В той Истории, что мне известна, Пердикка уступил требованиям армии, и это привело к миру. Он позволил Филиппу Арридею жениться на дочери Кинаны, Адее, и тем самым выбил главный козырь из рук вождей мятежа. Мол, у него и в мыслях не было принуждать Адею к браку с собой! Мол, все слухи о нём ложные, а сам он «весь в белом», никогда не желал насильно породниться с царями и уж тем более не жаждал царской власти. Войско этим удовлетворилось и разошлось по лагерям, а дочь Кинаны стала царицей и получила после свадьбы имя Эвридики.
«Почему он не делает этого сейчас? — спрашиваю сам себя и понимаю, что об этом лучше всего было бы спросить самого Пердикку, но как это сделать⁈ — В любом случае единственный выход — это донести до него правильное решение; возможно, это вправит ему мозги. Возможно и нет, но в любом случае надо попробовать, и сделать это надо как можно скорее, пока не стало слишком поздно!»
Несмотря на вроде бы найденное решение, вопрос, кто сможет открыть глаза Пердикке, по-прежнему остается актуальным. Ведь невозможно пойти и сказать: «Эй, Пердикка, о чём ты думаешь⁈ Тебе не надо уступать мятежникам во всём, отдай им только дочь Кинаны, и всё сразу успокоится».
Даже если представить на миг, что мне удалось добраться до регента, что я отвечу ему на вопросы: «Откуда ты, малец, всё это знаешь⁈ Откуда у тебя такая уверенность⁈ Тебя кто-то подучил⁈ Кто⁈»
Задумываюсь и прихожу к однозначному выводу — это не вариант.
«Пердикка подозрителен до паранойи! Даже если я смогу приемлемо ответить на все его вопросы и он не захочет поспрашивать меня с применением раскаленных щипцов! Даже если он последует моему совету, то все равно я потеряю главное — свою незаметность. Мне уже никогда не удастся вновь уйти в тень. Попав в поле его зрения, я буду всегда находиться под его контролем, и он точно не отпустит меня из Вавилона!»
Здесь, в столице, под прицелом десятков следящих глаз, мне не удастся исполнить задуманное, не говоря уж о том, что это вновь изменение Истории, которое повлечет за собой необратимые последствия.
«Нужен кто-то другой, кого Пердикка обязательно выслушает и кто сможет донести до него спасительное решение. — Еще раз обвожу взглядом переполненный людьми зал и вновь останавливаюсь на Роксане. — Пожалуй, она единственная приемлемая кандидатура».
Если Роксана захочет поговорить, то Пердикка не откажет матери новорожденного царя и обязательно прислушается к ее словам; ссориться с ней ему сейчас совершенно невыгодно.
Дело осталось за малым: убедить Роксану в правильности того шага, что я предлагаю. Тогда она сама пойдет к регенту и сама убедит его пойти на уступки восставшим.
Решив, начинаю действовать! Для начала надо выбраться из объятий «мамочки».
Едва начинаю шевелиться, как слышу испуганный возглас:
— Ты куда, Геракл⁈
— Мне жарко, мама! — начинаю капризным писком. — И я хочу писать!
Слово «мама» мне особенно трудно произносить, но в этот раз без него не обойтись. Барсина неохотно выпускает меня из плена, но не спускает глаз.
— Мемнон, сходи с Гераклом! — она жестко стрельнула глазами в сторону толстяка, и тот сразу же засуетился.
— Да, да, моя госпожа! Я сейчас!
Идти надо на другой конец зала, где за обустроенной на скорую руку ширмой стоит большая керамическая ваза. Время от времени рабы выносят и опорожняют ее где-то в саду.
В моем деле толстяк мне точно не нужен, и я добавляю капризности в голос.
— Нет, я пойду один! Я уж взрослый, мама, и способен сходить по нужде самостоятельно! — Особенно упираю на слово «мама», и Барсина тут же умиляется.
— Мой мальчик! Ты так похож на своего отца! — и уже совсем другим тоном Мемнону: — Да, сиди уж…! Пока ты соберешься…!
Избавившись от опеки, иду через зал, лавируя между сидящими и стоящими дамами, их дворней и тюками с добром. Роксана расположилась в центре зала, и, в отличие от нас, она сидит не на полу, а в кресле. Рядом с ней нянька баюкает куль с младенцем, а вокруг трое свирепых на вид горцев не подпускают к ним никого ближе чем на пару шагов.
Я еще не решил, как мне начать разговор, и просто останавливаюсь рядом с креслом Роксаны. Мое присутствие не остается незамеченным, и, узнав меня, та вскидывает злой взгляд.
— Тебе чего⁈
Делаю вид, что я смущен, но все-таки решаюсь начать.
— Да, я просто… хотел спросить…! Говорят, дела у Пердикки совсем плохи, и завтра мятежники могут ворваться во дворец. Вы слышали?
Роксана морщится; я ее явно раздражаю.
— Тебе что за дело, бастард⁈ — Она не упустила шанса кольнуть меня побольнее, но тут же махнула рукой. — Не слышала, да и неважно! Главное, чтобы этот кошмар поскорее закончился!
Она почти с ненавистью обвела взглядом забитый людьми зал, а я не преминул вставить свое слово.
— Неужели вам не жалко регента⁈ Его же убьют!
— И поделом! — не сдерживает себя Роксана. — Уж слишком много он на себя берет в последнее время! Я и сама смогу стать регентом при своем сыне.
Бешеный нрав бактрийской вдовы уже закипел, и мне остается лишь направить ход ее мыслей в нужное русло.
— Вы будете лучшим регентом маленькому Александру, вот только позволят ли вам это Арридей и его жена⁈
— Какая жена⁈ — тут же отреагировала Роксана. — У полоумного нет жены!
Делаю таинственное лицо.
— Сейчас нет, но когда мятежники победят, будет! Войско хочет, чтобы Арридей женился на дочери Кинаны. — Я многозначительно усмехаюсь. — Тогда у слабоумного царя появится очень умная и амбициозная царица.
— Да, откуда тебе, малявка… — Рот Роксаны зло скривился, но, не договорив, она уставилась на меня испепеляющим взглядом. — Ты что-то знаешь⁈
Вместо ответа я поднимаю глаза на возвышающихся горцев.
— Я подойду? — Встречаю горящий взгляд бактрийки и добавляю, не отводя глаз: — Такие разговоры лучше вести без лишних ушей.
Она молча кивнула, и ее телохранители тут же уступили мне дорогу.
Встав перед разгневанной женщиной, первым делом пытаюсь ее успокоить. Мне не нужна ее истерика, мне нужны ее прагматичность и трезвый расчет.
Поэтому говорю спокойно и тихо, чтобы Роксане приходилось прислушиваться.
— Я слышал, что Пердикка хочет сам жениться на дочери Кинаны и потому упорствует. — Беру паузу, давая ей время подумать, и продолжаю. — Еще говорят, что если такое случится, то всем нам, прямой родне Александра, придется туго. Пердикка сам станет царем, а нас, чтобы не мешались…
Для убедительности провожу большим пальцем по горлу и вижу, что Роксану зацепило.
— В цари он захотел, тварь! — цедит бактрийка и награждает меня горящим взглядом. — Хрен ему! Повесят его за ноги! Мятежники припомнят ему и Мелеагра, и своих товарищей, растоптанных слонами!
— Это да! — соглашаюсь с ней и тут же начинаю сомневаться. — Только для вас такой вариант не лучше.
— Да чтоб тебя! — запутавшись, Роксана зарычала как тигрица. — Что ты опять плетешь⁈ Что не так⁈
Недоуменно развожу руками.
— Я же говорил: дочь Кинаны, Адея! Арридей слабоумен и вам не опасен, а вот когда Адея приберет его к рукам, то тогда…
Бешенство в глазах бактрийки сменилось растерянностью, и она вдруг сразу стала похожа на обычную, не слишком умную, но красивую бабу.
— Так что делать-то⁈ Запутал совсем, сопляк! — она выдохнула это и как-то обессиленно обмякла в кресле.
Вижу, что, несмотря на показную браваду, последние дни дались Роксане нелегко и ее нервная система на грани слома.
Жалеть ее я не собираюсь, но сейчас она мне нужна и в какой-то мере мы даже союзники. Поэтому, чуть нагнувшись к ней, придаю разговору элемент полной конфиденциальности.
— Нам с вами было бы выгодней, если бы на сцене остались и Пердикка, и Адея с Арридеем.
В глазах бактрийки блеснуло понимание, и я добавляю:
— Пусть они разбираются между собой и не мешают вашему сыну расти и становиться сильнее!
Несколько секунд на лице бактрийки читается лихорадочная работа мозга, а затем его портит злая, подозрительная гримаса.
