Я – Товарищ Сталин 8 (СИ) - Цуцаев Андрей

Офицер ухмыльнулся, шагнув ближе.

— Полномочия? У нас есть приказ. Прямо от Дуче. — Он кивнул в сторону Луиджи, которого двое агентов уже повалили на землю, заломив ему руки. Водитель что-то выкрикнул, но его уткнули в землю, и кепка слетела с головы. — Ваш водитель тоже под арестом.

Гранди выпрямился, его дипломатический опыт помогал держать себя в руках.

— Это возмутительно! — сказал он. — Я поговорю с Муссолини. Он узнает о вашем самоуправстве.

Ухмылка офицера стала шире.

— Дуче знает, синьор Гранди. Ему не нравятся те, кто на масонских сборищах говорит о его свержении.

Гранди почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Ложа. Кто-то предал их. Он вспомнил лица братьев: пожилого сенатора, нервно теребившего золотую цепочку часов, молодого юриста из Милана с горящими глазами, профессора из Турина, чей голос дрожал от гнева. Кто проболтался? Кто был подкуплен или запуган?

— Я протестую, — твёрдо сказал Гранди. — Я верный слуга Италии. У вас нет доказательств.

Офицер не ответил. Он махнул рукой, и двое агентов схватили Гранди за руки. Их хватка была стальной, не оставляющей шансов на сопротивление. Луиджи, всё ещё пытаясь вырваться, крикнул что-то неразборчивое, пока его заталкивали в одну из машин. Гранди толкнули к другой Lancia, дверца которой уже была распахнута. Он сел, его разум работал с лихорадочной скоростью. ОВРА не действовала без приказа, и если Муссолини сам отдал такой приказ, это означало катастрофу. Все годы осторожных манёвров, лояльности, дипломатических игр — всё рушилось в одночасье.

Он вспомнил, как несколько дней назад Бадольо говорил о необходимости быть готовыми к падению Муссолини. Гранди тогда не ответил, предпочитая уклониться, как всегда. Но теперь, сидя в машине ОВРА, он понял, что его молчание, возможно, и было его ошибкой. Он слишком долго балансировал, стараясь сохранить лояльность и одновременно слушать тех, кто видел в Муссолини угрозу. Теперь эта двойная игра обернулась против него.

Дверь захлопнулась, машина рванула с места, уносясь по узким римским улицам. Гранди сидел на заднем сиденье между двумя молчаливыми агентами. Офицер занял переднее пассажирское место, его взгляд то и дело находил Гранди в зеркале заднего вида. Город мелькал за окнами — древние арки, закрытые витрины, тёмная лента Тибра, блестящая под луной. Гранди сжал руки на коленях, пальцы слегка дрожали, но он заставлял себя сохранять спокойствие. Наклонившись вперёд, он обратился к офицеру.

— Куда вы меня везёте? — спросил он. — Если меня обвиняют, я требую разъяснений.

Офицер даже не повернулся.

— Узнаете скоро, — сказал он безразлично.

Гранди откинулся на сиденье, его мысли путались. ОВРА не славилась судами. Это были исполнители Муссолини, действовавшие вне закона, их тюрьмы скрывались в подвалах или заброшенных виллах. Он знал истории: люди исчезали посреди ночи. Но он был Дино Гранди, столп режима, человек, чьё имя открывало двери в королевские дворцы и посольства. Это должно быть ошибкой, недоразумением, которое он сможет уладить. Но слова офицера — о его свержении — жгли, как раскалённый металл. Если Муссолини поверил в предательство, никакие слова не спасут.

Он вспомнил свою карьеру, начавшуюся в Болонье, где он рос среди интеллектуалов и адвокатов, где впервые услышал о масонских ложах. Тогда они казались ему местом, где собираются люди, желающие изменить мир к лучшему. Он вступил в ложу не из жажды власти, а из любопытства, из желания быть среди тех, кто формирует будущее. Но с годами ложа стала чем-то иным — местом, где шептались о заговорах, где лояльность Муссолини проверялась на прочность. Гранди никогда не был радикалом, как тот юрист из Милана, но он слушал, кивал, запоминал. Теперь он понимал, что даже это было слишком.

Городские огни становились реже, сменяясь тёмными полями и оливковыми рощами. Машина свернула на узкую гравийную дорогу, шины зашуршали по камням. Гранди почувствовал, как холод сковывает грудь. Это не был путь к тюрьме или тайному убежищу ОВРА. Слишком далеко, слишком пустынно. Две другие машины отстали где-то по дороге, оставив их Lancia в одиночестве, её фары прорезали тьму. Гранди стало не по себе, его инстинкты кричали об опасности, но он всё ещё цеплялся за надежду, что это какая-то проверка, запугивание.

Машина замедлилась и остановилась посреди виноградников, чьи листья серебрились под лунным светом. Двигатель заглох, и тишина навалилась, нарушаемая лишь слабым стрекотом сверчков. Агенты рядом с Гранди вышли, их сапоги захрустели по гравию. Офицер открыл дверцу Гранди и жестом велел ему следовать.

— Выходите, — сказал он голосом, лишённым эмоций.

Гранди шагнул на землю, его туфли слегка увязли в мягкой почве. Воздух был прохладным, с лёгким сладковатым ароматом спелого винограда. Он оглядел виноградники — бесконечные ряды лоз, звёзды над головой, холодные и равнодушные. Ни машин, ни зданий, никого. Только они.

— Что это? — Гранди повысил голос, в нём прорвалась тревога. — Если вы думаете, что можете меня запугать, вы ошибаетесь. Я требую объяснений!

Офицер не ответил. Он шагнул ближе, его рука медленно потянулась к кобуре на поясе. Гранди почувствовал, как кровь застыла в жилах. Его разум метался, цепляясь за обрывки мыслей. Это не арест. Это не допрос. Это нечто иное, нечто окончательное. Он отступил на шаг, его голос стал громче, почти отчаянным.

— Вы не посмеете! — крикнул он. — Я Дино Гранди! Муссолини узнает об этом! Вы заплатите за свою наглость!

Офицер остановился, его глаза сузились, но в них не было ни гнева, ни сомнения — только холодная решимость. Он вытащил пистолет, чёрный Beretta M1934, его металл тускло блеснул в лунном свете.

— Дуче уже всё решил, — сказал он тихо, почти равнодушно. — Вы слишком много говорили, синьор Гранди. Слишком много слушали.

Гранди открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Время словно замедлилось. Он увидел, как офицер поднял пистолет, как его палец лёг на спусковой крючок. В голове промелькнули лица — братья из ложи, Пьетро Бадольо, его семья в Болонье. Он хотел крикнуть, бежать, но ноги словно приросли к земле. Выстрел разорвал тишину, резкий и оглушительный. Пуля вошла в лоб, и Гранди рухнул, как подкошенный, его тело тяжело ударилось о землю. Кровь растекалась по траве, тёмная в лунном свете. Офицер шагнул ближе, его лицо осталось бесстрастным. Он прицелился ещё раз и выстрелил, добивая. Второй выстрел был лишним — Гранди уже не двигался.

Офицер убрал пистолет в кобуру, его движения были механическими, словно он выполнял рутинную задачу. Он посмотрел на тело Гранди, лежащее в траве, глаза которого, открытые и пустые, смотрели в звёздное небо. Двое агентов стояли неподалёку, их лица были такими же бесстрастными.

— Уходим, — коротко приказал офицер.

Они вернулись к машине, её двигатель заурчал. Lancia тронулась, оставив тело Гранди среди виноградников под равнодушным взглядом звёзд.

Гранди был мёртв, но его смерть была лишь началом. В Риме, где заговорщики говорили вполголоса, где ОВРА плела свои сети, новости о его исчезновении скоро дойдут до братьев ложи. Кто-то из них, возможно, уже знал, что их круг сужается. Виноградники, где лежал Гранди, хранили тишину, но Рим уже дрожал от надвигающейся бури.

Рим утопал в ночной тишине, но в Палаццо Венеция, резиденции Бенито Муссолини, горел свет. Муссолини сидел в одиночестве, его фигура, обычно внушительная, казалась слегка сгорбленной. Лампа с зелёным абажуром отбрасывала мягкий свет на его лицо, подчёркивая глубокие морщины. В руке он сжимал перьевую ручку, но не писал — его взгляд блуждал где-то за пределами стен, за пределами Рима, в мире, который он стремился подчинить своей воле.

На столе лежала тонкая папка с грифом ОВРА, секретной полиции, чья сеть агентов проникала в каждый уголок Италии. Муссолини знал её содержимое наизусть: имена, даты, обрывки разговоров, перехваченные в масонских ложах, в задних комнатах кафе, в коридорах власти. Слово «предательство» разъедало его мысли, словно кислота. Дино Гранди, человек, чья дипломатическая ловкость открывала двери в европейские столицы, оказался в этом списке. Муссолини стиснул челюсти, его пальцы так сжали ручку, что она хрустнула. Гранди был не первым, кто вызвал подозрения, но его измена ранила глубже. Он был не просто соратником — он был частью фундамента, на котором Дуче возводил свою империю. И всё же этот фундамент дал трещину.