Железный конь (СИ) - Тыналин Алим

— А где искать? — спросил молодой инженер, рассматривая панель приборов трактора «Зетор».

— В областном центре, — ответил я. — В институте иностранных языков, может быть, найдутся специалисты по славянским языкам.

Я обошел трактор кругом, заглянул под капот. Двигатель выглядел современно, алюминиевый блок цилиндров, турбонаддув, электронное зажигание. Совсем не похож на наши чугунные моторы.

— Техника действительно хорошая, — признал Володя. — Видно, что на поколение вперед ушли.

— Именно поэтому нам нужно ее освоить, — сказал я решительно. — Завтра же едем в Барнаул искать переводчика. Хрущев прав в одном, без понимания технологии мы ничего не добьемся.

За окнами ангара сгущались мартовские сумерки. Чешская техника стояла в полумраке, молчаливая и загадочная.

Глава 10

Поиск переводчика

На следующий день в половине седьмого утра я стоял возле служебной «Волги» ГАЗ-24 темно-синего цвета, которую выделил для поездки в областной центр Громов. Машина была в хорошем состоянии: кузов без вмятин, хромированные бамперы отполированы до блеска, салон из искусственной кожи аккуратно почищен.

Володя Семенов подошел к машине в своем лучшем костюме темно-серого цвета, белой рубашке и темном галстуке. В руках он держал кожаную папку с образцами чешской документации и блокнот для записей. Молодой инженер выглядел немного взволнованно, для него это первая серьезная командировка такого уровня.

— Готовы, Владимир Иванович? — спросил я, садясь за руль.

— Готов, Виктор Алексеевич, — ответил он, устраиваясь на пассажирском сиденье. — Думаете, найдем переводчика?

— Найдем, — уверенно сказал я, заводя двигатель. — В областном центре должны быть специалисты по языкам.

Дорога до Барнаула заняла два с половиной часа. Мартовское утро выдалось ясным, но морозным, термометр показывал минус двенадцать градусов. «Волга» шла ровно по заснеженной трассе, двигатель ЗМЗ-24 мощностью девяносто пять лошадиных сил тянул уверенно.

— А сколько будет стоить перевод всей документации? — поинтересовался Володя, листая папку с чешскими инструкциями.

— Не знаю, — признался я. — Но без перевода мы вообще ничего не сможем сделать. Хрущев был прав, как работать с техникой, если инструкции непонятны?

По дороге мы обсуждали план действий. Сначала областное управление сельского хозяйства за консультацией, затем институт иностранных языков, педагогический институт, может быть, университет.

В Барнауле первым делом направились в здание облсельхозуправления на проспекте Ленина. Пятиэтажное здание из красного кирпича в стиле сталинского ампира произвело впечатление основательности и официальности. У входа дежурил милиционер в зимней форме и шапке-ушанке.

— Документы, — потребовал он, когда мы подошли к стеклянным дверям.

Я показал служебное удостоверение и командировочное предписание:

— Корнилов, главный агроном совхоза «Заря». К товарищу Ковалеву по вопросу технической документации.

Милиционер внимательно изучил документы, сверил фотографию с лицом, записал данные в журнал посетителей:

— Проходите. Третий этаж, кабинет триста пять.

В просторном холле пахло казенной краской и мастикой для пола. На стенах висели портреты партийных руководителей, стенды с фотографиями передовых хозяйств области, красные знамена с золотой бахромой. Широкая лестница с мраморными ступенями вела на верхние этажи.

Кабинет Ковалева оказался просторным помещением с высокими потолками и большими окнами, выходящими на проспект. За массивным письменным столом из карельской березы сидел заместитель начальника управления в строгом костюме темно-синего цвета.

— Виктор Алексеевич! — встал он навстречу, протягивая руку для рукопожатия. — Неожиданно видеть вас в областном центре. Какие проблемы?

— Иван Семенович, проблема с чешской документацией, — объяснил я, усаживаясь в кресло напротив стола. — Вся техническая документация на чешском языке. Нужен переводчик.

Ковалев нахмурился, откинулся на спинку кресла:

— Чешским языком… Сложный вопрос. У нас в управлении таких специалистов нет. Немецкий есть, английский отчасти, а чешский…

Он открыл телефонный справочник, полистал страницы:

— Могу дать контакты института иностранных языков при педагогическом институте. Там преподают славянские языки — польский, болгарский. Может быть, кто-то знает чешский.

Володя записал адрес и телефон в блокнот. Ковалев еще раз внимательно посмотрел на образцы чешской документации:

— А нельзя ли обойтись без перевода? Техника ведь интернациональная, схемы понятны…

— Иван Семенович, — возразил я, — без понимания особенностей эксплуатации и обслуживания мы можем испортить дорогую технику. А потом отвечать перед министерством.

— Понятно, — кивнул Ковалев. — Тогда ищите переводчика. Расходы за счет совхоза, но в разумных пределах.

Институт иностранных языков при педагогическом институте размещался в старом здании на улице Молодежной. Двухэтажное строение из красного кирпича, построенное еще до революции, выглядело скромно по сравнению с новыми корпусами института.

Деканат филологического факультета находился на втором этаже. За потертым письменным столом сидела женщина лет сорока пяти в строгом костюме и очках в металлической оправе. Табличка на столе гласила: «Декан Антонина Петровна Сергеева».

— Чешский язык? — переспросила она, выслушав нашу просьбу. — К сожалению, у нас такой специальности нет. Преподаем польский, болгарский, сербохорватский. Чешский не входит в учебный план.

— А может быть, кто-то из преподавателей знает чешский? — настаивал Володя.

Антонина Петровна задумалась, листая какие-то списки:

— Есть одна возможность. У нас учится аспирант-славист, изучает русскую литературу. Новак Вацлав Йозефович, чех по национальности. Его родители переехали в Союз в пятидесятых годах.

Она написала адрес общежития для аспирантов на листке бумаги:

— Но имейте в виду, он занимается литературоведением, а не техническими переводами. Не знаю, подойдет ли вам.

— Спасибо большое, — поблагодарил я, беря записку. — Попробуем поговорить.

Общежитие для аспирантов и преподавателей находилось в десяти минутах ходьбы от института. Четырехэтажное здание из силикатного кирпича, построенное в шестидесятых годах, выглядело типично для студенческих общежитий того времени.

Комендант, пожилая женщина в сером халате и очках на цепочке, долго изучала наши документы:

— Новак… Второй этаж, комната двести тридцать семь. Но он обычно в библиотеке сидит до вечера. Может, дома и нет.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Коридор с линолеумным покрытием, окрашенные масляной краской стены, запах общежитской столовой и табачного дыма. Обычная атмосфера студенческого общежития.

Постучал в дверь с номером 237. Через несколько секунд изнутри послышались шаги, и дверь открылась.

На пороге стоял молодой человек лет двадцати восьми, высокий, худощавый, в очках в роговой оправе. На нем был темный свитер с высоким воротником поверх белой рубашки, серые брюки, домашние тапочки. Волосы светло-каштановые, аккуратно причесанные, лицо интеллигентное, немного бледное от постоянной работы в помещении.

— Вы ко мне? — спросил он с легким акцентом, характерным для чехов, говорящих по-русски.

— Вацлав Йозефович? — уточнил я. — Меня зовут Корнилов, это Семенов. Мы из совхоза «Заря». Хотели бы поговорить с вами о переводе.

— О переводе? — удивился Новак. — Проходите, пожалуйста.

Комната оказалась небольшой, около двенадцати квадратных метров. Узкая железная кровать с казенным одеялом, письменный стол у окна, заваленный книгами и рукописями, стул, платяной шкаф, умывальник в углу. На стенах полки с книгами — русская классика, научные монографии, словари.

— Присаживайтесь, — предложил Новак, убирая со стула стопку бумаг. — Чай будете? У меня есть электрический чайник.