Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр

Я чувствовал, как по мне бьют. Весь мой замысел, весь план двойного охвата, мог рухнуть из-за одного упрямого узла сопротивления на юге. Если «клещи» не сомкнутся, японское командование получит возможность маневрировать резервами и методично перемалывать наши вклинившиеся части.

Я подошел к карте. Синяя стрела южной группы упиралась в густую сеть красных линий — укрепленные позиции японцев.

— Кущев! — крикнул я. — Какие резервы у нас остались на этом направлении?

— Только один стрелковый полк, товарищ комдив! Вот только — это последнее, что у нас есть!

Ввод последнего резерва — это риск. Страшный риск, но иного выхода не было.

— Приказываю… — начал я, но меня перебил Конев. Он подошел ко мне с новым листком радиоперехвата.

— Георгий Константинович! Перехвачена шифровка из штаба японской 23-й дивизии! Они отменяют переброску своего резервного полка на южный участок! Приказывают ему оставаться на месте!

Я выхватил листок из его рук. Такого поворота я не ожидал. Почему? Что заставило их передумать? Этот резервный полк как раз и был тем тараном, который мог окончательно остановить Яковлева.

— Откуда эти сведения? — резко спросил я. — Надежны?

— Абсолютно! — уверенно сказал Конев. — Источник… — он слегка понизил голос, — наш новый актив. Тот самый, что работает с шифрами.

«Танака», — мелькнуло у меня в голове. Значит, его работа уже приносит плоды. Ценой его предательства мы получили бесценный глоток воздуха. Я тут же переиграл ситуацию в уме. Без этого полка японцы на юге лишались последнего серьезного резерва. Их оборона там держалась на пределе.

— Отменить приказ о вводе последнего резерва! — скомандовал я Кущеву. — Передать Яковлеву: «Противник лишился резервов. Давите! Прорыв обеспечит успех всего наступления!»

Приказ ушел. Теперь все зависело от воли и упорства Яковлева и его танкистов. Минуты тянулись мучительно медленно. В землянке все замерли, ожидая доклада с южного направления. И он пришел. Через сорок минут связист, не скрывая ликования, крикнул:

— От Яковлева! «Прорвали! Выходим на оперативный простор! Повторяю, прорвали!»

В штабе на мгновение воцарилась тишина, а затем взорвалась криками и рукопожатиями. Красная стрела на карте наконец-то рванула вперед, в глубокий тыл японской группировки.

Я не стал присоединяться к ликованию. Подошел к рации.

— «Беркут» — «Ястребу-1». Яковлев прорвался. Перенацельте авиацию на уничтожение отступающих колонн противника в полосе его наступления. Не дать им закрепиться на новых рубежах.

— Понял, «Беркут»! — донесся голос Смушкевича. — Уже работаем!

Я отдал рацию и снова посмотрел на карту. Теперь две красные стрелы — с севера и с юга — неудержимо двигались навстречу друг другу, чтобы сомкнуться в гигантские клещи. Первый, самый тяжелый этап был пройден. Цена оказалась высокой, но цель была близка.

Я повернулся к Коневу.

— Передайте нашему «активу»: «Благодарность. Работа высоко оценена». Пусть эта благодарность хоть как-то скрасит его совесть.

Потом я вышел из землянки. Свежий воздух ударил в лицо. На западе, там, где шло сражение, небо было затянуто дымом. И все же сквозь грохот канонады я уже слышал иной звук — звук приближающейся победы.

К вечеру 20 августа карта в штабной землянке изменилась до неузнаваемости. Две красные стрелы — северная и южная — почти сомкнулись, отрезав основные силы японской группировки. В котле оказались 23-я пехотная дивизия, части 7-й дивизии, вся японская артиллерия и несколько полков маньчжурской кавалерии.

Воротников поставил передо мной кружку с чаем и выложил горсть «Гусиных лапок». Я отпил глоток — чай был холодным. Видимо, принесли давно, но я не заметил.

— Потери? — спросил я, не глядя на адъютанта.

— Уточняют. Предварительно — тяжелые. Особенно в 11-й бригаде Яковлева. Только подбитых танков — больше тридцати.

Я кивнул. Цена. Она всегда была высокой. Исторический Жуков за эту победу заплатил кровью тысяч солдат. Я, со своими «улучшениями», возможно, спас какую-то их часть. Однако тридцать подбитых танков — это десятки экипажей. Многие не выберутся.

Вошел Конев. Он выглядел измотанным, но довольным.

— Котел замкнулся, Георгий Константинович. Японцы пытаются прорваться на восток, но мы держим. Их авиация бессильна — Смушкевич расчистил небо.

— Организовать круглосуточное наблюдение за котлом, — сказал я. — И пусть артиллеристы не экономят снаряды. Ночью японцы будут пытаться выйти. Не дать им этой возможности.

— Есть.

Когда он ушел, я снова посмотрел на карту. Операция развивалась успешно. По всем канонам военного искусства нужно было затягивать петлю, методично уничтожая окруженного противника.

Однако в голове крутилась другая мысль. Опыт Афгана и знание будущих войн подсказывали: затяжные бои в котле — это дополнительные потери с нашей стороны. Озверевший в окружении противник будет драться до последнего.

Я вызвал к себе начальника оперативного отдела.

— Подготовьте предложение: утром предъявить японцам ультиматум о капитуляции. С гарантиями жизни, медицинской помощи и сохранения личного достоинства. Передать через парламентеров.

Командир удивленно посмотрел на меня.

— Товарищ комдив, они же не примут! Их кодекс бусидо…

— Их кодекс бусидо не учит, что делать, когда нет ни еды, ни воды, ни патронов, — перебил я. — Попробовать стоит. Если сдадутся хоть несколько сотен — это сэкономит нам время и жизни бойцов.

После его ухода я вышел из землянки. Стемнело. На западе, в районе котла, небо иногда озарялось вспышками выстрелов и пожарами. Там сейчас шла своя война — без линий фронта, в темноте, на истощение.

Ко мне подошел дежурный по штабу.

— Товарищ комдив, вас просит к аппарату командующий фронтом.

Я вернулся в землянку и взял трубку. Голос Штерна был ровным, без эмоций.

— Жуков, докладывайте итоги дня.

— Задача выполнена. Основная группировка противника в составе 23-й и частей 7-й пехотных дивизий окружена. Ведем бои по ликвидации.

— Потери?

— Уточняются. Значительные.

В трубке повисла пауза.

— Москва довольна. Но требуют ускорить разгром. Политуправление готовит материал для «Красной звезды». Нужен громкий успех к утру.

— Понял, — сказал я.

Громкий успех. А за ним — горы трупов. И наших, и японских. Черт с ними, с японцами, а вот своих жалко. Положив трубку, я снова посмотрел на карту. Все шло по плану. Моему плану. Ну почему вкус победы был горьким, как дым от сгоревших танков?

Следовало что-то предпринять, чтобы и приказ Москвы выполнить и своих бойцов несчетно не положить. Мой взгляд упал на условные фигурки, обозначающие авиацию. Ну что ж, вы уже не раз нас выручали в этой войне, поработайте еще раз.

— Соедините меня с комкором Смушкевичем, — приказал я связисту.

Глава 12

Ночь с 20 на 21 августа должна была стать последней для окруженной японской группировки. Я решил, что не стану бросать в бой сухопутные части, чтобы раздавить милитаристскую гадину и с наступлением темноты вызвал к себе Смушкевича.

— Яков Владимирович, ваши «ДБ» отработали днем. Теперь очередь «ночных ласточек». Подними в воздух все, что может летать. «У-2», «Р-5», даже учебные монгольские бипланы.

Смушкевич понимающе кивнул.

— Будем работать как ночные бомбардировщики, но грузоподъемность у них мизерная, Георгий Константинович.

— Им и не нужны тяжелые бомбы. Пусть берут осколочные бомбы малого калибра, зажигательные ампулы. Их задача — не разрушать, а изматывать. Не давать противнику спать, рыть окопы, подвозить боеприпасы. Создать впечатление, что мы бомбим их круглосуточно.

— Понял. Будем висеть над их позициями всю ночь. С неправильными интервалами.

Через час первая группа «У-2» поднялась в воздух. Тихие, почти бесшумные бипланы подходили к японским позициям на малой высоте, оставаясь незаметными для зениток. Летчики сбрасывали бомбы, ориентируясь на огни пожаров и вспышки выстрелов в котле.