Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Преподавательница и гимназистка шли рядышком, только что за руки не держались, а я чуть-чуть сбоку и спереди. Обе красавицы, обе с портфелями, важные. Чуть было не цапнул портфельчики, но нельзя. Женские.

Прямо-таки залюбовался девчонками, едва не брякнулся и чуть шею не вывернул.

У входа в гимназию Аня отошла, хитренько посмотрела на нас, а мы с Леночкой быстренько осмотрелись. Кто бы мог подумать, что на первый урок столько девчонок в коричневых платьях и передничках бежит? Бегут, видите ли, стремятся к знаниям. А еще глазеют — и чего любопытного? Зато Анька быстренько подняла свой портфель, прикрыла и мы успели поцеловаться. Мы в этот момент никого не видели, значит, и нас никто не видел. Логично?

Эх, пересудов будет! Стопудово, что коллеги Елены Георгиевны узнают, что юная училка целовалась со своим женихом. Наверное, не стоило провожать невесту к месту ее службы? Есть в этом какая-то высшая мудрость.

Скорее всего, следует ожидать жалобы директора гимназии господина Белинского моему начальству. Или директор прямо батюшке напишет? Похоже, Леночку нарушение моральных установок волнует меньше, чем меня. Вот, молодец! Мне бы так.

Девчонки убежали. Одна учить, вторая учиться, а я зашагал в сторону Окружного суда. Но по дороге остановился. Что мне там делать, да еще на полчаса раньше времени? Проверить — высох ли генеральский мундир с ободранными эполетами?

А не нанести ли визит купчине? Посмотрю на него, но бить не стану. Правда-правда. Как говорится, только спросить. Что-то такое отвлеченное, о природе. Например — а любит ли он цвет воды в реке Шексне? Или ему больше нравится оттенок Ягорбы, где вода отчего-то зеленоватая. Водоросли, наверное. Зато там раки крупнее. Еще о цветах можно поговорить. Допустим — как вы относитесь к цветочным клумбам? Какие цветы предпочитаете выращивать?

Опасаюсь, что господин Вавилов не так поймет. И угрожать — это не мой метод. А самое главное, так это то, что Абрютин просил меня не ходить к купцу. Знает, что могу не выдержать. А ведь могу.

Эх, пусть живет. Тем более, что исправник ему уже устроил выволочку, а если еще и я зайду… Два раза наказывать нельзя.

Значит, воздержусь от визита, но на заметочку я Вавилова возьму. Купец первой гильдии, блин, а мыслит словно охреневший крепостник.

Если первая гильдия, да еще жаждет выйти в Городскую думу, то человек он небедный. Не миллионщик, как Милютин или Демидов с Волковыми (это братья, их четверо), но все равно. Выясню у Ивана Андреевича — сколько Вавилов готов отстегнуть на строительство железной дороги? Если жаждет вложиться в пару верст — уже неплохо. А еще лучше — в три. Повременю наказывать. Посмотрю на его поведение.

Значит, личные дела пока побоку, нужно расследование продолжать. И где же мой судебный и медицинский эксперт? Где его собаки носят?

Федышинский не обязан доставлять лично мне свое мудрейшее заключение. Но меня бы устроило, если бы господин эскулап принес документ (самый важный, между прочем в уголовном деле) в приемную исправника, где он ежемесячно получает жалованье, как внештатный судмедэксперт, или в канцелярию Окружного суда. А он не спешит. Неужели так заработался, что забыл о своем лучшем друге? Об ученике. И на ком бы он тренировал свой язычок, если бы меня не было?

Или ждет, чтобы к нему пришли с поклоном? Что ж, мы люди не гордые. Если патологоанатом не идет к Чернавскому, то Чернавский сам идет к патологоанатому.

В унылом полуподземном помещении, что неподалеку от земской больницы, нынче занят только один стол, на котором лежит покойник, укрытый серой простыней в грязно-кровавых пятнах. Не сомневаюсь, что это и есть мон женераль, потому что всех остальных мертвяков уже похоронили, а из-за малочисленности населения города, наплыва покойников не бывает. Стало быть, генерал на месте, а вот Михаила Терентьевича отчего-то нет. Неужели к пациенту вызвали? Да еще куда-нибудь в уезд? Если так, то это надолго.

Помимо покойника в морге имеется только Арсений — служитель, сторож и тутошний санитар. Этот почти трезв, но смотрит на меня враждебно. Не знаю, на кого он больше похож — не то на Харона, не то на Цербера. Хотя, больше все-таки на Харона, пусть у Арсения шляпы нет.

— Н-ну? — хмыкнул я. — И что это вы, милейший Харон, на меня смотрите, словно Цербер? Зверообразно, хотел сказать. И где ваша шляпа?

— А чё? А кто я? А как смотреть-то? — захлопал глазами дядька, закрывая ладонью горло, которое я ему как-то помял.

И что? Я же перед ним извинился. И даже целый серебряный рубль дал.

— Смотреть на судебного следователя полагается с почтением и уважением, — назидательно произнес я. — Хвостом можно не вилять, приседать тоже необязательно. И где его высокородие пребывает?

— А его высокородие пребывает… — неопределенно ответил Арсений, воздев при этом глаза в гору, а пальчиком поскреб себя по горлу.

Молодец, служитель. И начальника своего не сдал, и все разъяснил. У нас уже три дня прошло. Вон, даже запах подсказывает, что генерал перестал быть свежим. Если так и дальше пойдет, то он тут вообще потечет.

— А покойника-то он хоть вскрывал? — поинтересовался я.

— Не могу знать. Может вскрывал, а может и нет, — развел руками Арсений. — Поверхностный осмотр он точно провел, это при мне было, а дальше я не смотрел. Простынкой прикрыто. Я-то позавчера… Или до позавчерашнего…? не упомню, когда генерала привезли, помог его высокородию его превосходительство от одежды избавить, а потом его высокородие и сказал и — ступай, мол, за маленькой. Или нет? — задумался Арсений, потом уверенно сказал: — Нет, за четушкой я потом ходил, для себя. А его высокородие сразу велели большую купить. Или две? — засомневался служитель покойницкой. — Нет, одну. Одна у него с собой была. Или она тут его дожидалась? Но две-то он точно выкушал.

Я мысленно выругался. Федышинский — большая зараза. Ну, знал я, что наш Парацельск бытовой пьяница, но дело свое он всегда исполнял исправно, а на моей памяти в запой ни разу не уходил. А здесь, здрасьте-пожалуйста. Приказать, что ли, чтобы Арсений с генерала простынку снял? Глянуть — есть ли следы вскрытия? Впрочем, ну его нафиг. Опять покойники станут сниться. Лучше я как-нибудь Федышинского накажу. Напою, а утром опохмелиться не дам.

— И куда доктор пропал?

— Как куда? — удивился моему вопросу служитель. — Никуда не пропал. Его высокородие домой ушел. Чё ему тут-то делать? Господин дохтур, как в цикл войдет, начинает тут, потом домой уходит денька на два. Редко, если на три. Авось, завтра вернется, если его камердинер опять ему вместо пива водки не принесет. В прошлом годе так оно и было. Водки принес, так дохтур на две недели домой ушел.

Твою же дивизию… Если завтра, то есть еще надежда, что «дохтур» сумеет осмотреть тело до того, как начнется окончательное разрушение тканей. Михаил Терентьевич обмолвился, что хоть тут и случай классического самоубийства, но есть нечто, что его смущает. Вот, это бы самое смущение, да мне в Акт. Замеры, что я сделал во время осмотра места происшествия, штука хорошая, но мне бы нужно и от доктора хоть что-то урвать.

Нет, зараза господин статский советник. И, не просто большая, а огромная.

— Как вернется, напомни, что к нему Чернавский заходил, — сказал я. — Скажи, что следователь его нехорошими словами крыл.

— А какими? — деловито поинтересовался служитель.

— Без разницы, — отмахнулся я. — Какие сам вспомнишь, такие и передай. Скажешь, что от меня.

— Слушаюсь. А этим… Как вы сказали — Хероном без шляпы, тоже можно?

— Называй, — разрешил я. — Хошь в шляпе, а хошь без шляпы.

Старого слугу (или, судя по манерам, его следует звать лакеем?) я отыскал во флигеле, что стоял в глубине двора. Флигель — это громко сказано, а на самом-то деле простая деревянная изба, в два окна. Ладно, что труба есть.

Яков, поначалу не хотел открывать дверь, пришлось попинать и немного поругаться.

— Соскучился обо мне? — поинтересовался я вместо приветствия.