шерстяной хвостик, поставил лампу на стол и задумался. Попробовать заснуть? На «царских» часах тринадцатый час ночи, вставать в шесть. Вагон времени.
Если не спится, нужно заняться дело. Значит, просто необходимо осмотреть подарки Ираиды Алексеевны. Вряд ли там что-то стоящее. Наверняка что-то религиозное, типа «Житий» или Евангелия. Ежели рукописное, то может быть и старообрядческое. Эти ребята до сих пор предпочитают переписывать «древлие» книги от руки. Не уникум, но интересно.
Значит, первая книга. Переплет кожаный, типографский шрифт. Так я и думал. Ираида не старообрядка, а никонианка, как и я «Псалтырь». Издание старенькое, но не чрезмерно — лет пятьдесят, может больше. Год издания указан буквами. Можно бы перевести в цифры, но лень. Это не раритет даже в моем «прошлобудущем» времени, а уж сейчас-то таких книг полным-полно. Даже у тех, кто не умеет читать, «Псалтырь» стоит рядом с божницей.Если и преувеличиваю, то не слишком. С чего вдруг она решила подарить мне эту книгу? Или у нее она лишняя?
Вторая более интересна. «Pharmacopoea Rossica. Petropoli. 1778 год». Моих познаний в латыни хватило, чтобы перевести — «Фармакопея российская». Издание, стало быть, питерское. А ведь это наверняка редкость! Сколько она бы стоила в моем времени? Не меньше моей зарплаты, это точно.
Полистал. Интересная книга для историка медицины. Разные рецепты для составления лекарств. Жаль, половина прописана на латыни. А еще здесь правительственные циркуляры, постановления и указы, касающиеся обустройства аптек. Несомненно, книга очень любопытная, но зачем она мне? Подарить Федышинскому, что ли? Михаил Терентьевич, насколько помню, собирает старинные книги по медицине.
Нет, обойдется. Разумнее передарить ее Анне. Пусть «Pharmacopoea Rossica» положит начало ее научной библиотеке.
Только отодвинул одну старинную книгу, потянул к себе другую, как на стол заскочил котенок. Вначале принялся старательно умываться — правильный малыш, покушал — нужно умыться, а закончив, улегся прямо под керосиновой лампой, где теплее.
С котенком стало уютнее, но хвост, который он норовил засунуть между страницами, мешал просматривать третью книгу, оказавшуюся гораздо интереснее.
Так вот и пришлось — почти одновременно придерживать хвост, а еще и проводить историческое исследование. Вернее — источниковедческое.
Переплет кожаный, рукопись. Может, список «Слова о полку Игореве»? Или неизвестная летопись? Жаль, что бумага, а не пергамент. Но большинство старинных документов известны не по подлинникам, а по копиям — то есть, по спискам. Читать текст пока не стану, попробую определить время по внешним данным.
Шерлок Холмс как-то говорил, что может определить время написания рукописи с точностью до десяти лет. Великому сыщику достаточно бросить взгляд на бумагу и чернила и, все готово.
Я могу датировать рукопись с точностью до пятидесяти лет, не больше. Не так и плохо, если подумать. Опыт. Все-таки, насмотрелся в архивах. И бумага, и чернила, да и почерка различных эпох очень отличаются. Проведу, так сказать, палеографическое и текстологическое исследование.
Значит, что нам дает исследование бумаги? Наша? Или иноземная? Точно скажу — бумага восемнадцатого века, это видно по текстуре, но, чтобы определить более точно — надо посмотреть водяные знаки. Или, как их именуют — филиграни. Чаще всего встречаются государственные двуглавые орлы, но это вторая половина восемнадцатого столетия. А в первой половине наши «бумагоделы» творили под иноземцев — ставили водяные знаки в виде лилии, петуха, собаки или головы шута. Петух и лилия — понятно, под кого «косили», а шут — не то голландцы, не то какие-то немцы. Теоретически, могла быть и импортная бумага, но это вряд ли. Русская гораздо дешевле.
Бумага рыхлая, значит, из первых партий. Во второй половине 18 века бумага уже более хорошего качества, плотнее.
Я пододвинул к себе лампу, посмотрел на просвет один из листов. Ага, тут явственно виден петух. Значит, бумага наша, только копирует французскую филигрань. Мода такая была. Первая половина 18-го столетия.
Почерк тоже даст подсказку, потому что у каждого времени свой канон, свой образец. А индивидуальность — это отклонение от стандарта, не более. Почерк именно такой, какие были в 18-м веке — с завитушками, а не в 19-м, когда стали писать более четко, без излишеств. На нынешние образцы я насмотрелся.
Чернила красноватые. Тоже особенность восемнадцатого века.
Правда, первая страница, где полагается быть выходным данным — названию, времени создания, вырвана.
Суммируя все свои наблюдения, скажу, что она написана в первой половине 18 века. Теперь можно прочитать какую-нибудь строчку… Увы и ах. Передо мной летопись Череповецкого Воскресенского монастыря. Теперь уже точно — написано все до 1767 года, потому что именно в этот год монастырь перестал существовать.
Грустно. А что бы я хотел? Если это Череповец, значит, и летописи местные. Полистаю, да и спать пойду.
Описывается здесь много чего. Но хозяйственные дела — ловля рыбы, ярмарки и прочее, мы пропускаем. Но все равно, больше про рыбу. Река Шексна, река Ягорба. Озера. Крестьяне с монахами рыбное озеро не поделили, так крестьяне монастырского надзирателя на пасынок посадили.
Их бин пасынок? Неродной сын одного из супругов? Глупости. Понятно, что речь идет не о ребенке. Пасынки есть у помидоров. Ветка, уходящая вбок. А здесь? На что посадили старца? Надо выяснить [3].
Вообще, очень странная летопись. Уж слишком много места уделено преступности. Всяким и разным разбойниками — хоть мирским, а хоть и монастырским. Но все это я уже и сам знаю от тутошнего краеведа господина Афетова [4]. Нет, не все. Вон, здесь описано, как в 17 веке боролись с преступностью. Очень своеобразно.
Фабула такова. Два череповецких помещика — Панфилов и Юрлов не смогли поделить покосы по реке Шексне, поссорились, а потом Юрлов убил Панфилова. Вологодский воевода, узнав об этом инциденте, отправил за убийцей стрелецкого сотника Чеглокова и отряд стрельцов. Чеглоков, прибыв на Череповесь [5], не сумел задержать Юрлова, поэтому, вгорячах разграбил и сжег его дом, а заодно разгромил дом его матери и брата. От родственников убитого Панфилова сотник узнал, что игумен Череповецкого Воскресенского монастыря приятельствует с Юрловым. Не мудрствуя лукаво, Чеглоков выбил ворота обители, вошел в монастырь, но ни игумена, ни помещика найти там не смог. Поймав келаря, узнал, что игумен с помещиком убежали от греха подальше за Шексну. Чеглоков заставил келаря накормить в монастырской трапезной его самого и всех стрельцов, потом, на всякий случай ограбил монастырь, побив монахов (одного до смерти), которые подвернулись под руку, вернулся в Вологду [6].
Эх, с такими блюстителями правопорядка и разбойников не надо. Наверное, ущерб от деятельности воеводы превысил ущерб от преступления Юрлова.
А что дальше-то было? Писал бы роман, придумал бы что-нибудь. Отдам-ка я эту летопись нашему краеведу. Авось пригодится.
Глава 13
Допрос без пристрастия
Нонешним утром… Конечно же, правильно говорить — нынешним, но в последнее время так часто слышу слово «нонешний», что уже и сам взял его на вооружение. Равно, как и слово шкап, давеча, намедни. Есть какая-то прелесть в этой неправильности.
Нет, все-таки пусть будет — нынешним утром. Так вот, с утра пришла Леночка, чтобы прихватить свою подругу-гимназистку, а я решил проводить девчонок. Накатило. Навязался, можно сказать. Почему, говорить не стану. И рабочий день у меня начинается на полчаса позже, нежели уроки.
