Только вперед! (СИ) - Старый Денис

— До того, как лёд станет, должны успевать перемолоть всё зерно, — отчеканил мне немец.

Я в отрицании покачал головой. Это не дело. Район города Каширы — это не Крым. Тут реки могут с начала ноября замёрзнуть, а лет тронется только к середине апреля. XVIII век и вовсе считается одним из самых холодных веков новой и новейшей истории.

Так что получалось, что мельницы будут простаивать как бы не более, чем полгода. Да, можно разбивать лёд или же даже жечь на нём костры, растапливая. Но если на дворе будет стоять погода −20°, то всё это будет мартышкиным трудом.

— Я отправлю кого-нибудь из Петербурга с решением, как лучше устроить мельницы, — поразмышляв, сказал я.

Нужно будет обратиться к конструкторам. К Нартову ли, или к кому-то другому, но уверен, что с этим вопросом я разберусь. Хотелось бы и вовсе запустить паровую машину. Тогда не нужно зависеть от водного привода. Если конструкция машины будет надёжная, можно говорить о высокой производительности и мельницы, либо какого-либо другого предприятия.

Что я помню о паровых машинах? Ну то, что давали в школе, в советской, на модели и плакате, да еще и отличным педагогом-учителем физики. Или что видел в иной жизни. Создать такую не сложно, как мне кажется, если знать конечно где поршень, золотник… шток золотника… шатун…

Нет, не так уж это и легко в деталях. Но нарисовать паровую машину я могу, это точно. А дальше… Ну есть же у меня инженеры? Тот же Нартов и его команда. Это их работа — задумки в металле и других материалах в жизнь водворять.

Однако в целом тем, что я увидел, я остался доволен. По крайней мере, уже начинается сбор урожая, а мельницы готовы перерабатывать зерно. Зернохранилище при мельницах было поправлено, защищено от дождей, котов развели, может и мышей меньше бегать будет. Еще бы и отеплять это, сушку построить. Но и так немало.

Ну, а больше мне показать было и нечего. Из масштабного, из того, чем можно было бы похвалиться.

А я бы хотел видеть в своём поместье ещё как минимум одну большую текстильную фабрику, серьёзные свиноводческие и молочные фермы, развитое пчеловодство, а вместе с этим и свечной завод.

— Много мёда собирается? — спрашивал я управляющего, когда мы уже выходили из мельницы.

— Так сделали мы две сотни ульев, мастер Фома соорудил четыре медогонки… — отвечал неуверенно управляющий.

— И в чём проблема? — спрашивал я, догадываясь, что эта отрасль явно не на подъёме.

— Семьи пчелиные не получается загнать. Мы и сладости оставляем… Только тридцать семь семей и есть у нас, — сокрушался Густав.

А вот мне показалось, что для начала, за одно лето, результат не такой уж и плохой. Тем более, что ещё впереди большая часть августа, возможно, часть сентября. И за это время ещё можно что-то предпринять.

Более того, на следующий год можно из этих тридцати семи выделить ещё с десяток, если не больше. Так что нужно просто работать. Причём делать пасеки как минимум в четырёх местах по окраинам моего поместья.

— Борти пчелиные все заменили на ульи? — спрашивал я.

Оказалось, что не все. И это была первая серьёзная оплошность управляющего.

— Крестьяне бунтуют? Борти не отдают? Хотят, как по старинке? — сделал я догадку.

— Так и есть, — нехотя признался управляющий.

Ну, это как раз мне более, чем понятно. Сколько в истории крестьяне протестовали, сопротивлялись практически любым новшествам. И вот оно — зачем улучшение жизни селян? Благодарные крестьяне, с гарантией от меня, что голодать не будут, чтобы я не заставлял выращивать — залог успешности. Мне нужно подкупить своих же крепостных. Ну а когда мне станут доверять, верить, то дело пойдет, я еще удивляться стану, как лихо.

— На собрании старост, я поговорю. За то более не волнуйтесь. Сколь много денег кладу на крестьян! Будут делать то, что скажем, с радостью, — сказал я.

Увеличение добычи мёда, как и иных пчелиных продуктов — очень важный момент. Свечи стоят нынче очень дорого. Ладно, крестьяне не могут их купить, но даже и горожанам не по карману. И я хотел бы на этом хорошенько заработать.

Ведь высокая цена на свечи потому, как всё ещё бортничество — основной источник мёда и воска. А начнётся повсеместное распространение ульев, пчеловодства… Так парафин нужно изобрести. И будет нам счастье!

— Куда дальше, господин Зейц? — спросил я.

Управляющий тяжело вздохнул:

— Потат смотреть, как растёт.

— Картошку посадил? Молодец. Вот как есть доволен я! — словно дитё, в предвкушении встречи с любимой игрушкой, радовался я.

— Не всё там хорошо, — смущаясь, сказал управляющий.

— А всё хорошо и не может быть! Ведите, господин Зейц, показывайте! — сказал я, стараясь не расплескать зародившуюся надежду на лучшее.

Что тут смотреть? Две грядки? Не окученные при этом?

— Капай! — приказал я.

Сам управляющий с немалым трудом все-таки подковырнул густой куст картошки. Она уже отцвела, увидеть клубни должны были. Но…

— Горох! — прокомментировал я увиденное.

Отчего так? Оттого, что не окучена картошка, или удобрений на нее пожалели? Вовсе, а обогащали ли почву навозом? Может быть и потому никакой урожай, что земля не взрыхленная, не пашенная. Садили в лунку. И не пропалывали. Короче, целый комплекс причин может быть.

— Копай! — явно нервничая, сказал я.

И тут Господь наградил меня целой приличной картофелиной. С целого куста одна картофелина! Но она была. Хоть бы уже можно съесть.

— Сдашь мне экзамен по выращиванию картошки и не только ее! — в сердцах бросил я.

Постарался успокоится. Скоро уже собрание с крестьянским активом. И там нельзя быть гневным, или еще как проявлять свои эмоции. Хотелось быть для своих крепостных крестьян если не добрым, но справедливым барином.

— Поедим! — сказал я, решив, что некоторая нервозность связана и с тем, что я уже изрядно проголодался.

— В охотничьем доме все готово, — сказал управляющий.

— У нас же есть копченое сало, колбаса, хлеб. Вот поедим. А то, что готово в охотничьем доме, то угостишь селян.

Приехать на встречу, где уже должны быть крестьяне и отложить разговор, потому как есть собираюсь? Или отложить еду, и тогда чувствовать голод, может и злиться больше позволительного? Наверное, я в корне не правильный помещик. Но мне не наплевать, что обо мне будут думать всего-то мои крепостные.

Есть таблетки, чтобы вывести во мне большевика-коммуниста? Старого человека, который верил в социальную справедливость? Или любой нормальный человек из будущего не может принять такое положение сословного общества, что есть в современной мне России? Все облагодетельствовать хочу всех.

Поел с удовольствием. Сало… Это не сало, это… шедевр. Вот насколько спорно готовит Никитична, моя стряпуха в усадьбе. И как же ей удаются колбасы и сало! Тает во рту, необычайно насыщенное копчение, с какими-то травками. Точно с укропом, но что-то еще добавлено. Произведение искусства. Может потому я и хочу есть «собойчики», что они вкуснее, чем домашние блюда.

— Никитичну и кто так сало коптит, я заберу с собой! — сказал я, уминая уже какой кусок сала, забывая даже прикусывать хлеб.

А еще через час, когда солнце уже прошло свой пик, часа три по полудни, я принимал делегацию от крестьян. Со всех деревень были собраны по три представителя. Этим занимался управляющий. Сам… Не важно владея русским языком.

Густав Зейц, конечно, молодец, не отнять, старается. Но ему нужны помощники. Причем по направлениям деятельности и заместитель. И я уже приказал ему найти троих-четверых человек и готовить их.

Он, может быть, уже и это сделал бы. Но сам находился в подвешенном состоянии. И пусть не признается, что сильно волновался, но явно же переживал, что могу дать ему отставку. Не дам. От таких людей отказываются только в случае предательства.

Хива

10 августа 1735 года

Александр Матвеевич Норов не понимал что происходит. Когда он был рассекречен, когда к нему пришли в дом люди Ильбарс-хана II, правителя Хивы, Норов ждал смерти. Ведь рабом ученый и влюбленный человек не желал быть ни при каких обстоятельствах. Убился бы, но еще прихватил жизнь хоть бы кого из хивинцев.