Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Так… дай‑ка руку свою! – скомандовала она. – Помоги дойти! Видишь я устала!

Она повисла на мне, и я довёл её до дома. Мы вошли в подъезд. Я вызвал лифт, нажав на красную кнопку, многократно прижжённую сигаретами и давно не светящуюся.

– Молодец Краснов! Я тебя прям люблю! Но когда я протрезвею ты мне обстоятельно и подробно… Дашь показания!

– Какие показания? Чего показывать?

– Каким образом ты узнал про пистолет в багажнике.

– Первый раз слышу про какой‑то пистолет. Вы что Жанна Константиновна?

– Не зли меня Краснов – сказала она.

Приехал лифт, громыхнул, вздохнул и тяжело распахнул створки дверей.

– Не шути со мной! – добавила она и толкнула меня к лифту.

– Что ещё за шутки, Жанна! – усмехнулся я.

– Маленький засранец! – произнесла она с таким видом, будто думала о чём‑то другом. – Маленький засранец.

Она прищурилась и впихнула меня в узкую, пропахшую непонятно чем кабинку.

– Ты мне всё расскажешь, – сказала она прижимая меня к стене. – Всё расскажешь…

Рука её протиснулась между нашими телами и скользнула вниз.

– Не сомневайся, – горячо прошептала она мне прямо в ухо. – Я узнаю всё что захочу…

Древняя техника разведения огня подразумевала приложение значительных усилий, направляемых для создания такого трения, от которого бы вспыхивали древесные волокна. По мнению Фрейда, с огнём соотносилось понятие «либидо», определяющее любого человека.

Правда, начав за здравие, Фрейд сразу всё испортил. По его мнению, человеку следовало контролировать степень горения, переводя пожар в различные творческие и бытовые достижения, что можно было бы выразить короткой, но ёмкой фразой: «счастье в труде».

Кажется, Жанна Константиновна с этим соглашалась не вполне, потому как, её, расшатанные алкоголем моральные принципы, начали дымиться от избыточного внутреннего трения и уже не в силах были удерживать столп огня, зарождённый в глубине нежного девичьего сердечка.

Она раскрыла передо мной и сердце, и кожаную куртку ровно в тот момент, когда лифт захлопнул свой капкан, отрезая пути к отступлению.

– Замуровали демоны, – прошептал я, но Жанне послышалось что‑то романтичное.

Её огненный смерч разрушил все оборонительные сооружения, возведённые условностями и приличиями, и обрушился на меня со всей силой нечеловеческой и яростной страсти, скрывавшейся в этом тонком и хрупком теле.

Жанна дышала огнём, когда целовала меня в губы и требовала встречной ласки, превращая движение на старом раздолбанном лифте в вознесение к вершинам удовольствия. Впрочем, долететь до вершины мы не успели и сошли на шестом этаже.

Непослушной рукой она отыскала ключ на дне сумки и попыталась вставить его в скважину. Это оказалось непросто. Она отпустила пару грязных словечек и ключ, испугавшись, сразу проник в глубину замка.

– Сюда! – низким, сиплым шёпотом поманила Жанна, вступая в непроглядный, полный загадок, сумрак своей пещеры, сулящий настоящее приключение в духе древнего человека.

Не включая свет, она пошла в гостиную, звонко вбивая шпильки в поверхность ламината. Я последовал за ней. Она приблизилась к комоду или буфету, силуэт которого очерчивался огнями улицы, щёлкнула выключателем, и в тот же миг по комнате разлился густой и тусклый пурпурный свет.

– Мадам знает толк в удовольствиях, – усмехнулся я.

Она не ответила, подошла к «стенке» лет тридцать, не меньше, стоявшей в этой квартире, распахнула стеклянные дверцы и достала два больших бокала.

– Щас! – многообещающе заявила она и, звякнув, поставила их на журнальный стол.

Жанна прошла мимо меня и исчезла с радаров где‑то в области кухни. Я услышал, как хлопнула дверь холодильника.

Комната, наполненная густым насыщенным полумраком, выглядела загадочно. Пурпурно‑лиловые тени вызывали смутные фантазии и превращали обычные и даже примитивные вещи в полные загадок артефакты.

Едва уловимо пахло благовониями – ладаном и розой. Я бросил куртку на подлокотник дивана и опустился на мягкие продавленные подушки. Подсоединил к музыкальной колонке, стоящей на столике, телефон, нашёл Джо Кокера и включил негромко. Звуки моментально заставили комнату ожить.

Вошла Жанна с бутылкой в руке и с двумя алюминиевыми банками газировки.

– Чего расселся? – кивнула она.

Выглядела она необычно. Кожа, сделалась тёмно‑пурпурной от подсветки и превратила её в таинственную и, возможно, не самую добрую фею. С фиолетовыми девушками у меня точно ни разу ничего не было. Даже попыток.

– Пил «Егермайстер» с «Ред булом»? – хрипло спросила Жанна.

– Нет, – честно признался я.

– Девственник, – прищурившись, процедила она и смерила меня взглядом.

Я усмехнулся и тоже внимательно посмотрел на неё. Она успела расстегнуть несколько пуговиц на блузе, позволив груди немного выплеснуться наружу.

Жанна низко наклонилась, поставила банки на столик и щедро ливанула чёрной жидкости из бутылки. А потом вскрыла жестяную банку, и долила искрящуюся отраву в каждый бокал, выпрямилась и поднесла один из них мне.

Признаться, наблюдать за ней было приятно. Она двигалась с природной грацией хищницы, которую трудно было ждать от довольно грубой девицы, укротительницы мустангов.

– Пей! – велела она, превращаясь в пурпурную повелительницу ночи, и я удивился тому, насколько глубоким и низким стал её голос.

Будто это была никакая не Жанна, а заклинательница огня из далёкой и дикой эпохи на заре цивилизации. И у этой зари был цвет сегодняшней ночи.

Я сделал несколько глотков, впустив в себя сладкое, с лёгкой горчинкой, зелье. Голова закружилась, а сердце застучало быстрее, будто я натощак шарахнул несколько чашек кофе.

– Что это ты включил? – прищурилась она. – Иди сюда.

– Нет, – покачал я головой, откровенно разглядывая её.

– Что значит нет? – возмутилась царица ночи. – Ты хочешь сидеть и пялиться?

– Да, – утвердительно кивнул я, закинул ногу на ногу и сделал ещё пару глотков. – Я буду пялиться, а ты будешь раздеваться.

– Что⁈

– Танцуй, – тихо приказал я, сделал музыку громче и откинулся на спинку дивана.

– Хм…

Она прищурилась.

– Ну, ладно… хорошо… – чуть слышно произнесла она охрипшим, первобытным голосом…

Мне это понравилось. Я кивнул и снова усмехнулся. Давай‑давай, показал я рукой, почти как Мики Рурк в «Девяти с половиной неделях». Песенка была как раз оттуда. Это под неё так ловко сбрасывала одежду Ким Бессингер.

Жанна вдруг расправила плечи и, поймав ритм, начала двигать бёдрами.

Детка, скинь‑ка пальто , спел Кокер и она, подчиняясь ему, скинула куртку и даже не выпала из ритма.

И туфли снимай, я тебе помогу, давай.

Платье брось вот туда, да, да, да

Она расстегнула блузку и пошла пританцовывая в мою сторону.

You can leave your hat on

You can leave your hat on

You can leave your hat on

Блузка полетела на пол, а Жанна, как пурпурная пылающая саламандра, продолжала извиваться, вкладывая в движения весь имевшийся огонь. Вдруг она остановилась.

– Хрень! – отрезала она недовольно. – Что за шняга!

Она подошла к столу подняла бокал и допила волшебный коктейль, а потом взяла телефон.

– Выключи этого хрипатого, – кивнула она мне. – С ним не разгуляешься.

Она полистала странички в своём мобильнике и нажала на воспроизведение. И комнату наполнил плотный, упругий и хорошо знакомый ритм.

– Смотри! – объявила Жанна и движения её стали лёгкими и соблазнительными. – Не вздумай отвернуться!

Position number one – отдыхаешь сам

К ногам упала юбка.

Position number two – тебя хочу

Она, покачивая бёдрами подошла и поставила ногу мне на колено. Я расстегнул замок на сапоге. Потом другой. И она скинула их.

И я тебе звоню, позишн намбер ту.