Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

— О-о-о, да ты, видать, издалека в наши края пожаловал, княже! — нараспев протянул он. — И знать ничего не знаешь о тех делах, что уже с самой весны творятся в наших местах.

— Цыть, Малюта! — прикрикнул на него старший. — Не с тобой сейчас княже разговоры разговаривает про дела наши… А дела нынче такие, что как только снег сошел, да трава на полях-лугах зазеленела, так стала в Соломянке скотина пропадать. Поначалу по ночам прямо из хлевов пропадала. Заглянут хозяева поутру в хлев, а там коровы не хватает, или бычка, или козочки. Поначалу думали, что завелся в веси нашей какой-то воришка, которому у своих же воровать не стыдно. Даже вече большое собрали, где во всеуслышание объявили, что тому, кто таким делом позорным занимается, лучше признаться сейчас и покаяться. Потому как рано или поздно, но народу все станет известно, и тогда плохо придется разбойнику…

— Но никто, понятно дело, не признался! — вставил свое слово нетерпеливый Малюта, за что сразу же получил добрый подзатыльник от притихшей за его спиной бабы — дородной тетки лет тридцати с пухлыми увесистыми ладонями. Жена, должно быть, его.

— Да помолчи ты! — шикнула она на него. — Дай брату старшему высказаться! Игнат всю правду расскажет, потому как у него у самого тогда бычка утянули.

— Так вот, княже, — продолжил старший Игнат, — на вече пообещали тайному разбойнику, что ничего ему не будет, если он покается, мясо вернет и с воровством покончит. Но не тут-то было! Как Малюта уже сказал, никто не признался, и каяться не собирался, а той же ночью сразу из трех амбаров двух коров увели и одну козочку. А на всех воротах следы огромных когтей виднелись, поболее медвежьих будут.

Игнат растопырил пальцы на обеих руках и показал их мне: вот такого размера, мол, когти были. Я понимающе покивал.

— Знатный медведь, матерый.

— Вот только отродясь медведь в Соломянку не захаживал, — продолжил Игнат. — Тех, что поблизости водились, мужики уже давно перебили, а остальной зверь боялся в Соломянку идти. Да и наследил бы медведь сильно. Ограды переломал бы, следы оставил, нашумел… А здесь же все в полной тишине происходило, и без единого следа. А накануне дождь прошел, так перед амбарами грязь сырая была, и там только следы копыт остались. Зато на деревьях за околицей все ветви кишками были увешаны. А под старой березой, что на тропинке к пруду, две коровьи головы лежали и одна козлиная. Вот и ясно тогда нам всем стало, что никакой это не медведь шалит, а самый настоящий вовкулак, который по ночам огромным волком оборачивается, а днем в могиле на кладбище покоится…

— Жуть какая! — сказала Настя, брезгливо морща нос. — Оборотень, что ли?

Игнат, кривясь, пожал плечами.

— Может и оборотень, кто ж его знает? А мы в Соломянке таких вовкулаками кличем. Правда, давненько их в наших места не видывали.

И тут снова не выдержал Малюта, вставил свое слово:

— Старики говорят, лет сто назад последнего осиновым колом прямо в могиле угомонили. Могилу раскапывать принялись, а там земля свежая совсем, как будто только вчерась закопали. Крышку гроба сорвали, а покойник там совсем свеженький лежит, только все пальцы изодраны и в грязи, а губы в крови перепачканы. А кровь та была совсем свежей. Тогда ему осиновый кол прямо в грудь молотом вбили. Да потолще — чтобы он сорваться с него не смог. Гроб снова заколотили, могилу засыпали и камнями завалили, чтобы вовкулак сызнова выбраться на свет белый не смог.

— Обычный вампир, — с пониманием покивала Настя. — А вы говорите, что это вовкулак какой-то.

— Ну, может для вас, боярышня, это дело и обычное, — развел руками Игнат. — А у нас давненько такого не бывало. Отправили мы своего человека к воеводе в Лисий Нос, чтобы он рассказал тому о проблемах наших. Воевода очень заинтересовался и решил самолично прибыть в Соломянку с расследованием. Слава богу, что от Лисьего Носа до Соломянки рукой подать. И приехал он в шестицу точнехонько в полдень. Мы в тот день дочку кузнеца Сваржича хоронили, Марьицу, поскольку померла она от болезни долгой. Иссохла вся, потому как долго ничего не ели и не пила. Ее даже насильно соком ягодным поить пытались, но из нее все сразу назад и выливалось. Вот и померла. Правда, воевода на похороны не попал, он позже из города заявился.

— Да как же это не попал⁈ — перебила его жена Малюты возмущенным голосом. — Я же лично его возле кладбища и повстречала! Он меня подробно обо всем расспрашивал: когда в последний раз вовкулак шалил, много ли скотины в веси, в какие из дворов уже совершались налеты, а какие пока бог уберег…

— И про Марьицу тоже расспрашивал! — вставила свое слово вторая баба — плечистая и крепкая, с низким, почти мужским голосом. — Я тоже там была, я тоже помню! Про Марьицу спрашивал, и про кузнеца Сваржича тоже. И еще у него дощечка была специальная, огнем обожженная, так он на ней гвоздем нашу Соломянку нарисовал, все дворы очертил. А те из них, где вовкулак уже похозяйничал, он крестом обозначил, и какие-то еще пометки делал. Тогда-то он мне и сказал, что всю седмицу в Соломянке проведет, и расспросил, где у нас на ночь остановиться можно.

Игнат согласно покивал.

— У нас-то домишко маленький совсем, гостя знатного разместить негде, — сообщил он с таким гордым видом, будто говорил совершенно обратное — что, мол, и дом у него просторный, и гостя они приняли как родного. — Так староста его к себе на постой и взял. А воевода тот еще по всем дворам походил, с людьми разговоры разговаривал и что-то, кажись, смекал, потому как на дощечке своей какие-то пометки делал… Мы уж, грешным делом, решили, что вовкулак не осмелится при воеводе на Соломянку новый набег делать, что те беценеки. Но той же ночью случилось страшное, чего ранее никогда в нашей веси не бывало…

Игнат сказал это и замолчал, подлец, выжидательно, словно бы раздумывая как нам правильно преподнести дальнейшие события. Но мне показалось, что он поглядывает на нас с хитринкой в глазах, желая удостовериться, что заинтересовал слушателей своей рассказкой.

Я хотел поторопить его резко, чтобы не важничал, но меня опередила Настя.

— Ну! — нетерпеливо воскликнула она. — Ты чего замолчал, убогий⁈ Рассказывай, мы же слушаем!

Игнат глубокомысленно поднял палец.

— Так вот я и думаю, боярышня, как бы мне эдак рассказать, чтобы не задеть ваши нежные чувства.

— Да к черту мои нежные чувства! — закричала на него Настя. — Давай, ври дальше!

Игнат глянул на меня с вопросом, и я, поймав его взгляд, согласно кивнул.

— А дальше было вот что… — продолжил он с заметной охотой. — Воевода до самого вечера ходил по дворам, да все расспрашивал. А в ночь на седмицу вовкулак пожаловал в Соломянку снова, но только в этот раз он вовсе не коров с козами уворовал…

Видя, что Игнат снова затягивает с продолжением, Настя спросила:

— А кого же?

— По соседству с кузнецом, который только что похоронил дочку свою, Марьицу, жил пахарь Тугоух. Его так прозвали, потому как слышал он плохо и постоянно обо всем переспрашивал.

— Хорошо, что он бабником не был, — заметила Настя. — Но ты продолжай, продолжай. Что там дальше-то случилось?

— В ночь на седмицу вовкулак ворвался в дом Тугоуха, схватил его вместе с сыном Тимошкой и выволок во двор. Бабу его, правда не тронул, а может и не приглянулась она ему — уж больно страшная у Тугоуха баба! Она от страха без памяти грохнулась, и он, должно быть, ее за мертвую принял. Да и обделалась она вся, так что может он побрезговал попросту. А Тугоуха с Тимошкой он прямо во дворе и порвал на части. Как мухам руки-ноги поотрывал, все внутренности по двору разбросал, головы на забор насадил, а туловища изуродованные и порванные на дерево забросил. Матрена, баба Тугоухова, когда в себя пришла, да в окно увидала, что вовкулак с ее мужем и сыном сделал, так сразу в крик кинулась. Тут и народ с факелами потянулся со всей веси. Кто колья нес, кто вилы. Воевода с мечом прибежал в одном исподнем. Вот только вовкулак не стал дожидаться, когда его на вилы поднимут — он через ограду перескочил, в один миг вскарабкался на дерево, с него перепрыгнул на другое, а там скользнул во тьму, и только его и видели.