Инженер Петра Великого 5 (СИ) - Гросов Виктор

Когда они закончили, в зале воцарилась тишина. Петр поднял на меня тяжелый взгляд.

— Что скажете в свое оправдание, барон?

Я вышел немного вперед.

— У меня нет каких-то оправданий, Государь, — я вздохнул. — У меня есть только анализ.

— Господин адмирал Апраксин говорит о приказе держать оборону, — начал я. — Но позвольте спросить, как он представлял себе эту оборону, если бы шведский флот, раздавив мой малый отряд, вышел бы на оперативный простор? Моя «тактика», как ее изволил назвать светлейший князь, была не авантюрой, а единственно возможным способом остановить врага на дальних подступах.

Я перевел взгляд на Петра.

— Я не нарушал какой-либо приказ. План был одобрен лично Государем. Я исполнял его так, как считал наиболее эффективным. Я не бежал, просто выполнил главную стратегическую задачу: обезглавил шведский флот. Их флагман-броненосец лежит на дне. Их король — в нашей тюрьме. После этого продолжать бой было бы бессмысленной бойней.

В зале зашумели. Мои слова были дерзкими, зато логичными.

— А теперь о главном, — я повысил голос, и гул стих. — О главной ошибке этого сражения. Ошибке, которая едва не стоила нам победы. И эта ошибка — не моя.

Развернув чертеж, нанесенный на бумагу ночью, бросил на стол и ткнул пальцем в точку.

— Вот здесь находились мои корабли, атакующие шведский флагман. А вот здесь, — палец переместился к выходу из пролива, — стоял флот господина адмирала. В полной боевой готовности. Я подавал сигналы о поддержке. Флажками и пушечным выстрелом. Несколько ваших капитанов, господин адмирал, видели их. Но вы предпочли пассивно наблюдать. Если бы хотя бы несколько ваших легких фрегатов ударил шведам в тыл, мы бы взяли в плен весь их флот. Весь! Но этого не произошло. Вы не предали меня. Вы предали победу, которая была у нас в руках.

Я замолчал. Апраксин тяжело оперся о стол, не в силах вымолвить ни слова. Он был сломлен не моими обвинениями, а весом собственной ошибки, которую, я был уверен, он и сам осознавал. Меншиков же вперил в меня полный ненависти взгляд. А Петр молча смотрел на карту.

Видя, что адмирал вот-вот сломается, Меншиков уже готовился нанести новый удар, обрушить на меня всю мощь своего придворного красноречия. Он открыл рот, но его голос утонул в другом, спокойном и веском.

— Позвольте, ваше величество.

Все взгляды обратились на Якова Брюса. Мой покровитель, который до этого момента сидел с непроницаемым лицом, поднялся со своего места.

— У Военной коллегии есть некоторые сведения, которые могут пролить свет на действия господина адмирала, — произнес он, раскладывая на столе несколько бумаг. — Это скорее пища для размышлений, Государь.

Он поднял первый лист — копию финансовой ведомости.

— Любопытное совпадение. За неделю до сражения светлейший князь Меншиков перевел доверенному лицу господина адмирала Апраксина весьма круглую сумму. Официально — за поставку корабельного леса для личных нужд князя. Сумма, впрочем, втрое превышает рыночную стоимость всего леса.

Меншиков вскочил, его лицо пошло пятнами.

— Это возмутительно! Мои личные дела не касаются…

— Разумеется, — невозмутимо согласился Брюс. — Но есть и другое совпадение. Письмецо, перехваченное нашими людьми. Оно не содержит прямых приказов, но в ней есть фраза, которая заслуживает внимания: «Надобно проявить должную осмотрительность и позволить ситуации разрешиться естественным путем». Господа судьи, — Брюс оглядел зал, — позволить сражению «разрешиться естественным путем», когда один твой отряд атакует, а весь остальной флот стоит на якоре… Весьма изящная формулировка для смертного приговора.

В зале зашептались. Это был тонкий намек на сделку, на сговор. Петр медленно повернул голову в сторону Меншикова, в его взгляде — холодный, смертельный интерес.

— Вызвать капитана Синявина! — скомандовал Брюс.

В зал вошел высокий морской офицер. Подойдя к столу он принес присягу. Каждый его шаг давался с видимым трудом. Говорить против командующего флотом и всесильного Меншикова — это конец карьеры, а то и жизни, и он это осознавал.

— Капитан, — голос Брюса был мягок. — Видели ли вы сигналы с корабля барона Смирнова?

Синявин сглотнул, его взгляд метнулся к Апраксину, потом к Петру. Он колебался.

— Ваше величество, — произнес он, обращаясь к царю, — я…

— Говори правду, капитан, — строго прервал его Петр. — Как перед Богом.

— Так точно, ваше величество, — наконец выдавил Синявин. — Видел отчетливо. Я доложил господину адмиралу и просил разрешения вступить в бой. Но господин адмирал… он сказал, что барон действует самовольно и приказал держать строй.

— И наконец, — Брюс, видя, что этого достаточно, не стал вызывать второго капитана, давая понять, что у него есть и другие свидетели. — Чтобы окончательно развеять все сомнения в тактической правоте или неправоте барона, я прошу позволения вызвать последнего свидетеля. Того, кто видел бой с другой стороны.

Петр медленно кивнул.

— Ввести!

Двери зала распахнулись. Под конвоем четырех гвардейцев в зал вошел Карл XII. Он был в чистом мундире, без шпаги, его осанка была королевской. Он не выглядел пленником. Он выглядел монархом.

Карл прошел к столу и остановился, окинув всех присутствующих ледяным, презрительным взглядом. Он не смотрел на меня. Швед сел на подготовленное для него кресло. Какой контраст: с соломенного тюфяка тюрьмы в роскошное кресло.

— Как солдат солдату, скажи, король, кто был прав в том бою? — спросил Петр, нарушив тишину.

Петр Алексеевич явно был в курсе именно этого свидетеля, так как только он и Брюс сохранили хладнокровие, остальные же были возбуждены, зал утопал в шуме и гаме.

Карл на мгновение замер. Этот прямой, солдатский вопрос, похоже, задел в нем нужную струну. Его гордость боролась с честностью профессионала. Он медленно повернул голову к Апраксину.

— Ваш адмирал действовал по уставу, — произнес он на немецком, и толмач тут же перевел. А ведь мог спокойно на русском говорить. — Он держал флот вдалеке от зоны досягаемости моих орудий. Он берег людей и корабли. Он ждал. Но война — это действие.

Затем его взгляд остановился на мне.

— А этот человек… не ждал. Он атаковал с дистанции пистолетного выстрела. Его «плавучие кузни» были безумием с точки зрения тактики. Но они лишили меня флагмана и маневра. Если бы ваш адмирал в тот момент, когда я был связан боем, ударил мне в корму своими фрегатами, — Карл сделал жест рукой, словно зажимая клещи, — от моего флота не осталось бы и щепок. Весь флот ринулся ко мне на подмогу, оголив беззащитный тыл. Я бы стоял здесь не один, а со всеми своими капитанами. Ваш барон дал вам шанс закончить все одним ударом. Вместо этого вы судите его. Странные у вас обычаи.

Он замолчал. Его слова, лишенные всяких эмоций, прозвучали как приговор всей системе, которая пыталась меня уничтожить.

Это был ход короля.

Слова шведского короля — эпитафия на могиле заговора, так тщательно выстроенного Меншиковым и его кликой. Лицо светлейшего князя на глазах теряло краски, превращаясь в серую, дряблую маску. Апраксин понурил голову, как бык, ожидающий удара мясника. Он все понял. Все они всё поняли.

И в этот момент поднялся Петр.

Он поднялся медленно, во весь свой гигантский, подавляющий рост, и зал, казалось, съежился под его тенью. Обводя всех тяжелым, свинцовым взглядом, он посмотрел на Меншикова, на Апраксина, на перешептывающихся бояр, на испуганных генералов. Он видел их всех насквозь — их страхи, алчность, мелкие интриги, которые едва не стоили ему победы в войне всей его жизни.

— Так, значит, вот как вы воюете, господа? — вкрадчиво, и от этого стало еще страшнее, заговорил он. — Пока одни русские люди проливают кровь за Отечество, другие, в тепле и сытости, делят шкуру неубитого медведя? Считают барыши? Плетут заговоры?

Шагнув из-за стола, он заставил всех инстинктивно податься назад.

— Ты, Александр! — он ткнул пальцем в сторону Меншикова, который съежился под его взглядом. — Я доверил тебе казну, а ты пускаешь ее на подкуп моих адмиралов! Я доверил тебе армию, а ты мешаешь ей побеждать! Ты, Федор Матвеевич! — он повернулся к Апраксину. — Я дал тебе флот, лучший флот на Балтике, а ты превратил его в стадо трусливых овец! Вы… вы чуть не лишили меня всего! Из-за своей мелочной зависти! Вы чуть не проиграли войну!