Инженер Петра Великого 7 (СИ) - Гросов Виктор

Наш земляной вал и изгиб ущелья спасли нас. Отраженная волна ударила в него, подняв тучу пыли и камней, но потеряв свою смертоносную силу. Нас тряхнуло, оглушило, засыпало землей, но мы были живы. Многих посекло каменной крошкой, но это мелочь, царапины. Скальный выступ, за которым мы укрылись, сработал как естественный щит, рассекая отраженный поток.

Когда грохот стих и пыль начала оседать, я выглянул из укрытия. Перед нами лежала преисподняя. Западная часть ущелья была выжжена до голого камня, воздух дрожал от жара. Там, где еще минуту назад стояла семитысячная армия, теперь простиралось поле, усеянное почерневшими, бесформенными останками, испускавшими густой, тошнотворный чад. Их боевой порядок и командование перестали существовать.

В ушах звенело так, что мир превратился в немое кино. Дубов что-то кричал, размахивая руками, но я не слышал ни звука, лишь угадывал слова по движению губ. Контузия накрыла всех. Земля под ногами была горячей, воздух — тяжелым, как в растопленной бане. На то, чтобы прийти в себя, времени не было. Враг был обезглавлен и оглушен. И этот вакуум ужаса был нашим единственным окном возможностей.

— Вперед! — мой собственный крик прозвучал в голове, как из-под толщи воды. — Перебежками! Огонь по готовности!

Приказ сработал, выведя людей из ступора. Спотыкаясь и кашляя от едкого дыма, отряд начал выбираться из укрытий. Первым из оцепенения вышел Разин. Его лицо напоминало маску языческого божества. Он ничего не крикнул, лишь молча махнул рукой, и его гренадеры, самые закаленные в боях, двинулись за ним.

Организованный прорыв. Мы двигались короткими бросками, используя выжженную землю, обломки повозок и даже тела как укрытие. Авангард составила штурмовая группа Разина: они не лезли в рукопашную, их задачей было шквальным огнем подавлять любые очаги сопротивления. Оставшись позади, на нашем земляном валу, Дубов со своими стрелками прицельно бил по тем туркам в тылу, кто пытался поднять голову. Так мы создали огневой коридор, узкую зону подавления, через которую, пригибаясь, бежала основная часть отряда.

Я бежал вместе со всеми сквозь сюрреалистичную, молчаливую картину. Молодого солдата рядом со мной вырвало, его тело сотрясалось от беззвучных спазмов. Старый унтер, споткнувшись о почерневшую руку, шарахнулся в сторону и торопливо перекрестился. Ужас никуда не делся, он был просто загнан вглубь железной дисциплиной и инстинктом выживания. Главное сейчас — двигаться.

Мы прошли сквозь остатки их лагеря, как раскаленный нож сквозь масло. Солдаты на ходу хватали брошенные мушкеты, пороховницы, подбирали с земли ятаганы. Мы прорывались, а заодно и перевооружались за счет врага.

И вот наконец мы вырвались. Пробежав через дымную, смердящую пасть ущелья, отряд оказался в узкой долине, ведущей в степь. За спиной остался ад. Если здесь и оставались выжившие — они убегали. По крайней мере, я видел как почти вся кавалерия, что смогла выжить ускакала с криками ужаса. А своего бея, не знаю жив ли он, они явно забрали с собой.

— Дубов! Арьергард! Держать проход! — проорал я, и на этот раз звук собственного голоса начал пробиваться сквозь звон в ушах.

Стрелки мгновенно заняли оборону в этом «бутылочном горлышке». Восточный блокирующий отряд турок, придя в себя от шока, попытался организовать преследование. Они суетливо выстраивались, офицеры пытались восстановить порядок. Несколько десятков самых смелых ринулись в нашу сторону, но наткнулись на плотный и точный огонь арьергарда. «Шквал» в руках Дубова заговорил короткими, злыми очередями. Потеряв несколько человек, турки откатились. Их командир, кем бы он ни был, не решился бросать людей на убой в узком проходе. Да и то, что они увидели не внушало им оптимизма для преследования.

Остановив отряд на ближайшем холме, я оглянулся. Картина открылась грандиозная. Ущелье курилось черным дымом. Из западного его конца доносились редкие выстрелы — огрызался наш арьергард. Враг был разбит, дезориентирован и заперт в своей же ловушке. Немногочисленный выжившие убегали. Да и восточный отряд был большк занят тем, что искал среди трупов тех, кто подавал признаки жизни. Думаю, этот бой все присутствующие запомнят надолго.

Мой взгляд скользнул по отряду. Почерневшие от копоти лица, рваные и прожженные мундиры. Многие ранены, все до предела оглушены и вымотаны. Но в их глазах не было страха: смесь ужаса от пережитого с диким, мрачным удовлетворением. Они прошли через огонь и выжили. Увидели чудо и стали его частью. С этой минуты они были моей личной армией, спаянной кровью и огнем, готовой пойти за мной куда угодно.

Я потерял свою уникальную технику, мой «Леший» остался грудой мертвого железа. Из-за его критической поломки я не мог оставить машину, нужно было уничтожать, чтобы он не достался врагу. Оставлять кого-либо для охраны, либо возможного ремонта и буксировки — глупо, мы в окружении врагов.

Зато я сохранил главное — людей. И сломил волю врага. Теперь путь на запад, к Пруту, был открыт.

Легенда о моем «воскрешении» и дьявольском возмездии полетит впереди нас быстрее самого быстрого гонца. Она будет сеять страх в турецких гарнизонах, заставляя их запираться в крепостях при одном упоминании моего имени. Она парализует их волю. Имя «Смирнов» из прозвища «шайтана-инженера» превратится в синоним неотвратимой кары. Надеюсь, именно так все воспримут. Хотелось бы в это верить.

У меня на лице выползла улыбка. Просто вспомнил о той идее, что посетила меня, перед тем как вырубило от взрыва котла Лешего.

Ох и устрою я тут. Лишь бы успеть спасти Государя.

Глава 13

В Яссы мы вползали, словно выжившие после кораблекрушения на берег. Последние версты дались с нечеловеческим трудом. Окончательно раскисшая под весенним солнцем степь превратилась в безбрежный океан грязи, жадно пожиравший наши силы. От обоза почти ничего не осталось, пришлось перегрузить самое ценное на уцелевших кляч и на себя. Мы летели налегке, если «легкостью» можно назвать состояние, когда каждый солдат тащит оружие, боезапас и драгоценный запас жестянок со «Степняком». Только эта калорийная смесь и поддерживала в нас жизнь, позволяя двигаться с немыслимой скоростью. Не тратя времени на привалы и варку каши, мы ели на ходу, спали урывками и гнали, гнали вперед, подстегиваемые одной-единственной мыслью — успеть.

Когда перед нами наконец раскинулся город, вид каменных стен, черепичных крыш и шпилей церквей после бесконечной степи ошеломлял. Вот только радости не было. У городских ворот застыл молдавский караул: сытые, чисто выбритые солдаты в ярких мундирах. Их взгляды — смесь плохо скрываемого отвращения и толики страха — впивались в пять тысяч оборванных, почерневших от копоти призраков. Для них мы были пришельцами из другого мира, чье появление разрушило их спокойствие. Хотя на ратуше и развевался имперский штандарт, он казался здесь неуместным на фоне всеобщей тревоги.

Меня немедленно провели во дворец господаря. Просторный, залитый светом зал, ломившийся от яств стол, густой аромат пряностей и дорогого вина. Наместник Кантемира, полный, холеный вельможа в расшитом золотом халате, встретил меня с показной радостью. Впрочем, его поведение не могло скрыть растерянность. Он явно не представлял, как вести себя со мной.

— Господин бригадир! Ваше прибытие — истинное чудо! Мы молились о подмоге, и вот вы здесь! — его голос был сладок, как мед, но в бегающих глазках читалась опаска.

Мои офицеры, сбившись у входа, жадно вдыхали запахи еды, ожидали приказа. Я жестом указал им на стол.

— Угощайтесь, господа. Вы заслужили.

А чего? Пусть отдыхают. А от этот кантемировский прихвостень сам не сообразит. Сам я остался стоять, опираясь на эфес шпаги. Усталость валила с ног, но расслабляться было нельзя. Не здесь и не сейчас.