Я – Товарищ Сталин 8 (СИ) - Цуцаев Андрей

Канарис поднял взгляд от своих бумаг. Его лицо, как всегда, было непроницаемым, но в глазах мелькнула лёгкая озабоченность. Он знал, что Гитлер ждёт от него ответов, и отсутствие конкретики могло вызвать раздражение.

— Мой фюрер, — начал Канарис, — абвер активно работает над этим вопросом. Мы направили запросы нашим агентам в Токио и Маньчжурии, но пока у нас нет чётких данных. Японцы подозревают предательство внутри своей армии, но это маловероятно — Тодзио держит своих людей под жёстким контролем. Мы проверяем возможность участия китайских партизан, но их разведка слишком слаба для такой операции. Есть предположение, что это могли быть британцы или американцы, но доказательств нет. Кто бы это ни был, они действовали скрытно и не оставили следов.

Гитлер откинулся на спинку кресла. Неизвестность раздражала его больше всего. Он привык видеть врага, знать его слабости, просчитывать его шаги.

— Это опасно, господа, — сказал он, его голос стал тише, но в нём чувствовалась угроза. — Если кто-то способен нанести такой удар и остаться незамеченным, это угроза не только для японцев, но и для нас. Мы должны выяснить, кто это, Вильгельм. Абвер должен работать день и ночь. Я хочу знать, кто это, и я хочу знать это сейчас.

Канарис кивнул.

— Мы делаем всё возможное, мой фюрер. Я лично контролирую расследование.

Гитлер кивнул, но его мысли уже переключились на другую проблему. Он повернулся к Фричу.

— А что с Испанией? — спросил он. — Франко и Мола получают от нас всё, что просят: танки, самолёты, пилотов, инструкторов. Мы тратим миллионы рейхсмарок, чтобы поддержать их, а они всё ещё не могут разгромить республиканцев! Как долго это будет продолжаться? Я хочу видеть результаты, а не отчёты о том, как республиканцы удерживают Мадрид!

Фрич выпрямился, его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнула тень усталости. Он знал, что Испания — больная тема для Гитлера. Война там затягивалась, и каждый месяц без победы вызывал у фюрера всё большее раздражение.

— Мой фюрер, — начал он, — ситуация в Испании сложная, но не безнадёжная. Наши танки и самолёты, особенно «Мессершмитты» и «Юнкерсы», дают Франко значительное преимущество. Легион «Кондор» показал себя превосходно — их бомбардировки деморализуют республиканцев. Но у республиканцев есть поддержка Советов: танки, самолёты, пилоты. Их Интернациональные бригады сражаются упорно, особенно в городах. Кроме того, у них нет единства — социалисты, коммунисты и анархисты постоянно спорят между собой, что играет нам на руку. Но Франко тоже сталкивается с проблемами. Генералы, включая Молу, не всегда действуют согласованно, и это замедляет наступление.

Гитлер нахмурился.

— Не всегда согласованно? — переспросил он с сарказмом. — Мы даём им всё, что нужно, а они не могут договориться между собой? Это недопустимо! Франко должен был уже взять Мадрид, Барселону, всю страну! Если он не справится в ближайшие месяцы, я начну сомневаться в его способности быть нашим союзником. Испания — это наш полигон, господа. Мы тестируем там нашу технику, нашу тактику. Если Франко не может победить, это бросает тень и на нас.

Геринг, почувствовав возможность смягчить напряжение, вмешался.

— Мой фюрер, легион «Кондор» делает всё возможное. Наши пилоты получают бесценный опыт, а наши бомбардировщики доказали свою эффективность. Мы уже готовим новую партию самолётов для Франко, включая улучшенные версии «Хейнкелей». Если мы увеличим поставки, Франко сможет ускорить наступление. Но я согласен с генералом Фричем — республиканцы разобщены, и это их главная слабость. Мы можем использовать это, чтобы нанести решающий удар.

Гитлер кивнул, но его лицо оставалось мрачным.

— Испания должна быть нашей, — сказал он. — Если Франко не справится, мы найдём того, кто сможет победить. Нам нужна победа, господа. И я не хочу слышать больше оправданий.

Гитлер немного помолчал и продолжил.

— А теперь вернёмся к Абиссинии. Если Муссолини не может справиться сам, мы должны помочь ему. Герман, сколько самолётов мы можем отправить итальянцам? И как быстро?

Геринг на мгновение задумался, его пальцы пробежались по папке с отчётами.

— Мы можем выделить ещё несколько десятков самолётов, мой фюрер. Но это потребует времени — нужно подготовить технику, пилотов, организовать транспортировку. Если мы начнём сейчас, они будут в Абиссинии через два-три месяца.

— Два-три месяца, — повторил Гитлер, его голос был полон сарказма. — Всё, что я слышу, — это месяцы! Я хочу, чтобы это было сделано быстрее. Муссолини должен закончить эту войну, и он должен сделать это так, чтобы весь мир увидел нашу силу. Если он провалится, это будет провал всей оси.

Бломберг, до этого молчавший, решил добавить.

— Мой фюрер, мы можем также отправить больше военных советников. Наши офицеры уже работают с итальянцами, но мы можем усилить их присутствие. Это поможет Муссолини лучше координировать наступление.

— Хорошо, господа, — сказал Гитлер. — Вы знаете, что делать. Усильте поддержку Франко, помогите Муссолини, выясните, кто стоит за убийством Ито. Я не потерплю неудач. Мы должны быть готовы к большой войне, и мы должны диктовать её ход. Никто — ни Советы, ни этот невидимый враг — не остановит нас.

Все четверо кивнули. Гитлер откинулся на спинку кресла, глядя на карту. Он желал, чтобы его воля стала законом для мира. И он не собирался отступать.

Глава 2

Рим растворялся в вечернем сумраке, узкие улицы старого города затихали под мягким светом газовых фонарей. Булыжники блестели, отражая их слабое сияние, а в воздухе витал аромат цветущих жасминов, смешанный с горьковатым запахом кофе из открытых кафе. Дино Гранди вышел из-за кипарисов, окружавших особняк, где только что завершилось собрание масонской ложи. Его высокая, слегка сутулая фигура, облачённая в тёмный шерстяной плащ, двигалась с привычной уверенностью, но в глазах, скрытых тенью фетровой шляпы, читалась усталость. Собрание было напряжённым: братья спорили о войне в Абиссинии, о шатком союзе с Германией, о растущем недовольстве режимом Муссолини. Голоса, полные тревоги, всё ещё звучали в ушах Гранди, словно эхо от высоких потолков зала.

Собрание закончилось без единого решения, но напряжение осталось висеть в воздухе. Гранди чувствовал, как оно давит на него, пока он спускался по каменным ступеням особняка. Он был дипломатом, привыкшим взвешивать каждое слово, каждый шаг. Его роль в ложе была не столько активной, сколько наблюдательной — он слушал, анализировал, но редко говорил. Это позволяло ему оставаться в стороне, избегать подозрений. Но сегодня что-то изменилось. Слова юриста из Милана о мятеже, предложение профессора о тайном совете — всё это звучало слишком опасно, слишком близко к измене. Гранди чувствовал, как его собственные сомнения, которые он годами подавлял, начинают прорываться наружу. Он не был предателем, но видел, как Италия трещит по швам под амбициями Муссолини. Гранди вспомнил недавний разговор с Пьетро Бадольо, чьи слова о Гитлере и его безумных планах всё ещё звучали в его голове. Бадольо был прав: Италия не могла позволить себе следовать за Германией в пропасть. Но что делать? Открыто выступить против Дуче означало подписать себе приговор.

Он направился к своему чёрному Fiat 514, припаркованному у обочины. Его водитель, коренастый мужчина с густыми усами по имени Луиджи, стоял у машины, лениво оглядывая улицу. Гранди кивнул ему, рука потянулась к дверце, когда тишину разорвал рёв моторов. Три чёрные Lancia Augusta с визгом затормозили, окружив Fiat. Из машин выскочили люди в чёрной форме. На лацканах поблёскивали значки ОВРА, секретной полиции Муссолини. Гранди замер, сердце забилось быстрее, пока агенты окружали его и Луиджи.

— Дино Гранди, — произнёс один из офицеров. Это был худощавый мужчина с ястребиным лицом. — Вы арестованы.

Гранди стиснул челюсти, его разум лихорадочно искал выход.

— Что это значит? — спросил он. — Я советник Дуче. У вас нет полномочий.