Экстрасенс в СССР (СИ) - Яманов Александр

Мы оба кивнули, и Матрёна первый раз улыбнулась.

— В свою очередь, — бабка продолжила менее строго, — утром буду выдавать вам крынку молока и краюху хлеба. Вечером после работы вам положен ужин. В выходные получите обед, если останетесь дома. Короче, с голоду не помрёте.

Завершив речь, Матрёна молча вышла из бани. После чего Саня шумно выдохнул. Мне показалось, что он вообще не дышал.

— Ты видел? Царица полей и огородов! Лёха, я от её командного тона аж вспотел и ещё кое-чего. Надо срочно пойти сортир опробовать.

Я же слушал Рыжего краем уха, пытаясь понять силу, исходящую от бабки. Её мысли уловить не удалось, но нутром чую, что это не просто местная повитуха. Ладно, разберёмся по ходу пьесы. Чего сейчас гадать?

Доев хлеб, мы принялись устраиваться под любопытными взглядами бабкиных кур, пытающихся понять, что за жильцы появились в их королевстве. Обойдя баню, Саня обнаружил, калитку, выходящую на реку, висящую на одной петле и жутко скрипящую.

— Непорядок, — с важным видом изрёк Рыжий, доставая из сумки футляр с инструментом.

После чего он принялся устранять проблему. Я же снял рубашку и направился к поленнице, аккуратно сложенной под навесом за баней. Старый колун оказался удобен. Поэтому я сразу принялся колоть чурбаки, ставя их на колоду.

Вскорости появился Саня, починивший калитку. Работа закипела. Ритмичный стук топора успокаивал и разгонял кровь в теле. Я рубил, а Рыжий относил дрова и аккуратно складывал.

Пока мы трудились, жизнь в усадьбе шла своим чередом. К бабке начали приходить люди. Сначала две женщины с озабоченными лицами. Старшая что-то жалостливо рассказывала, размахивая руками. Младшая молча кивала. Матрёна выслушала их на крыльце. После этого завела в дом и пробыла там полчаса. После чего тётки ушли, оставив на лавке корзину с грибами.

Сразу же появился старик с тщедушным мальчишкой лет десяти. Дед говорил тихо, почти шёпотом, а мальчик стоял потупившись. Матрёна подозвала ребёнка, положила руку ему на лоб, подержала с минуту что-то шепча, потом вынесла старику свёрток с сушеными травами. В благодарность тот вручил повитухе трёхлитровую банку мёда.

Присев на чурбак, я наблюдал за этой пьесой. Процесс похож на отлаженный конвейер. Матрёна не выставляла счета пациентам и не требовала платы за свои услуги. Она брала то, что приносили, будь то грибы или мёд. Позже человек оставил корзину яиц.

Несмотря на такую странную систему оплаты, бабка явно не бедствовала. С виду её хозяйство вообще образцовое. В сарае явно обитает корова, которая сейчас на выпасе, а по двору важно расхаживали три десятка кур. Среди пернатых выделялся огромный петух. Его алый гребень напоминал корону, а похода отличалась неторопливость и важностью.

Забавно, что петух отнёсся к нам избирательно. Когда я проходил мимо, он бросал подозрительные взгляды и отходил в сторонку. Зато при виде Саньки преображался, растопыривал крылья и пытался догнать Рыжего, чтобы клюнуть в ногу. Под вечер он куда-то пропал. А когда Саня расслабился, чуть не подловил его, вылетев из-за угла. Я ржал, как конь, не пытаясь помочь другу. Хоть какое-то развлечение.

После таких атак Рыжий стал обходить птицу стороной и ворчать:

— Вот ведь фашист пернатый. Моей комсомольской крови хочет.

Ещё в доме жила кошка невероятной расцветки. Чёрные, белые, рыжие и серые пятна перемешались на её теле и умной мордочке. Она дремала на крыльце, свернувшись калачиком. Или бесшумно выскальзывала из дома, чтобы понаблюдать за нашей работой с крыши бани или ветки яблони. Взгляд её огромных зелёных глаз был такой же оценивающий, как у хозяйки.

И лишь одна вещь выбивалась из общей пасторали. У ворот стояла добротная будка, сколоченная из толстых досок, но она оказалась пуста. Ни цепи, ни миски, ни следов присутствия собаки. Почему в таком большом дворе нет сторожевого пса? Не знаю.

К вечеру мы закончили проявлять себя с положительной стороны. А ещё с улицы раздалось возмущённое мычание. Хозяйка тут же открыла одну створку ворот, запорхав вокруг здоровенной коровы.

Устроив бурёнку в хлеву, Матрёна позвала нас ужинать. К этому моменту я зверски оголодал, поэтому дважды звать не пришлось. Тем более аромат еды, доносившийся с летней кухни, сбивал с рабочего настроя.

На столе под яблоней нас ждал чугунок и две глубокие миски. Борщ оказался густой и наваристый, с крупными кусками мяса. Рядом стояла глиняная крынка со сметаной. А на доске лежали хлеб, сало и пучки свежей зелени, дополняющие картину. Матрёна указала на угощение и села напротив. Нас с Рыжим дважды уговаривать не надо.

Мы ели молча. Слышался только звон ложек о глиняную посуду и наше довольное сопение. Простой ужин показался лучшим пиршеством в жизни. Саня даже закатил глаза от блаженства. Когда миски были опустошены, а еда на доске изрядно поредела, Матрёна, налила нам ещё по два половника добавки. Мне такая телепатия по душе.

Между тем её взгляд перемещался с меня на Саню и обратно.

— С тобой всё ясно, — бросила она Саньке. — У тебя, баламута, душа нараспашку. Даже захоти, ты бы от меня ничего не скрыл.

Саня смущённо улыбнулся, не зная, обижаться или радоваться. А взгляд старухи остановился на мне. Она снова включила режим сканера, но я просто доедал борщ, мысленно посмеиваясь.

— А ты, милок, вставай и пошли за мной, — скомандовала вдруг она, поднимаясь из-за стола. — Хочу на тебя по-другому посмотреть.

Больше из любопытства я встал и последовал за бабкой. Вместо того чтобы вести меня к крыльцу, Матрёна открыла тяжёлую дверь, ведущую в нижнюю часть дома.

Несмотря на то, что сегодня утром здесь пекли хлеб, воздух в помещении оказался прохладным и наполненным ароматом трав. Ещё здесь пахло землёй и камнем. Комната освещалась лишь тусклой лампочкой. Сбоку стояла исполинская русская печь. Пол, на удивление, земляной. На стенах висели длиннющие гирлянды сушёных трав и кореньев.

Матрёна скинула калоши и, ступив на пол босыми ногами, повернулась ко мне лицом:

— Стой и не дёргайся, — грозно приказала повитуха.

После этого она медленно обошла меня по кругу, остановившись напротив и продолжая что-то шептать под нос.

— Гляжу на тебя и диву даюсь, — наконец, заговорила Матрёна в такой манере, будто читает стихи нараспев. — Вижу в тебе раздвоение. Ты одновременно наш и совсем чужой. Сам городской, насквозь пропитанный тамошней жизнью, а твоя душа словно родом отсюда. Из нашей древней земли. Корни твои здесь, хоть ты их и не помнишь.

Она помолчала, позволив осознать сказанное.

— Садись, — бабка указала на лавку. — Слушай да запоминай. В тебе дар был. Скрытый. Вижу, ты о нём уже знаешь, но как правильно пользоваться не сообразил. Человек ты неоднозначный, но людям зла не желаешь, даже исцелять пробовал, вот и надорвался. А ещё видеть ты можешь всякое. Не глазами, а нутром. Боль чужую чувствуешь, правду и ложь, скрытую под пустой шелухой. Сила это тебе дана, чтобы помогать. Но берегись, Алёша. Сила как огонь. Если неразумно использовать, то может обладателя поджечь и даже спалить дотла. И лучше об этом никому не говори. Слишком много таких, кто захочет использовать её не во благо, а во вред.

Матрёна снова пристально посмотрела на меня и продолжила:

— Ты хоть и случайно, но в правильное место приехал. Если обладатель силы свяжется с плохими людьми, то и сам злым станет. Ведь тебе уже хотелось её использовать, чтобы возвыситься? Не ври, то дело житейское, через которое все обладатели дара проходят, — усмехнулась бабка. — А я тебе спуску не дам. Мы ещё это обсудим. Пока в поле работай, тело трудом укрепляй, оно полезно со всех сторон. Я же подумаю, как не дать злу тебя испортить. Теперь ступай, мне подумать надо.

Выйдя из каменного мешка на воздух, я вдруг почувствовал спокойствие, покинувшее меня после пропажи дара. Может, стоило переживать, что бабка меня раскусила? Но я воспринял случившееся на удивление обыденно. Не исходит от неё угрозы.

Хорошо, что Матрёна учуяла дар, но не поняла главного — я из другого времени. И сообщать никому об этом не собираюсь.