Вновь перевожу взгляд с Роксаны на трясущуюся челюсть Мемнона и думаю о том, что всё началось еще в конце августа, когда Роксана родила здорового мальчика.
Его назвали в честь отца Александром, и на радостях Пердикка закатил роскошный пир. На нем были все ведущие военачальники македонского войска, кто еще оставался в Вавилоне; не было только Мелеагра и Аттала. С этого момента всем стало ясно: это начало открытого противостояния.
Всё шло так, как я когда-то видел в серии фильмов. Обе стороны готовились к вооруженному столкновению, но никому не хватало решимости напасть первым. И Пердикка, и Мелеагр сильно зависели от мнения и настроя своих воинов, и оба знали, что армия не хочет междоусобной войны и откажет в поддержке тому, кто первым начнет бойню.
Пердикка оказался хитрее. Он втайне сговорился с ближайшим сообщником Мелеагра, Атталом. Пообещав отдать ему в жены свою сестру Аталанту, он переманил Аттала на свою сторону. Тот, по всей видимости, не особо упирался и сдал своего товарища с потрохами.
Трагедия произошла двадцать восьмого августа, в день, когда Мелеагр решил воздать почести отцу всех богов Зевсу и испросить его милости для своих дальнейших действий. С отрядом из трехсот самых верных воинов он прибыл в храм Зевса, не зная, что там ему приготовили ловушку.
Аттал предупредил Пердикку о намерении Мелеагра провести жертвоприношение в храме Зевса, и тот решил действовать. Перед ним сразу же встала непростая задача: чтобы справиться с тремя сотнями опытных бойцов и гарантированно победить, нужно противопоставить им не менее пятисот. Подтянуть пять сотен бойцов к определенному месту в городе в определенное время да так, чтобы это осталось в тайне, практически нереально.
Казалось бы, решить такую задачу невозможно. Так думал и Мелеагр со своими ближниками, но решение все-таки нашлось.
Кто-то подсказал Пердикке, или он сам додумался, — я не знаю, но вместо пяти сотен воинов, способных разболтать тайну, он предпочел собрать к храму Зевса три десятка молчаливых боевых слонов. Их погонщики-индусы тоже не отличались разговорчивостью, так что до самого рокового момента Мелеагр и его бойцы даже не догадывались, что попали в западню.
Все случилось, когда Мелеагр с телохранителями вышел из храма после жертвоприношения. Воины ждали его на площади, собравшись плотной толпой перед ступенями храма. В этот момент со всех трех улиц, выходящих на площадь, начали выходить разъяренные слоны.
Воины Мелеагра были вооружены только мечами; ни копий, ни дротиков у них не было, а без них противостоять боевому слону невозможно.
Хотя, если честно, вряд ли стоящей на площади пехоте помогли бы копья и дротики. Слишком большая скученность на слишком ограниченном пространстве. Они были обречены! Слоны почти мгновенно врезались в массу воинов и, зверея от крови, начали крушить тела направо и налево.
Гуруш принес мне слова очевидцев, что крики растоптанных слонами людей были слышны на несколько кварталов вокруг, а кровь и останки тел убирали с площади еще несколько дней.
После той трагедии жители Вавилона еще долго обсуждали греков и македонцев, всякий раз недоумевая:
«И эти люди нас называют варварами…»
Самому Мелеагру удалось избежать страшной участи — быть раздавленным, но спастись от смерти он не сумел. Он успел спрятаться в храме от боевых слонов, но священные стены не остановили убийц, идущих следом.
Каждый житель Эллады знает один непреложный закон: любой человек, попросивший убежища в стенах храма, неприкосновенен. Неважно, кто он: убийца, вор или грабитель, — пока он в храме, он находится под защитой богов.
Пердикка нарушил этот закон и приказал убить прячущегося у алтаря Зевса Мелеагра. С того момента каждый грек в Вавилоне, каждый македонец от Греции до Индии знал: дни Пердикки сочтены. Зевс никогда не прощает святотатства!
Единственный, кто плевать хотел на традиции и веру, был сам Пердикка. За десять лет Великого похода он ограбил столько самых разных храмов, что давно уже потерял страх и веру в неотвратимую кару богов. И, как показало будущее, совершенно напрасно!
После убийства Мелеагра и разгрома его сторонников на короткое время Вавилон замер в предгрозовом затишье. Полтора месяца все было спокойно, пока не пришла весть об убийстве сводной сестры Великого Александра, Кинане, и причастности к этому брата Пердикки, Алкеты.
Эта новость разом взорвала хрупкий мир. В лагерях фалангитов сторонники убитого Мелеагра тут же разнесли слух, что Пердикка убил сестру Великого Александра, дабы помешать ей выдать свою дочь Адею замуж за царя Арридея.
— Он сам хочет жениться на Адее и стать царем! — кричали они. — Мы, воины Великого Александра, обязаны встать на защиту его семьи!
И они встали! Десять тысяч томящихся от безделья пехотинцев пошли на разборки с зарвавшимся, по их мнению, регентом. Они смяли всех, кого Пердикка смог выставить на свою защиту, и загнали их во дворец.
Здесь, за стенами дворца, Пердикке ненадолго удалось остановить продвижение мятежников, но силы были слишком неравны, а укрепления слишком ненадежны, и время, когда толпы взбунтовавшихся солдат ворвутся во дворец, измерялось уже не днями, а часами.
В предчувствии надвигающейся катастрофы все обитатели дворца, от рабов и слуг до их хозяев, спрятались в этой самой дальней зале, надеясь, что при штурме они не попадут под первую волну, когда жадная кровавая пелена затуманивает человеческий разум и захватчики только режут всех подряд, да стараются ухватить как можно больше добычи.
Война на этой земле идет уже очень давно, и многие здесь научены горьким опытом. Если уцелеть в первую волну штурма, то потом будет намного проще остаться в живых. Когда безумие атаки схлынет, победители начнут разбираться, кто есть кто и кто чего заслуживает.
Почти с самого утра мы все сидим в этой комнате тише воды, ниже травы, будто бы реально опасаемся, что мятежники услышат и придут за нами. Вооруженных людей в зале немного. Охрана за дверями, а здесь, кроме бактрийцев Роксаны, с мечом в руке только Эней.
Это, наверное, и к лучшему! Трудно представить оружие в потных ладонях Мемнона или Гуруша. Эти двое скорее поранят себя, чем нанесут кому-либо удар.
Самое неприятное во всей этой катавасии то, что с того момента как мы пришли сюда, «мамочка» схватила меня в охапку и не отпускает. Меня это чертовски утомляет, но и обижать напуганную женщину мне тоже не хочется. Пока я терплю, но чувствую, что уже на пределе и надо как-то выбираться из душащих нежностью объятий Барсины.
Моя голова плотно прижата к ее пышной груди, и две потные упругие дыньки, едва прикрытые тонкой тканью, вздымаются прямо у меня перед глазами. Мой бок прижат к ее горячему животу, и весь я, стиснутый ее руками и ногами, касаюсь… Об этом лучше вообще не думать!
Размышления помогают мне абстрагироваться от глупейшей ситуации и занять себя чем-то более полезным.
«Эней сказал, что к утру будет штурм, и, значит, к утру все будет кончено. — Напрягаю свое серое вещество. — Это более чем странно! В теории так не должно было случиться. В той Истории, которую я знаю, Пердикка должен править еще без малого три года, а раз этого не происходит, значит, история опять меняется из-за моего вторжения!»
По этому поводу я уже пришел к однозначному решению. Если я виноват в наметившемся изменении Истории, то мне это следует и исправлять. Нужно приложить максимум стараний для того, чтобы исправить положение и вернуть события к исходному результату. Другой вопрос, как это сделать, если я десятилетний мальчик, которого стиснула в объятиях «дорогая мамочка».
«Что я знаю про эти события? — в очередной раз начинаю мозговой штурм. — Армия, в основном фалангиты македонского происхождения, проявила недовольство вмешательством регента в наметившийся брачный союз дочери Кинаны и царя Арридея. Пердикка послал своего брата Алкету перехватить отряд Кинаны, едущий в Вавилон. Алкета сделал все, о чем его попросили, но чутка перестарался! Кинана была убита в бою, а вот ее дочь Адея все же захвачена и доставлена в Вавилон к Пердикке!»
