Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

— 302-й, готов, — доложил я Батырову, вертолёт которого тоже уже был запущен.

— Понял, 310-й, пара готова? — запросил Димон.

— Готовы, — ответил Хачатрян.

Очередной ночной вылет. Вот только цель сегодня очень важная. Многое зависит от ребят в грузовой кабине. Многое, если не всё.

— Внимание, взлетаем! — дал команду Батыров.

Я начал поднимать рычаг шаг-газ, удерживая вертолёт от левого вращения правой педалью. Ми-8 начал подниматься. Мгновение и он оторвался от бетонной поверхности.

— 115-й, запретили взлёт. Отбой задач! Отбой! — буквально «влетел» в эфир руководитель полётами.

Я машинально опустил рычаг шаг-газ. Вертолёт просел вниз и, немного закачался из стороны в сторону. Но Батыров уже завис над стоянкой, как и два Ми-28.

— Тифор-старт, я 115-й, подтвердите команду, — запросил Димон.

— Посадка, посадка, 115-й. Отбой, сказали! — прорвался в эфир нервный голос Каргина.

Батыров медленно приземлился, не решаясь спросить причину. Я постарался отогнать дурные мысли, но противостоять логике уже не получалось.

— 003-й, нашли? — запросил я, выкручивая рукоятку коррекции влево.

В эфире возникла пауза в ожидании сообщения от Виктора Викторовича.

— Нашли. Оба «двести».

Я смотрел перед собой, пытаясь вспомнить ребят, которых мы сегодня потеряли. Перед глазами всплыли радостные лица, когда праздновали старый Новый год. Моментально вспомнились усталые глаза, когда в новогоднюю ночь летали в Пальмиру каждые три часа.

Может я не был им другом или близким товарищем, но я был для них командиром.

За всеми размышлениями пропустил момент, когда Кеша сорвал с себя шлем и чуть не бросил его в блистер перед собой. Эмоции он не сразу смог успокоить.

— Выключаемся, командир? — тихо спросил Карим по внутренней связи.

— Да, — ответил я.

Ночью не удалось уснуть. Так я и просидел до первых лучей солнца на командном пункте. Как и Кеша, как и Батыров. Каргин всю ночь был на телефоне, получая информацию о телах ребят и доводя её до командования в Дамаске.

— Да, товарищ командующий. Сказали, что будут с рассветом. Понял, сразу в Дамаск. Доброй ночи, — добавил Виктор Викторович и повесил трубку.

Каргин решил закурить прямо в помещении. Хоть полковник и пытался держать марку, но переживал он сильно. Пепельница на его столе была переполнена окурками.

— Сан Саныч, надо как-то скрытно их вывезти. Не надо, чтобы на это всё смотрели…

— Виноват, товарищ полковник. Я не имею право запретить моим подчинённым проститься с их боевыми товарищами. Да и не буду этого делать.

Каргин выдохнул и подошёл ближе.

— Это приказ, Саша. Мне не нужно, чтобы люди испытывали страх от увиденного.

Я повернулся к Виктору Викторовичу и встал со своего места.

— Что с ними сделали? — спросил я.

Каргин затушил сигарету и налил себе воды.

— Вы все служили в Афгане. Знаете, что духи были изощрёнными мучителями наших пленных. Так вот, сирийцы сказали, что к Бородину и Чёрному применили «красный тюльпан».

На душе стало мерзко. Сделать такое с нашими парнями могли только сумасшедшие и больные люди.

— Название ещё какое придумали, — сказал Батыров, смотря в потолок.

Я решил выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. На крыльце я встретил Могилкина, который смотрел куда-то вдаль.

Прохладный воздух приятно обдувал. На авиабазе было тихо и спокойно. Не единого шороха и только слышно, как рядом со стоянкой на флагштоке развеваются флаги Сирии и Советского Союза. Их уже кто-то приспустил.

Будто сам аэродром в трауре.

— Не спится, Петруччо? — спросил я, подойдя к нему.

— Мы с Чёрным — однокашники. Спали рядом в казарме. Даже в одной лётной группе были. После выпуска его на месяц оставили, чтобы он на Ми-24 переучился, а я поехал служить. Он горел желанием летать именно на боевом вертолёте. Горел, и сгорел.

— Для каждого из нас есть место в небесной лётной комнате. Разница в том, что время каждому отпущено разное.

Могилкин кивнул и шмыгнул носом.

— Товарищ командир, я знаю, что их сейчас повезут в Дамаск. Разрешите я полечу командиром экипажа?

— Если доктор тебя допустит, то разрешу, Петя, — ответил я.

— Спасибо. Разрешите идти к доктору? — спросил Могилкин, и я кивнул ему в знак разрешения.

Я ещё долго стоял и смотрел на восходящее солнце. Внутри кипела злость, смешанная с яростью. Желание отомстить. Слишком много я потерял на этой войне людей, чтобы успокаиваться.

Через полчаса приехали машины с сирийцами. Они же и привезли тела ребят. Опознав их тела, я не стал скрывать информацию от моих подчинённых и сказал, что ребят отправят в Дамаск в ближайший час.

За несколько минут на стоянке построился весь личный состав для прощания. Никто не говорил поминальных речей.

Просто все хотели проводить ребят на Родину. Вышедший на стоянку Каргин и не пытался возмущаться. Тела ребят он решил отвезти лично, оставив за старшего на аэродроме Батырова.

Строй эскадрильи стоял до самого взлёта вертолёта, и только потом все разошлись. Я ещё долго смотрел, как улетает Ми-8 в сторону Дамаска, думая о произошедшем.

В этот момент за спиной послышались шаги. Чем ближе они были, тем громче я слышал тяжёлое дыхание.

— Задумался, Саша? — подошёл ко мне Сопин.

— Голова разрывается от мыслей. Возможно просто поспать надо.

— К сожалению, я пока тебе этого не могу обещать. Мне надо, чтобы ты выслушал одного человека.

— Сейчас? — спросил я, и Сопин медленно кивнул.

Сопин повёл меня в неизвестное мне здание. Оно находилось несколько дальше, чем командный пункт и казарма. Это была одноэтажная серая бетонная коробка. Единственное, что её отличало от других — охрана на входе.

Внутри здания никаких плакатов и стендов. Слегка обшарпанные стены и одинаковые деревянные двери в кабинетах. Рядом с одним из таких мы и остановились.

— Проходи, Саша. И знакомься, — сказал Сопин, пропуская меня вперёд.

Дверь закрылась за спиной мягко, но звук в тишине всё равно раскатился по комнате как выстрел.

Внутри было душно. Шторы закрыты, а единственный источник света — настольная лампа. В желтоватом круге света сидел человек.

Это был крепкий, среднего возраста сириец. Он поднял взгляд, задержал его сначала на полковнике, потом на мне. Молчание давило. Слышно было, как щёлкает в углу какой‑то древний вентилятор и гудит проводка.

— Садитесь, — сказал мне Сопин, показывая на стул напротив сирийца.

Стулья заскрипели по полу. Больше никто не двигался. Связной склонился немного вперёд.

— Я вас таким и представлял, аль-каид, — сказал он осипшим голосом.

Гнетущая тишина снова опустилась. Я сидел и ощущал её кожей. Даже ход стрелок настенных часов отдавался слишком громко.

— Кто вы? — спросил я.

— Это неважно. Я знаю Сирию и знаю много. У меня для вас послание, — сказал сириец и потянулся рукой к себе во внутренний карман куртки.

Мысль была, что послание должно больно по мне ударить. Частично, так и получилось.

На стол сириец положил напечатанную бумагу на арабском языке с моей фотографией. А рядом — такие же бумаги Заварзина, Бородина и Чёрного.

— На тебя, аль-каид, объявлена охота.

Глава 14

Слово «охота» повисло в воздухе. Ощущение, будто бы оно эхом пронеслось по комнате и продолжало звучать. Я только выдохнул через нос, но ничего не ответил.

— Для человека, на которого объявлена охота, вы слишком спокойны, — тихо произнёс сириец, отклонившись назад и сложив руки на груди.

— Мне не привыкать к тому, что смерть постоянно ходит где-то рядом.

— Почему?

— Видите ли, у людей моей профессии всегда так. Каждый, у кого даже рогатка есть, будет стрелять по вертолёту и пытаться его сбить. А если сяду на вынужденную, то сбегутся бандиты со всей округи. Лишь бы оторвать кусок от меня и моего экипажа.

Сириец кивнул, но на моё объяснение ничего не ответил.