Инженер Петра Великого 7 (СИ) - Гросов Виктор

Первым делом — собственное выживание. Взрыв такой силы неминуемо создаст чудовищную обратную ударную волну. Требовалось нечто, способное погасить и рассеять этот удар.

— Всех, кто может держать лопату, — на земляные работы! — скомандовал я. — Перед нашими позициями, поперек ущелья, возводим вал! Благо почва не сильно каменистая под ногами. Строим стену из земли и камня. Высотой в два человеческих роста, толщиной — сколько успеем.

Для турок это выглядело логично: русские в отчаянии строят последний рубеж обороны. Однако я строил волнолом — массивный траверс, который должен был принять на себя и погасить отраженную энергию взрыва. Одновременно другая группа солдат углубляла и укрепляла боковые, перпендикулярные ущелью расщелины — наши спасительные «карманы», куда должна была уйти основная часть отряда в час «Х». Ударная волна, идущая по прямой, пронесется мимо.

Вторая, самая сложная и ответственная задача, — создание эдакого «поршня». Глубокой ночью, самые ловкие солдаты, рискуя сорваться, вскарабкались на скалу и сняли остатки оболочки «Вознесения». Огромное, просмоленное полотнище перетащили на ровную площадку — оно стало основой.

— Жерди, канаты, бронелисты! Все, что есть! — мой голос разносился по лагерю.

С лихорадочной скоростью мы принялись создавать гибридное инженерное сооружение, вклинивая его враспор между скальными выступами. Центральным силовым ядром стал «крест», собранный из снятых с уцелевшего борта «Лешего» бронелистов и кусков рамы. К этому металлическому сердцу прикрепили самые толстые канаты, натянутые с помощью импровизированных воротов. Лишь затем всю конструкцию обвязали жердями для придания объема, и на этот скелет натянули ткань.

— Глину! Воду! Шерсть! — командовал я дальше.

Начался самый грязный этап. Если глина и песок в ущелье имелось, то с водой была совсем беда — пришлось использовать почти все питьевые запасы. Солдаты месили ногами липкую глину, смешивая ее с водой, песком и рубленной шерстью из распоротой одежды и конских попон. Шерстяные волокна должны были сработать как современная фибра, армируя глину и не давая ей трескаться. Этим густым, тяжелым раствором мы, слой за слоем, покрывали всю поверхность ткани, превращая нашу конструкцию в уродливую, но монолитную глинобитную стену-мембрану, слегка вогнутую в сторону востока для фокусировки будущего взрыва.

Наблюдавший за этой работой Анри Дюпре, не выдержал.

— Мсье, это… это гениально в своем варварстве, — произнес он. — Вы создаете очень необычный материал, очень эффективный, смею предполагать. Глина даст массу и огнеупорность, а каркас — жесткость. Но давление… Оно ее разорвет.

— Не разорвет, Анри, — ответил я, не отрываясь от работы. — Она не должна его держать. Она должна его толкнуть. — не думаю, что он поймет принцип действии поршня. — У нее будет только одно действие. Но его хватит.

Третьим направлением стал сам боеприпас. Сердцем адского устройства послужил второй паровой котел «Лешего». Вокруг него, внутри искорёженного двигательного отсека, мы создавали слоеную начинку. В центр, к самому котлу, — самое калорийное и легковоспламеняющееся: весь наш запас спирта и топленого сала. По краям — более медленно горящее, но дающее массу и температуру: угольная пыль, смешанная с селитрой, и бочки со смолой. Это был вулкан, который должен был проснуться по моей воле. Всю эту адскую начинку мы тщательно замаскировали обломками, превратив в бесформенную груду мусора, не вызывающую подозрений. Можно было бы забросать противника термобарическим боеприпасом, но я хотел решить вопрос с Лешим — он не должен достаться врагу, его нужно уничтожить — и я придумал идеальное решение для этого.

Мои люди работали на пределе сил, движимые отчаянной надеждой. Шум нашей стройки наверняка раздражал Аслан-бея. Мне кажется в его глазах мы были крысами, роющими себе могилы. Он и не догадывались, что мы строим гильотину, а не могилу. По крайней мере, я на это надеюсь — на то, что моя идея «выстрелит» — во всех смыслах этого слова.

Время истекло. Едва забрезжил рассвет, турецкий парламентер вновь появился у наших позиций. Его лицо сияло самодовольством, а поза выражала нетерпение победителя, пришедшего забрать должное. Навстречу ему вышел я. Не знаю, догадывается ли он, что говорит с «умершим» колдуном или нет, но выглядел он надменным.

— Ну что, гяур, ты принял мудрое решение? — спросил он, не слезая с коня.

Медленно подняв на него глаза, я произнес:

— Передай своему бею, что русский бригадир подумал. И предлагает ему самому сложить оружие, дабы сохранить жизни своих людей. У него есть пять минут.

Неподдельное изумление на лице турка сменилось яростью. Что-то выкрикнув на своем языке — несомненно, ругательства, — он резко развернул коня и поскакал прочь, словно боясь испачкаться в моих словах. Я усмехнулся. Запал подожжен.

Ответ Аслан-бея был скор. Склоны ущелья ожили. Боевые рога проревели сигнал к атаке, и тысячи глоток подхватили его, наполнив ущелье многоголосым, звериным ревом, от которого, казалось, вибрировали сами скалы. Из-за завала на востоке хлынула уверенная стена янычар, сверкающая ятаганами. За ними, толкая перед собой легкие пушки, двигались артиллеристы. Они шли на зачистку.

— По укрытиям! — крикнул я.

Солдаты без суеты занимали свои места за массивным земляным валом и в боковых расщелинах, там, где ущелье делало небольшой изгиб. Ни единого выстрела. Я смотрел на приближающуюся лавину, и впервые за долгое время мой мозг инженера молчал. Все расчеты сделаны, все переменные учтены. Оставалась лишь одна, последняя, которую невозможно просчитать, — воля случая. Рука на рукояти пистолета была ледяной. Я не был уверен. Я надеялся. Самое ненадежное топливо для инженера, однако сейчас у меня не было другого.

— Пятьсот шагов… четыреста… триста… — монотонно докладывал Дубов из-за укрытия.

Турецкие офицеры, видя наше молчание, похоже, решили, что мы окончательно пали духом. Они гнали своих солдат вперед, желая одним ударом покончить с этим фарсом.

Капля на моих водяных часах упала.

— Сейчас, — выдохнул я.

Дубов, находившийся у замаскированного входа в пещеру, где заканчивался бикфордов шнур, высек искру. Огонек змейкой побежал по просмоленной веревке. Несколько секунд невыносимой, звенящей тишины, когда слышен лишь топот тысяч ног и собственное сердце.

И затем земля содрогнулась.

Сначала — глухой, утробный удар, словно гигантский молот ударил по наковальне в самых недрах земли. Это инициирующий заряд пробил котел «Лешего». И тут же, без паузы, последовал чудовищный «выдох»: перегретая вода, мгновенно обратившись в пар, с колоссальной силой разорвала машину изнутри. Мощный, физически ощутимый импульс швырнул тонны горючей смеси вперед, превратив воздух в восточной части ущелья в густое, маслянистое топливо-воздушное облако.

В следующее мгновение это облако вспыхнуло.

Раскаленные докрасна обломки котла, летевшие со скоростью ядер, стали детонаторами. Не было ни огненного шара, ни привычного грохота. Вместо этого все пространство между «Лешим» и наступающими турками на долю секунды схлопнулось в точку нестерпимо-яркого белого света. Объемный взрыв.

Наша глинобитная мембрана выдержала. С глухим, сокрушительным гулом, от которого заложило уши даже в укрытиях, она приняла на себя всю мощь удара. Затрещавший, но устоявший каркас из жердей вдавило в скальные опоры. Стена не прорвалась. Она сработала как гигантский поршень, как исполинская ладонь, сфокусировавшая всю энергию и швырнувшая ее на запад.

Ущелье превратилось в аэродинамическую трубу. Стена огня и волна избыточного давления, сжатые и направленные рельефом, пронеслись по долине огненным смерчем.

Из своей расщелины я смотрел, как первые ряды янычар просто исчезли, поглощенные стеной пламени. Тех, кто был дальше, ударная волна поднимала в воздух, ломала, швыряла о скалы. Артиллерийские орудия подбрасывало, словно игрушки, и они кувыркались в огненном вихре. Все произошло за те несколько секунд, пока до нас доносился оглушительный рев.