Гений МАЗа (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Марина даже прищурилась по-особенному, выпятила губы. И отодвинула тарелку со свиной отбивной.

— У меня плохо получается, — пришлось признаться мне, хозяева в один голос согласились, и мы подняли очередную рюмку, на этот раз за далёкого предка из Германии, рискнувшего поселиться в Российской империи.

Во время застольных разговоров мелькнула тень — про бывшего. Франц Львович собирался было напрячь связи через военных, выйти на министерство внутренних дел, чтоб те натянули вожжи и приструнили слишком бравого ОБХССника, но Марина строго постановила: её проблема, ей и разбираться.

— А если он Серёжу покалечит? — не унимался экс-прокурор.

— Думаю, до соревнований потерпит, — понадеялся я. — А там — как сложится.

— Ты, я вижу, парень неплохой. Да и Мариночка в людях разбирается. Обожглась и научилась. Но ты не видел её бывшего. Огромный как шкаф, растолстел на милицейских харчах.

— Малоподвижный?

— Нельзя недооценивать его, Серёжа, — покачал головой Франц Львович. — Это не просто шкаф, а целый тайфун ярости. Если у вас серьёзно, хватай Маришку в охапку и дуй подальше, хоть обратно в Тольятти.

— Простите — нет. Он же мент, легко вычислит, куда мы съехали, завалит и туда. А нам? На Камчатку? Или мне брать вашу фамилию и просить политического убежища в Израиле? Нет, проблему, особенно сложную, надо решить на корню. Здесь. Я рассматриваю соревнования как возможность и только во вторую очередь как опасность.

— Мы с Мариной придём болеть за тебя и смотреть бои. Мамочка наша, правда, не поддержит.

— Не люблю все эти жестокости, — подтвердила она. — Вот если бы фигурное катание…

— Представь, Серёжа, мой бывший вызвал бы тебя на баттл: кто кого перекатает.

— Тогда ты возвращаешься к Николаю. Я не умею на коньках стоять.

В общем, проблему заболтали и сделали вид, что забыли. На прощанье Марина шепнула:

— Ты не произвёл феерического впечатления, но в целом одобрен. Особенно папой. Мама… так. Могло быть хуже. Чао!

И поцеловала.

Следующая встреча была походом на тот самый спектакль, он шёл в помещении Дворца культуры профсоюзов, по окончании мы не сразу сели в машину, а немного погуляли по Ленинскому проспекту, главному в городе, минчане называет его просто — проспект, хоть есть ещё Партизанский, Пушкина, Рокоссовского. Марина, запрокинув голову, поймала ртом несколько снежинок. Сущий ребёнок порой, честное слово.

— Серёжа! Порой смотрю на знаменитых артистов и не могу избавиться от впечатления после их самых известных ролей в кино. Раневская — это «Муля, не нервируй меня». Плятт — это пастор Шлагг. Тебе нравится «Семнадцать мгновений весны»?

— Игра и постановка великолепны. Жаль, «В гостях у сказки» правдоподобнее.

— Почему?

Я и выдал — про киноляпы, про несоответствие формы, которая в 1945 году у СД никак не могла быть чёрной, что СД и Гестапо занимали разные помещения — на одной улице, но не в одном здании, что женщины никогда не служили в СС, что англичане мутили переговоры с немцами, но не всерьёз, а американцы вообще предельно не желали портить отношения со Сталиным в канун битвы с Японией. Про генеральский «мерседес» у штандартенфюрера, которому положен лишь «опель» или, в крайнем случае, «хорх». Там таких ляпов — вагон и тележка в каждой серии. А фильм хороший, если не воспринимать его как «историческую правду», душевный. Один из лучших.

У Марины буквально челюсть отвалилась. Снежинки могли залетать беспрепятственно.

— Где это всё ты мог прочитать?

— В ГДР рассказывали. Там этот фильм шёл. Историей интересуются больше нашего, СС и Гестапо — их собственное прошлое. «Семнадцать мгновений» посмотрели с удовольствием, поржали от души. Анекдоты про Штирлица, правда, у них не столь популярны как в СССР.

— Серёжа! Ты меня в очередной раз удивил. Я привыкла, что ты не прочёл столько книг, сколько я. Особенно классику. Но порой выдаешь, не знаю как сказать…

— Зато я «Гарри Поттера» читал, ты — вряд ли. А «Камасутру»?

— Только слышала. Про «Камасутру». Кто такой Гарри Поттер?

— Персонаж британской мифологии.

Порой меня забавляли её сомнения «кто ты такой» и «откуда взялся», надо свозить в Харьков и показать: вон он я, вполне естественного происхождения. Но иногда не мог удержаться и дразнил, сознавая, что рискую.

Марина, оказывается, тоже любила подступать к этой грани.

— Удиви ещё.

— Чем? Могу спеть песенку, наверняка тобой не слышанную.

— Подходит.

На ум почему-то пришёл «Вальс Бостон» Александра Розенбаума, до его появления, если ничто не изменится, всего несколько лет, но он сложен. Не для моего голоса и слуха, точнее — их отсутствия. Тогда другой его шлягер: Гоп-стоп, мы подошли из-за угла…

Дослушав до конца, она наморщила носик.

— Опять блатной шансон!

— Дорогая, ты не чувствуешь разницу между классикой, стилизованной под блатняк, и собственно блатняком. Песни зоны пишутся бывшими сидельцами, оттого уровень соответствующий. А вот Владимир Высоцкий:

Я жил-горел, я матерел,

Мужал не по годам,

Но рассудила всё судьба иначе:

Меня нагрел один пострел,

Я сел, а он остался цел,

Уйти сумел, как между дел,

Как с трёхи сдача…

— Ну, Высоцкий — это другое. У него есть настоящие стихи.

Не рискуя больше Розенбаумом и другими приветами из будущего, я пообещал стих, написанный где-то в 1944-м году.

— Тоже скажешь — не знаю?

— Давай попробуем. Наверно, про войну, раз сорок четвёртый. Если не все, то почти все слышала или читала.

Я вздохнул. Произносил эти строки многократно, и каждый раз сжимается горло, стискивает сердце, голос становится хриплым, а на глаза лезет непрошеная слеза.

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей…

В интернете видел десятки версий текста, выбрал эту. Эффект оправдался: Марина ахнула.

— Знаешь, когда пел «Владимирский централ», как там, «Еду в Магадан», мелькнула мысль, что ты сам сочинил. Но эти стихи… Серёжа! Это же гениально. Прости, никогда не поверю, что они твои!

— Зачем мне врать? Автор — Ион Деген, знаменитый врач. Настоящий еврей, а не как некоторые юристы, выучившие «я вас умоляю». Не только гениальный поэт, но и великий воин. Один из лучших танковых снайперов СССР. Кстати, освобождал Белоруссию в 1944-м. Был тяжело ранен на фронте, любой металлоискатель сходит с ума в его присутствии — от массы неизвлекаемых осколков в теле. Великий человек во всех отношениях!

Давно умерший в той, в покинутой реальности, и всё ещё живой здесь, среди людей, которых весьма не хочется провожать в последний путь.

— Но это стихотворение не опубликуют. Снять валенки с ещё живого товарища, зовущего на помощь, — мародёрство, состав преступления. А что такова суровая правда войны, начальство не интересует. Спасибо, Серёжа.

— Прости, что о грустном.

— Наоборот. Чтобы чувствовать себя счастливой, нужно иногда грустить. Не всё в этой жизни развлекает…

Даже спорт, который считается зрелищным и доставляющим удовольствие зрителям. Но участникам соревнований — далеко не всегда.

Первый день был полностью посвящён отборочным поединкам. Мой с Зубрицким — для меня лишь четвёртый. Два раунда по три минуты, потом перерыв, чтоб восстановиться, если, конечно, не получил нокаута или травмы, препятствующей дальнейшему участию. В глубине души рассчитывал, что ОБХССнику сломают шею раньше нашей встречи, но в целом предчувствовал: не избежать.

В перерыве между выходами на ковёр смотрел чужие бои. Убеждался: таких как я — много. Люди колотят по мешку и груше для поддержания формы и способности постоять за себя на улице, но не для таких чемпионатов, где встречаются мощные и хорошо обученные парни, для которых основная масса является лишь пушечным мясом, третий-четвёртый сорт.

Таков был мой первый бой с погранцом. Марина сидела на трибуне и смотрела, но я не мог себе позволить хорохориться перед девушкой, основная задача — сберечь себя перед главной схваткой.