Сотник (СИ) - Вязовский Алексей

Ай-и, во резвы-то ноги да всё мине поставьте коня доброго,

Ай-и, во праву-ту руку мне поставьте саблю вострую,

Ай-и, во леву-то руку мине поставьте-тко мине копье долгое;

Ай, кто да пойдет, кто всё мимо поедет, всё кресту помолится,

На добра-та коня всяк посмотрят, всяк обзарятся,

Ай на востру саблю посмотрят, все они устрашатся…

* * *

— Ну что, Петро, все слышал? Смотри мне, не болтай! — погрозил мне пальцем Платов, когда мы остались в комнате одни.

Я позволил себе легкую усмешку:

— Давно помалкиваю, Матвей Иванович.

Атаман склонил голову и прищурился, будто целился в меня из мушкета.

— Откель ты такой умный взялся? Как догадался?

— Еще в марте, когда впервые караван увидел, из Оренбурга прибывший, а в нем — индуса-толмача. Зачем индус в походе на бухарскую сторону? Потом вы мне сами карту показали государеву. А в ней линия красная, в Индию ведущая…

— Было дело, припоминаю. И все?

— Недавно Волкова встретил у оружейного мастера. Он выспрашивал дорогу до Калькутта. Ну и сложил один к одному.

Платов развеселился.

— Объехал старика на вороных!

— Ну как же вы старик, Матвей Иванович!

— Кончай мне сраку под хвостом лизать! — продолжал веселиться атаман. И разом прекратил, посерьезнел, видимо. вспомнив, что в доме покойник. — Присядь-ка!

Он, дождавшись, когда я примощусь рядом, встал из-за стола, подошел к своей постели и из-под шинели в ногах вытащил саквояж. Извлек из него несколько листов скрученной в трубочку бумаги, вернулся на свое место, расстелил их, придавив углы чашами и буркнув:

— До чего ж дурна тут водка!

Я узнал почерк, видел его не раз — это были записки Волкова.

— Раз слыхал, что индусы сказывают, значит, знаешь про караванные тропы. Что думаешь, какой путь выбрать? — раздумчиво вопросил генерал-майор.

— Через Герат, вроде, легче.

— Забудь! — отрезал Платов. — Там персидские владения. С ихним шахом долго придется договариваться о проходе отряда, да и вряд ли он согласием ответит. Несмотря на все наши подвиги. Скорее дождется, когда мы из Хивы уйдет, и попытается ее к рукам прибрать. Но это опять же таки вряд ли, если мы свои гарнизоны оставим и вассальную клятву у хана примем. Даст клятву твой Мамаш?

— Куда ему деваться⁈

— Кудой, кудой — тудой! Азиатец! Пойди пойми, что на уме, — хмыкнул атаман, но развивать тему сомнений не стал.

Я развел руками: чем богаты, тем и рады.

— Ладушки, возвращаемся к караванным путям, — Матвей Иванович вытащил из-под низа пачки новый лист с примитивным планом-схемой и тремя пунктирными линиями. Ткнул пальцем в правую. — Путь через восточную Бухару нам не подходит, слишком большой крюк. Остаётся только один. Через отроги Гиндукуша в Кабул.

Саланг, «суровый перевал»! Я это местечко никогда не забуду. И соваться туда не хотелось. Да только кто меня спрашивал.

— Поговорил я со знающими людьми, — сообщил мне Платов. — Трудности перехода сильно преувеличены. Да, горы, много перевалов, ущелий и троп по руслу речек. Но даже зимой проходимы большой партией. Вопрос лишь в том, протащим ли пушки…

— А афганцы? Воинственный народ, особенно горцы.

— Разбойники! — отмахнулся атаман. — А ханства их во вражде пребывают. Им лишь бы нас в свару свою затянуть. Так на это пока смотрю.

Сказал бы я, какие афганские горцы «разбойники». Да, они шерстили караваны, стригли торговцев как овец, но они же так вломят через короткое время хваленым лаймам-красномундирникам, что тем мало не покажется. А их потомки и нам, советским, хорошего ежа под хвост запустят… На счастье казаков, у Платова в планах — быстрый проход через отроги Гиндукуша, а не строительство там фортов или постов. Авось, пронесет!

Матвей Иванович пристально посмотрел на меня, как будто колебался озадачить меня или нет. Не понравился мне этот взгляд. А ну как сейчас скажет: «собирайся-ка ты, Петя, в новый поход. Сбегаешь в Афганистан, перевалы посмотришь, на карту все занесешь. Тебе, парень, не привыкать разведкой для корпуса заниматься, жизнью рисковать и совершать то, что другим не под силу. За то и ценю».

(1) Пушки отряда Бековича пролежали без дела больше ста лет, пока не нашелся русский авантюрист Сергей-ага, который не только привел их в порядок, изготовив новые лафеты, но и сумел отразить с их помощью атаку бухарской кавалерии в одном из бухарско-хивинских конфликтов в 1830-х.

Глава 2

Озадачил меня Матвей Иванович, к счастью, куда более простыми делами. Ничего героического, никакого превозмогания, условный дворец Амина штурмовать не придется. С первой задачей справился почти играючи, благо все было заранее подготовлено, оставалось лишь проконтролировать, чтобы не сорвалось в последний момент. Мамаш из рода торе был провозглашен хивинским ханом под именем Мамаш-хан и принес на Коране клятву верности Ак-Падишаху, то бишь белому царю.

Случилось это на следующий день после того, как мы похоронили генерала от кавалерии и войскового атамана Орлова, а подле него нашего скончавшегося от ран подхорунжего Богатыршина, бросив им на гроб по горсти привезенной с Дона земли. После третьей мусульманской молитвы, на площади перед входом в Куня-Арк, при скоплении большого количества хивинцев, сдерживаемых конными и пешими казаками, еле живой накиб Юсуф-Ага, как глава священнослужителей и улемов, и кази-келян, как верховный судья, подтвердили выбор Дивана. Мамаш-хан, за спиной которого толпились улемы и знатные чиновники ханства в высоких бараньих шапках и с саблями на боку, клятвенно пообещал, удерживая руку на священной книге:

— В делах внешних слушаться во всем советов царя урусов, переданных через его верных слуг, войны соседям не объявлять, невольников освободить и рабство в ханстве на веки вечные отменить, равно как запретить постыдный торг людьми, противный человеколюбию, туркменов-разбойников на службу не звать, русским купцам обид не чинить, имущество их не разорять и предоставить казакам землю у Аму-Дарьи для строительства двух крепостей.

Он передал Платову большой свиток с текстом подписанного договора. Документ был торжественно зашит в шелковую ткань вместо конверта и скреплен ханской печатью. Доставку договора в Петербург взял на себя новый походный атаман. Он же подписал трактата о вассалитете с российской стороны.

Когда торжественная часть завершилась, казаки из Атаманского полка изобразили нечто вроде парада, салютом громыхнули наши пушки, изрядно всполошив горожан. Вечером начался пир, длившийся до полуночи.

А под утро, когда я собирался отправиться выполнять второе поручение, из пустыни Кызылкум в город пришла пыльная буря. Словно сама природа решила разделить скорбь тех хивинцев, кто плакал по былой славе своего ханства, или, наоборот, разогнала их по домам, чтобы особо не рыпались.

После нескольких безветренных дней налетел горячий ветер. Усиливаясь с каждым часом, он засвистел среди столетних фруктовых деревьев и принес с собой песчаные тучи. Сперва свинцовое, рассветное небо вдруг пожелтело, воздух наполнился странным зеленоватым свечением, мелкие смерчи закружились, то превращаясь в пыльные столпы, то внезапно рассеиваясь. Стало нечем дышать — каково оказаться в такой момент в Кызылкуме, как выдержать путнику дыхание пустыни, если даже внутри помещения нам не хватало воздуха? Я прямо порадовался, что мы в Хиве, в комфортном, большом доме с запасенной в кувшинах водой, а не среди барханов. И лежу я на удобных подушках, попиваю зеленый чай, который мне, наклоняясь вперед обширной грудью, подает Зара. Ну чем не падишах, хоть и потный⁇ «И двойной красотой, был он окружен…»

Пыльная буря длилась несколько часов, совершенно преобразив город. Но ветер стих — мы облегченно вздохнули, спало давление и непроходящее чувство тревоги, которое не оставляло нас все время, пока длилось это безумство.