Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор

Он прав, конечно же. Его улучшения — это полировка телеги до зеркального блеска. Она поедет чуть быстрее, но останется телегой. А турки, похоже, уже способны забросать нас мясом.

Мы проигрываем. Я проигрываю.

Отрицательно качнув головой, я начал мерить шагами мастерскую, заставляя ноющую ногу работать. Мой взгляд лихорадочно метался по знакомым предметам, которые начали обретать новый смысл. Чертежи прокатного стана… Он даст идеально ровный лист металла. Зачем? Чтобы штамповать гильзы? Мелко. Чтобы делать… пулеметные ленты? Да, ленты! Как у Максима. Стоп. Для ленты нужен унитарный патрон с металлической гильзой, а у нас их еще нет в массовом производстве. Тупик. Снова тупик. Я прошелся дальше. Взгляд зацепился за разложенные на отдельном столе калибры — эталоны точности, сердце взаимозаменяемости… Точность… Стандарт… Контейнер. Коробка для хранения.

Я замер, боясь дышать, боясь, что мысль ускользнет. Это было так просто. Так очевидно. И так страшно. Господи, что же я наделаю… Я резко обернулся к Нартову. На моем лице, должно быть, было такое выражение, что он невольно отступил на шаг.

Сердце бешено колотилось. Это было оно. Тот самый качественный скачок.

— Андрей… — прошептал я, и мой голос дрогнул от возбуждения, от осознания того, что сейчас я изменю правила войны навсегда. — А что, если… что, если она будет стрелять не пулями?

Нартов смотрел на меня, как на сумасшедшего. В его глазах читалось полное непонимание. Он ждал, что я скажу дальше.

А я смаковал эту идею, этот прорыв, который только что родился в моей голове.

Глава 12

Нартов смотрел на меня, как на сумасшедшего. В его глазах, на долю секунды оторвавшихся от отточенной детали, проступило искреннее беспокойство. Он ждал, что я скажу дальше, а я молчал, смакуя эту идею, этот прорыв, только что родившийся в моей голове и уже рвавшийся наружу, обжигая мозг своей простотой. Сердце колотилось так, что его стук, казалось, перекрывает вой метели за окном.

— Не пулями… — повторил я, мой шепот прозвучал в затихшей мастерской неестественно громко. — А вот этим.

Моя рука нашла на верстаке то, что стало последним звеном в цепи моих лихорадочных размышлений. Невзрачный жестяной ящик, герметичный контейнер проекта «Стандарт» (пробный экземпляр, который и стал залогом моей идеи для банка), разработанный нами для хранения пороха. Я протянул его Андрею.

— Вот чем, Андрей. Коробками.

Он принял его. Его мозги силились соединить несоединимое: отточенный механизм винтовки и эту грубую жестянку.

— Я предлагаю не просто улучшение, — добавил я, видя его недоумение. — Я предлагаю новую систему, где оружие, патроны и солдат становятся единым конвейером. А этот ящик — его сердце. Мы будем производить их десятками тысяч.

Повертев ее в руках, он с недоумением вернул ее мне.

— Петр Алексеич, ты бы присел, отдохнул, — его голос прозвучал мягко, почти заботливо. — День тяжелый был. А мои улучшения для СМ-1… Они ведь реальны. Мы можем дать армии оружие лучшее на десять процентов уже к весне! Это тысячи спасенных жизней. Твои же «коробки»…

Он был прав, безусловно прав. Его логичный и понятный путь обещал быстрый, гарантированный результат. Однако я знал то, чего не знал он: эта война — опасна не меньше шведской.

— Твои десять процентов, Андрей, — я покачал головой, — лишь отсрочка. Это как точить старый меч, когда враг уже строит крепости. Да, у нас есть «Дыхание Дьявола», но это редкий и страшный молот для удара по площадям, инструмент для немногих специалистов. Его не дашь в руки каждому солдату в поле. Мы не можем выиграть эту войну, играя по их правилам. Пойми, турки — не дикари с ятаганами, у них сидят толковые европейские инженеры. Они втягивают нас в позиционную войну, в осаду, в грязь. В войну на истощение, в которой мы проиграем, ведь только-только закончилась Шведская война! Наша экономика, наша «Казна»… она еще птенец желторотый, она не выдержит годы такой бойни.

Схватив грифель, я на первом попавшемся листе пергамента, поверх чертежей прицельной планки, начал рисовать, думая вслух, обращаясь к Нартову как к единственному человеку в этой Империи, способному меня понять.

— Единственный способ победить — не дать этой долгой войне случиться. Сломать саму доску, а не передвигать фигуры. Нам нужно оружие, которое позволит одной роте за десять минут сделать то, на что сейчас нужен целый полк и месяц осады. Оружие, которое сломает их волю к сопротивлению.

Я начертил примитивный контур винтовки, а над ней — прямоугольник.

— Мы переносим всю сложность, точность, ответственность с замерзшего, испуганного солдата в поле на сытого, обученного рабочего в теплом цеху. Мы делаем вот такие «зарядные кассеты». Коробки. Внутри — восемь готовых бумажных патронов. Заводских. Солдат в бою не возится с порохом, он просто вставляет в винтовку новую кассету.

— Это не сработает, — тут же отрезал Нартов. Взяв другой грифель, он продолжил. — Смотри. Во-первых, подача. Как ты заставишь мягкий бумажный патрон надежно идти в патронник? Его сомнет при первом же резком движении затвора. Нужен сложный рычажный механизм, как в часах, а это — ненадежность и дороговизна.

Рядом с моим эскизом появилась замысловатая система рычагов и шестеренок. Я попытался возразить:

— Мы сделаем патрон жестче, проклеим его…

— И он будет оставлять в стволе еще больше нагара! — парировал Андрей. — Во-вторых, пружина. В твоей этой «кассете» нужна мощная подающая пружина. Где мы возьмем такую сталь? Наша лучшая пружина от замка СМ-1 «сядет» после двадцати циклов.

— Возьмем лучшую сталь у Демидова!

— И она тоже сядет! Это закон металла, Петр Алексеевич, а не прихоть. В-третьих… — Схватив со стола ствол от СМ-1, он ткнул пальцем. — Вот отсюда, через щели твоего приемника, пороховые газы будут выходить стрелку прямо в глаз! Безумие.

Отложив грифель, он умолк. Его аргументы разбили мою красивую идею вдребезги. В повисшей тишине перед глазами плыли бесполезные чертежи — застывшие в грифеле памятники нашему спору.

— Черт… ты прав… — наконец выдохнул я. Эйфория сменилась привычной тяжестью нерешаемой задачи. — Прав по всем пунктам.

Я замолчал, вглядываясь в его контр-чертеж. Рычаги… пружины… сложность. Я пытался запрячь в одну телегу дюжину коней через хрустальную упряжь. Мозг лихорадочно искал выход, перебирая варианты, и натыкался на ту же стену, которую только что возвел Нартов — отсутствие материалов. И тут, в этом тупике, в голове что-то шевельнулось. Не идея, а обрывок образа, смутное воспоминание из другой жизни.

Какая-то винтовка, старая, угловатая, из документального фильма про Первую мировую, который я смотрел одним глазом, щелкая каналами. Австрийцы? Итальянцы? Солдаты в дурацких касках вставляли в оружие сверху целую пачку патронов. Не магазин, а именно пачку, «en bloc clip», как-то так это называлось. И когда последний патрон уходил в ствол, пустая металлическая пачка сама выпадала снизу через специальное окошко. Никаких сложных пружин в самом магазине, никакой возни. Пачка сама была и пружиной, и направляющей. Гениально в своей простоте.

Конечно. Не надо изобретать колесо, Смирнов. Просто сделай его из дерева, а не из резины. У нас нет технологии для стальной пачки-клипсы. Но у нас есть жестяная коробка! Наша кассета. Принцип тот же.

— А если… — я поднял на него усталый взгляд. — Если вообще убрать пружину? И рычаги тоже к черту. Упростить до предела.

Я перечеркнул его сложный механизм и нарисовал свой прямоугольник над ствольной коробкой.

— Мы не будем толкать патроны снизу. Они будут падать сверху. Сами.

Нартов замер. Его мозг, освобожденный от необходимости решать проблему пружины, заработал с удвоенной скоростью.

— Своей тяжестью… — прошептал он. — Просто. Но тогда затвор должен быть другим. Он должен досылать, да еще и приподнимать патрон, ставить его на одну линию со стволом. И ход у него должен быть длиннее.