— А тебе, бастард, зачем это нужно⁈
— Мне?!. — изображаю растерянный испуг.
Весь опыт моей предыдущей жизни подсказывает, что в разговоре с такими недалекими и самодовольными людьми не надо тратиться на серьезные аргументы; тут достаточно грубой беззастенчивой лести.
«Она считает себя умной и грозной! — быстро прикидываю про себя. — Наверняка уверена, что в прошлый раз напугала мальца до усрачки. Не стоит ее разочаровывать!»
Пауза затягивается, и в глазах бактрийки нарастает гневная требовательность. Держу ее в напряжении еще пару мгновений и даю ей то, что она ждет.
— Вы не убили меня и мою мать в прошлый раз, потому что вы умная женщина и поняли: я вам не опасен! Я знаю свое место и не мечтаю о царском троне! Это так! Вы мне поверили и потому не убили! А поверят ли другие⁈ Не знаю и не хочу снова испытывать судьбу! Я предпочел бы увидеть на троне вашего сына, а не Арридея или Пердикку.
Губы Роксаны скривились в презрительную ухмылку. Не надо быть провидцем, чтобы понять, что в этот момент она мысленно произнесла: «Слабак!» Всякий, кто не мечтает стать царем и не лезет к трону по головам других, для нее — недостойный внимания червь. Чего, собственно, я и хотел добиться!
Червяк не достоин внимания, но он может быть полезен, и Роксана снисходительно процедила:
— Так что конкретно ты предлагаешь?
«Ну вот мы и подошли к тому, ради чего все и затевалось!» — иронизирую про себя и пригибаюсь к самому ее уху.
— Найдите Пердикку и убедите его объявить о свадьбе Арридея и Адеи. Это выбьет почву из-под ног зачинщиков мятежа, и бунт рассосется сам собой.
— Уверен⁈ — Роксана ожгла меня вопросительным взглядом, и я утвердительно киваю.
— Абсолютно! И более того, пустите слух, что это вы всех примирили. Убьете сразу двух зайцев! Такая новость поднимет ваш авторитет в войске, а Адея будет благодарна вам за помощь. Ну а Пердикка… — тут я изображаю заговорщицкую усмешку. — Вы же сами сказали, черт с ним! Пусть утрется!
Пара мгновений мои слова переваривались в голове Роксаны, а затем она вскинула на меня недобрый взгляд.
— А ты скользкий тип, бастард! Надо будет за тобой приглядывать!
Глава 10
Сатрапия Вавилония, середина ноября 323 года до н. э
Две груженые арбы медленно катятся по пыльной дороге. Чуть впереди них также неторопливо движется еще одна двухколесная повозка. Внешне она мало чем отличается от двух других, пожалуй, лишь резными столбами, на которых закреплен навес. Внутри же различия более кардинальные: тут вместо мешков, сундуков и прочего скарба лежит множество цветных подушек, на которых с максимально возможным в этих условиях комфортом разместились Барсина и Мемнон.
Мне с величайшим трудом удалось избежать этой привилегии. «Мамочка» ни в какую не желала меня слушать и настойчиво пыталась усадить рядом с собой, убеждая, что дорога дальняя и вымотает меня.
Пришлось призвать на помощь весь арсенал воздействия ребенка на любящих родителей и даже применить пару запрещенных приемов. В общем, в неравной борьбе я все-таки вышел победителем и теперь еду верхом на Софосе в голове колонны.
Рядом со мной покачивается в седле Эней; в шаге за нами плетутся пешком Гуруш и Самир. Далее катится повозка с Барсиной, за ней, шлепая в пыли босыми ногами, идут рабыни Петра и Коки. Следом едут две арбы с поклажей, а замыкает наш маленький караван Торсан.
Самир и Торсан — такие же рабы, как и Гуруш, только эти двое родились рабами в семье Барсины и служили еще ее отцу, Артабазу. Потому они в особом доверии и даже вооружены: у каждого из них на поясе висит широкий тесак из сырого железа с деревянной ручкой. Эти двое — и есть вся наша охрана, возглавляет которую, конечно же, Эней.
За те пять месяцев, что Эней живет у нас, «мамочка» настолько прониклась к нему доверием, что Мемнон даже начал ревновать. Всякий раз, когда она спрашивает совета у грека, он начинает недовольно сопеть и фыркать. Барсина, естественно, не обращает на него никакого внимания, что, наверное, ранит утончённую душу толстяка.
Сколько бы Мемнон ни фыркал и ни возмущался, в душе он понимает, что не в состоянии выполнить и десятой доли той работы, что тащит на себе однорукий грек. Понимает и потому лишь демонстрирует недовольство, чем реально таковое испытывает.
Кроме того, что Эней возглавляет нашу охрану, он еще тянет на себе все организационные вопросы, связанные с поездкой: где встать на ночлег, чем кормить лошадей, как сохранить обоз и прочее… В общем, все валится на грека, и он безропотно со всем справляется. Его спокойный, до непробиваемости, нрав действует на Барсину положительно, вселяя в ее нервную и вечно сомневающуюся натуру чуточку спокойствия.
Особенно она оценила надежность грека во время мятежа. Без всяких просьб и приказов он взял на себя всю заботу о нашем семействе, включая Гуруша, Мемнона и прочих рабов. На несколько дней вся жизнь дворца перевернулась с ног на голову, и обычно самые простые вопросы — еда, вода и прочее — вдруг встали неразрешимой проблемой.
Эней все решил, обо всем позаботился, и мы не знали голода и жажды в те тяжелые дни сидения в общей зале. Еще он вооружил тесаками Самира и Торсана, для коих в одночасье стал непререкаемым авторитетом. Вид троих вооруженных людей, стоящих на защите ее семьи, успокаивал Барсину, более склонную к чувственной сиюминутной оценке, чем к серьезному анализу.
В общем после мятежа статус Энея как-то самопроизвольно повысился. Из моего учителя и телохранителя он в одночасье превратился в главного администратора, советника и охранника всего семейства.
Кстати, как я и предполагал, после моих поправок рельсы Истории вернулись на круги своя. Роксана убедила Пердикку поступиться малым, чтобы сохранить главное. Тот, будучи человеком не глупым, согласился с доводами разума, тем более что Кинана была не единственной царской сестрой и возможности для маневра у него оставались.
Пердикка обратился с речью к мятежному войску и объявил о свадьбе Адеи и Арридея. Затем вывел их за руки и под довольные крики тысяч воинов благословил на брак. Тут же он объявил амнистию всем, кто, пусть и противозаконно, но выступил на защиту царской семьи, и тем погасил едва разгоревшееся пламя мятежа.
Войско враз успокоилось, и воины, еще недавно истово желавшие ему смерти, с тем же энтузиазмом восславили его и разошлись по своим лагерям. Уже через час после выступления Пердикки только мусор у дворцовых стен да черные пятна кострищ напоминали о еще недавно бушующих страстях.
Через неделю после этих событий Барсина испросила позволения отъехать в Пергам, где у нашей семьи есть дом и поместье. Пердикка, еще будучи под впечатлением того, как ловко он выбрался из очередной заварухи, был в хорошем настроении и пошел ей навстречу. У него как раз начались очередные проблемы с деньгами, и просьба Барсины пришлась, можно сказать, ко двору.
«Персидская наложница и ее байстрюк не опасны, — примерно так рассудил он, — они уже вне игры! Пусть едут, здесь они только мешаются под ногами да постоянно требуют денег! Пусть убираются, глядишь, лишних ртов станет меньше!»
Еще неделя ушла на сборы, и вот сегодня с утра мы тронулись в путь. Дорога предстоит неблизкая. По меркам двадцать первого века, надо пересечь три страны: Ирак, Сирию, Турцию и выйти к побережью Эгейского моря. Это больше двух тысяч километров! Ведь Пергам, насколько я помню, находится чуть южнее турецкого пролива Дарданеллы.
Сейчас, мерно покачиваясь в седле, я вдруг впервые задумался о том, сколько же займет времени наше путешествие.
«Учитывая допотопный и вечно ломающийся транспорт, — я обернулся назад и еще раз оценил надрывно скрипящие повозки, их пассажиров и понуро шагающих мулов, — а также отсутствие сменных лошадей, непривычность Барсины к длительным путешествиям и всевозможные другие задержки, не следует рассчитывать, что в среднем удастся проходить больше, чем десять-пятнадцать километров в сутки».
