Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Молодец, Виктория Львовна, не зря столько лет в наставницах у барышень.

— Я тебя не предупредил, но теперь Виктория живет у нас, — сообщил исправник. — Место есть, да и для Веры так лучше…

Василий не стал ничего объяснять, но я и так понял. После возвращения в Череповец Верочка не кашляет, но болезнь никуда не делась, а родной человек рядом не помешает. Василий, при его должности дома бывает нечасто. То объезд вверенной территории, то поездка на ярмарку, чтобы лично контролировать общественную безопасность.

Хотел поговорить с Абрютиным о текущем состоянии дел — то есть, о нашем удавленнике, как Вера, перестав плакать, сказала мужу:

— Вася, приглашай Ивана к столу.

— Иван… — открыл исправник дверь в столовую. — Как уговаривались — пирогов напекли.

Ну елки-палки! Я-то рассчитывал, что посидим за чаем с пирогами, а тут стол накрыт, словно для банкета —всякие-разные мясные и рыбные закуски, соленья. И, само-собой разноцветные графинчики.

Появившаяся прислуга принялась раскладывать на тарелки тушеное мясо. Этак, я снова в мундир не влезу.

Исправник же, разливая по рюмкам, подмигнул:

— Попробуем наливку, что Виктория сотворила.

Ишь, классная дама из гимназии наливку делает? Разнообразные у нее таланты. Попробуем, конечно, но…

— Мне много не наливать, — предупредил я.

— Знаю-знаю, у тебя дома такое начальство, которое поважнее, нежели исправник для Череповецкого уезда. Не волнуйся — если до дома дойти не сможешь, отведем. Верно, барышни?

Женщины дружно закивали — мол, отведем.

А настойка оказалась приятной на вкус. Словно рябина на коньяке.

Закусывая, Вера спросила:

— Ваня, а что у тебя за начальство, да еще дома?

— Самое страшное начальство, — хмыкнул я, прицениваясь к пирогу, лежавшему ко мне поближе— с зеленым луком и яйцом. — Моя собственная кухарка.

— Точно, это же твоя Анечка, которая и за прислугу, и за сестренку, — закивала Вера. — Как это я забыла?

Чуть было не брякнул, что она сейчас еще и за «медсестренку», но успел придержать язык. Не стоит напоминать Вере Львовне о грустном событии, иначе снова начнутся слезы.

— Жаль, что годиков ей много, — заметила Вера.

— Почему много? — опешил я. — Ане и всего-то пятнадцать лет.

— А нашему Яше одиннадцать.

Я с недоумением посмотрел на Веру — о чем она? Какая связь? На выручку супруги пришел Василий:

— Иван, здесь все просто. Верочка уже начала подыскивать подходящую партию для нашего Яшки.

Анька подходящая партия? Да с ней любая свекровь застрелится. Верочка — жена моего лучшего друга, жалко ее.

— Вася, рано еще подыскивать, — с досадой отозвалась Верочка. — Рано нашему мальчику жениться, пусть он вначале выучится, должность получит. Но подумать-то о будущей супруге сыночка могу? Я с Аней несколько раз встречалась — умница, очень рассудительная, да еще и красавица.

Абрютин крякнул и напомнил, что между первой и второй даже муха не должна пролететь. И мы повторили.

— Иван Александрович, я вчера с вашей сестренкой беседу проводила, — сообщила Виктория Львовна. — Не хотела вас огорчать, но раз уж зашел разговор…

— Проштрафилась? — забеспокоился я. — Уроки не выучила или учителю надерзила?

— Нет, что вы, — отмахнулась Виктория Львовна. — Ваша Аня очень дисциплинированная и вежливая гимназистка. Язычок, конечно, острый, но в пределах приличий. Касательно учебы, она выше всяких похвал. Если бы не ее французский — словарный запас огромный, но произношение неважное для шестого класса, стала бы лучшей ученицей в классе.

Произношение… Анька французский стала учить полгода назад.

— Вика, ты часом не про сына купца первой гильдии Вавилова рассказать хочешь? — поинтересовался исправник, а его свояченица, удивленно посмотрев на зятя, кивнула: — Про него. А ты тоже знаешь?

— Знаю, — подтвердил исправник и предложил: — Давай, вначале ты расскажешь, а потом я.

Интересное кино. Свойственники что-то про Аньку знают, а я нет?

Словно бы отвечая на незаданный вопрос, Виктория Львовна сказала:

— Я про своих барышень все должна знать, но как именно, позволю себе вам не сообщать.

Мы с Абрютиным только переглянулись и усмехнулись. Люди мы с ним бывалые, понимаем, что в любом коллективе — в мужском ли, а хоть и в женском, неважен возраст, всегда отыщется «доброжелатель», желающий поведать начальству обо всем, что творится в мире. Особенно, если этот мир небольшой, вроде класса, солдатской роты. Разумеется, мы промолчали и навострили уши.

— Узнала, что Аня Сизнева — едва ли не первая ученица в классе, реалиста побила.

— Реалиста побила? — обомлел я. — А за что?

Впрочем, если побила, то за дело. Уверен на сто процентов.

— Сейчас расскажу, — улыбнулась Виктория Львовна и продолжила: — Вызвала я Аню к себе, спросила — как это так? А она, смотрит мне в глаза и умильно так спрашивает: «Виктория Львовна, а как бы вы сами поступили, если бы вас мужчина за мягкое место ущипнул?»

Мы прямо-таки грохнулись от смеха, а я порадовался — молодец, Анька! Молодец, не в том смысле, что мальчишку побила — драться нехорошо, а молодец, что назвала это место приличным словом, а не тем, которое обычно употребляла. Значит, не зря барышне замечания делал.

Кстати, а какого возраста реалист? Девчонок мальчишки обижают в начальной школе, а позже начинают понимать, что этого делать нельзя. А уж ущипнуть за попу — вообще не упомню такого.

— И что ты ей сказала? — поинтересовалась Вера, отсмеявшись.

— Сказала, что бить людей — это нехорошо, — ответила Виктория Львовна. — Мол, если мужчина щиплет женщину за это самое место, то себя не уважает. Правда, меня-то саму, — вздохнула классная дама, — за это место никто еще не щипал.

Мы грохнулись еще раз. Вера, на правах сестры, спросила:

— Вика, а все-таки, что бы ты сделала?

— Так это, Верочка, еще зависит от того, кто ущипнул. Если человек приятный, да не прилюдно, а тет-а-тет, так может, и не ударила бы. А если так, как с Аней, ударила бы, не задумываясь.

Оторжавшись (другого слова у меня нет), спросил и я:

— Виктория Львовна, надеюсь, вы Ане об этом не сказали?

— Боже сохрани, — замахала руками классная дама. — Ане сказала, чтобы она в следующий раз носы не била, синяки не наставляла, а шла ко мне. У нас с руководством реального училища договоренность — если их мальчики позволят себе неприличности по отношению к нашим девочкам, то сразу же ставится вопрос об отчислении. Но сколько служу в Череповецкой гимназии — такого не было. У нас мальчишки — хоть в реальном, а хоть и в Александровском училище, ведут себя очень воспитанно. За косу подергать, снежком запустить — это в порядке вещей, но чтобы за попу трогать?

Пока слушали, вроде и хмель, ударивший по мозгам, развеялся. А вот Василий решил, что нужно этот хмель вернуть на место, поэтому принялся разливать по третьей.

После положенной на закуску паузы, Абрютин приступил к изложению своей части рассказа:

— Сегодня, ближе к обеду… — посмотрев на меня, пояснил: — Как раз после того, как ты от меня ушел, ко мне мировой судья пришел — Соколов. Знаешь его?

Я кивнул. Разумеется, титулярного советника Якова Андреевича Соколова, мирового судью 1 участка я знаю.

— Так вот, мировой судья говорит — явился к нему с утра купец первой гильдии Вавилов и заявляет — желаю подать жалобу на оскорбление действием. Судья — а в чем суть жалобы? Кто вас оскорбил? Как именно? А Вавилов — мол, сына моего, учащегося реального училища, Илью Николаевича Вавилова, девка крестьянская побила. И хочу я, чтобы эту девку наказали — оштрафовали, рублей на сто, чтобы впредь неповадно было. Мол — у себя-то, где прежде жил, он бы эту девку сам наказал, но на новом месте недавно обосновался, хочет, чтобы все по закону было. Сколов спрашивает — и при каких обстоятельствах она сына оскорбила? Жалобу-то он примет, но на суде разбирательство будет. Свидетели нужны. И что за девка? Сколько лет? Купец говорит — дескать, в шестом классе гимназии учится. Судья прикинул, что лет получается четырнадцать или пятнадцать и говорит — мол, даже жалобу не возьму, потому что по законам ответственность за подобные преступления начинается с двадцати одного года. Вавилов тогда и говорит — мол, придется тогда нанять кого, чтобы выдрали девку. Куда годится, если крестьянка купеческого сына бьет?