Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр

Пивная «Яма» — это такое место, где за соседними столиками могли сидеть как работники культуры, так и простые работяги. За одним столом рассказывали анекдоты про Брежнев, а за другим обсуждали сущность бытия. Под пивко и рыбку.

Фактически после этого разговора Мастерс напился. И фотографировала его, как я понимаю, Люся — просто балуясь. Мастерс сначала прикрывал лицо, потом уже позировал не скрываясь, с американским «смайлом» во все тридцать два зуба. Напился он не просто так, видимо, прокол с Белоярской АЭС сильно стукнул по нему.

— Владимир Тимофеевич, вас к телефону. Леонид Ильич… — Даня прижимал к груди телефонную трубку.

— Да, Леонид Ильич, слушаю, — ответил я, подняв трубку паралельного телефона.

— Володечка, вот и хорошо, что не поехал, — услышал я рокочущий голос Генсека. — Там без тебя со всем разберутся. Сейчас телевизор включи. Там хорошо подготовили. Потом ко мне, в Заречье подъедешь. Поговорим по итогам. И тут Уолтер Крон Кайт прилетает. Вот с ним и приедешь. В аэропорту его встретят, кому нужно, из МИДа там подсуетятся. Ты с ними сразу в Заречье. Дам интервью, после с тобой поговорим.

И он закончил разговор. Я положил трубку, обвел своих серьезным взглядом.

— Ребята, пока отчеты пишите, никуда не высовывайтесь. Похоже, серьезная игра заворачивается, — я смахнул микрокассету с копией разговора Мастерса с Бережковым в карман. — Андрей, включи телевизор.

Карпов подошел к столу, на котором стоял новый телевизор «Горизонт». Нажал кнопку и экран пошел серыми полосами. Когда телевизор нагрелся, раздались знакомые позывные интервидения и на экране появилась картинка с изображением здания Верховного совета в Кремле.

На экране после заставки появился Игорь Кириллов, как всегда сухой, подобранный и официальный.

— Уважаемые товарищи, в последнее время ряд западных средств массовой информации распространяет слухи об аварии, якобы произошедшей на Белоярской атомной электростанции. Чтобы развеять эти слухи, большая группа иностранных ученых и корреспондентов, в том числе генеральный директор МАГАТЭ Сигвард Эклунд посетили Свердловск и город Заречный, где располагается Белоярская атомная электростанция. Сейчас наши корреспонденты осуществят прямое включение из города Заречный и из центра Свердловска…

На экране сменилась картинка. Появилось изображение Белоярской АЭС, памятный мне проспект. По проспекту гуляли люди, матери катили коляски, прошла цепочка ребятишек детсадовского возраста. Малыши держались за руки и переходили через дорогу.

Камера крупным планом показала табло, на котором высвечивалась цифра «12.1».

Голос корреспондента за кадром:

— Сейчас подъезжает делегация ученых и представителей западной прессы во главе с Сигвардом Эклундом….

Камера крупным планом подъехала к автобусу, и которого неспешно даже с некоторой опаской, выходили журналисты и ученые. В руках у многих были счетчики Гейгера.

— … мы вам показываем уровень радиации на индивидуальных приборах… — камера приблизилась к седому мужчине с большими залысинами надо лбом и очками в массивной оправе на носу. — Как вы видите, в руках у генерального директора МАГАТЭ Сигварда Эклунда счетчик тоже показывает нормальный уровень радиации… — камера переместилась к рукам гендиректора и показала крупно те же цифры. Корреспондент за кадром спросил:

— Мистер Эклунд, вы доверяете своим приборам?

Эклунд широко улыбнулся:

— Да-да, я вижу, что все прекрасно, что наши газеты подняли панику совсем зря. Сейчас мы проедем на станцию думаю, наши хозяева разрешат нам провести замеры на месте.

Дальше шло большое интервью с директором АЭС Малышевым. Вадим Михайлович обстоятельно рассказывал гостям о работе АЭС, не преминул похвалиться о запуске третьего энергоблока на быстрых нейтронах и вообще чувствовал себя как именинник. Он буквально светился.

— Для меня большая честь рассказывать о проделанной нами работе таким высоким гостям, — говорил Малышев.

Корреспондент переключился на состав 'гостей, выхватывая лица крупным планом, пока не остановился на лице Сахарова. Я хмыкнул — быстро же его доставили!

— Сейчас мы попросим прокомментировать происходящее у нашего лауреата Нобелевской премии мира, героя социалистического труда, Андрея Дмитриевича Сахарова. Андрей Дмитриевич, что вы можете сказать о работе атомной электростанции и уровне загрязнения на территории АЭС и города Заречного?

Сахаров сморщился, сложил губы, как сказала бы моя давно покойная бабушка, курьей гузкой и, почти выплевывая слова, сказал:

— Я, как ученый. Не обладаю всей полнотой информации, чтобы делать далеко идущие выводы.

— Но, Андрей Дмитриевич, у вас в руках прибор, счетчик Гейгера, вы доверяете его показаниям?

— Да, у меня на руках некое устройство, которое показывает некую информацию. Насколько оно правдиво, я не могу вам сказать. Его могли настроить в КГБ, и я не могу вам точно сказать, что оно показывает.

Тут же камера перешла на Эклунда.

— Мистер Эклунд, ваш прибор для измерения уровня радиационного фона тоже из КГБ? — задал вопрос корреспондент.

— Нет, что вы, я всегда пользуюсь только своей, проверенной техникой, — ответил Эклунд.

— Сколько микрорентген в час показывает ваш проверенный счетчик? — спросил корреспондент, а я мысленно поаплодировал ему.

— Оу, двенадцать и один, вполне норма, как везде в мире, — ответил Эклунд. — Вообще до пятидесяти микрорентген в час считается приемлемым. Верхний предел. Здесь, как мы видим, до него еще очень далеко. И я буду выяснять, кто сделал такую панику на Западе. Здесь куда спокойнее, чем в том же Нью-Йорке или Лондоне, где люди вышли на демонстрации с требованием оказать помощь советским людям в ликвидации аварии. Но аварии никакой нет, и я надеюсь, что наши демонстранты видят это заявление. И своими глазами видят спокойную атмосферу возле Белоярской АЭС…

— Мы еще не брали пробы почвы, пробы воздуха, пробы воды, — влез Сааров. — И уровень загрязнения радиацией в продуктах питания!

— У меян на руках информация местной санэпидемстанции, постов радиационного контроля на АЭС, большой объем информации, и мне нет повода не доверять ей, — ответил Сахарову Эклунд. — Наши русские друзья ничего не скрывают и я радуюсь такой открытости. Это первый шаг к большему доверию и плодотворному сотрудничеству в будущем.

Крупным планом показали перекошенное ненавистью лицо Сахарова, который не нашел что сказать.

Я подбросил на ладони кассету с копией разговора Бережкова с Мастерсом и, достав из стопки несколько фотографий, хотел уже выйти ихз кабинета, как голос в телевизоре привлек внимание:

— Андрей Дмитриевич, ответьте на вопрос советского телевидения.

— Я не даю комментарии тоталитарным средствам информации. Они служат только оболваниванию народа, — закричал Сахаров.

— Андрей Дмитриевич, тем не менее, вы говорили о маленькой девочке, которая вам позвонила, вы не хотите с ней пообщаться? — настаивал корреспондент.

— Я не знаю никакой девочки, это была фигура речи, — взвизгнул Сахаров.

— Здесь дети из города Заречный, их родители работают на атомной электростанции, поговорим с ними! — и камера перешла на ряд ребятишек разного возраста.

Дети от пяти до пятнадцати лет, в пионерских галстуках, девочки с пышными бантами в волосах, все буквально сияют — еще бы, такое событие, будут показывать в телевизоре.

Серьезный подросток в очках, лет тринадцати, произнес в микрофон:

— Андрей Дмитриевич, мы приглашаем вас на заседание физико-математического кружка «Квант» в нашей двенадцатой школе…

Дальше я слушать не стал. Вышел из кабинета и, через пять минут уже сидел в машине.

— Куда сейчас? — задал вопрос лейтенант Коля.

— В Шереметьево, — ответил ему, — встречать Уолтера Кронкайта.

Глава 14

Когда мы проехали на взлетку, к самолету, на котором прилетел Уолтер Кронкайт, было невозможно пробиться. Встречающих оказалось очень много. Первый секретарь посольства США, другие посольские работники окружили Кронкайта и жали ему руки. Я заметил, что кто-то из них попросил автограф и усмехнулся: все-таки прикоснуться к чужой славе большое искушение для некоторых. Хотя я сам никогда не понимал этого ажиотажа вокруг «звезд».