Князь Московский (СИ) - Иванов Евгений Геннадьевич

А звали того царя Петр Алексеевич Романов.

Куда делись те книги, что царь забрал, никто не знает. Может, и сгорели, тогда много где и много чего горело. А может, и обменял в Европе на что-нибудь. Относился новый царь ко многим вещам очень свободно и не нужны ему были ни тайны своей семьи, ни тайны прошлого правящего рода. Даже секреты семьи Константинопольской принцессы, что стала впоследствии женой Ивана Третьего. Хотя, видя своего слугу буквально насквозь, мне стало понятно, что именно эти документы монахи успели перепрятать. Но с этим я буду разбираться позже.

Для первого серьёзного ритуала помещение выбрал подальше от Кремля. Тут и трупы проще утилизировать, да и в случае каких-либо расследований полицейским управлением будет проще затереть следы.

Я торопился. Мне нужны были накопители с «праной» для своих будущих слуг, да и о здоровье архимандрита стоит побеспокоиться. В магическом зрении было видно, что «ошейник» уже деструктивно влияет на ауру, в которой находится. Этот Мир буквально высасывает магию!

Тела занесли в погреб каретного сарая, что был близ торговых рядов. Пол был предварительно выметен и очищен мною, да – да! Я сам взял и подготовил помещение! Ползал по полу и просеивал сквозь пальцы пыль и грязь. Мне абсолютно не надо было, чтобы какой-нибудь маленький железный гвоздик внёс диссонанс в ритуал.

__________________________________

Через два часа всё было закончено. В центре рунного круга, окружённого прахом жертв, лежала маленькая бусинка янтаря.

Восемь человек превратились буквально в пепел, так стремительно прошёл ритуал. Амбер буквально вычерпал до донышка жизнь из жертв и саму жизненную суть из их плоти и костей, оставив на ритуальной площадке только прах тел.

«М-даа. Такого я точно не ожидал», - так размышляя, рассматривал получившуюся композицию. Мне было немного не по себе от такого эффекта. Бросив несколько диагностирующих чар в получившийся накопитель и не увидев в нём ничего подозрительного, взял его с постамента переносного алтаря и положил на ладонь.

Янтарная бусинка мягко грела ладонь, на которой лежала, и, приглядевшись, увидел искорки внутри накопителя. У меня было стойкое ощущение, что в накопитель попали не только жизненные силы жертв, но и сами души их. Не могу сказать, что меня это как-то смущало, но за свою более чем столетнюю практику такого мне не ещё не удавалось. Да и сам накопитель из такого материала мне использовать не приходилось. Ценность этой застывшей магической эссенции трудно переоценить: даже сейчас, после полного цикла поглощения праны, он был заполнен на одну пятую! И очень хотелось продолжить эксперимент, ведь открывались удивительные и интереснейшие горизонты познания Мира!

«Но мы не будем спешить, - думал я, разглядывая маленький, но очень ценный шарик, - самое главное, что теперь не надо возиться с трупами, затрём рунный круг, выкинем тряпки этих бедолаг, и всё!»

_______________________________________________

Вечером накануне ритуала Элли ворвалась в мою спальню, когда я переодевался для путешествия по катакомбам. Она была в расстроенных чувствах и с опухшими глазами.

- Sergei, aber wir sind enge Verwandte, wird unser Kind Gott gefallen?! (Сережа, но мы же близкие родственники, разве наш ребенок будет угоден Богу?!) - тихо и горячо спрашивала она у меня. В её голосе и чувствах было столько разноплановых эмоций, что я решил, не отвечать на этот вопрос, а просто нежно и крепко обнял. Мы стояли так несколько минут.

- Дорогой? - вопросительно произнесла Элли, с удивлением посмотрев на мой наряд.

- Я хочу поучаствовать в ночном Богослужении. Отец Корнилий будет вести службу в подземной церкви, которая под Чудовом храмом находится.

Елизавета смотрела на меня с недоумением и некой настороженностью, и конечно, я её понимал: ведь такое религиозное рвение никак не походило на здоровые взаимоотношения с Богом, но других оправданий у меня не было. И решив внести ясность, произнёс:

- Мне тоже тревожно за нашего ребёнка...

В глазах Элли появилось облегчение и радость, и она опять прижалась ко мне. Усадив её на свою кровать и ласково поцеловав в губы, одновременно накладывал на неё магический лёгкий сон. Глаза супруги закрылись, тело ослабло, и, подхватив её под голову и плечи, устроил на своей кровати поудобней. Диагностические чары показывали, что плод развивается правильно, и он явно имеет магический дар. «И что мне с этим делать? - думал я, рассматривая маленькую звездочку новой жизни. - А ведь дар не слабенький будет, надо как-то развивать способности, но для начала требуется укрепить свою позицию при императоре и его наследнике». Сопровождаемый этими мыслями, вышел из спальни. Провожатый от Корнилия ждал меня в холле Дворца, мы прошли к подземному храму, там на самом деле шло Богослужение, читали молитвы. Архимандрит вышел из алтаря и сопроводил к проходу в нужный туннель.

- Господин, всё готово, люди верные - проверенные, - поспешно докладывал о проделанной работе он. - Вас никто не увидит, там очень тихо… - уверял меня он с волнением и некой опаской. Ведь как бы ни была бы сильна магическая преданность и навязанное послушание, но критическую сторону разума она не отключала, и Корнилий понимал, что мои действия выходят за нормы морали и законности этого общества. Но ритуал служения давил на него и полностью подменял понятия о добре и зле, применимые ко мне, все мои приказы - добро и правда в высшей инстанции, и это для него единственная приемлемая аксиома и истина.

31 мая 1891

Москва. Кремль. Николаевский дворец.

После воскресной службы мы с Элли завтракали, я проглядывал наспех почту и прессу, моя благоверная занималась тем же. Наше мирное молчание прервал дворецкий, принесший телеграмму, извещавшую меня, что мой очередной адъютант выехал из столицы и будет готов в ближайшее время приступить к своим прямым обязанностям. Не могу сказать, что был обрадован этим обстоятельством. При моём назначении генерал-губернатором ко мне были прикреплены адъютанты в количестве пяти человек. Это граф Герман Германович Стенбок, что занимает у меня должность управителя двора, Владимир Сергеевич Гадон, который должен был заниматься всем моим делопроизводством, князь Феликс Феликсович Юсупов, который должен был представлять мою свиту, и Алексей Александрович Стахович, что должен был заниматься общими вопросами, касающимися управления и присутствия. Ну и, конечно, граф Шувалов, Павел Павлович, которого я назначил посыльным при моей особе. И вот в телеграмме мне сообщалось, что ко мне мчится Гадон, Владимир Сергеевич, и он мне уже не нравился. Как можно совершать какое-то серьёзное дело с человеком, который на новое место службы выезжает через месяц?! Конечно, я понимал и знал, что это обычная практика Российской Империи, но всё же мне это не нравилось и раздражало. Ведь он был нужен, делопроизводство — важнейшая деталь любой современной службы!

— Серёжа, что-то случилось? — прервал мои сумрачные размышления голос Елизаветы Фёдоровны. Видно, почувствовав смену моего настроения, решила меня поддержать.

— Ничего особенного, дорогая. Владимир Сергеевич Гадон прислал телеграмму, что наконец-то изволил выехать к нам и обещает приступить к своим прямым обязанностям в ближайшее время, — не сдержался я и выплеснул своё раздражение.

— Ну, ты же помнишь, дорогой, он отпрашивался у тебя на несколько недель, у него там что-то с племянниками, да и с наследством надо было что-то там решать, – попыталась послужить заочным адвокатом для моего неторопливого адъютанта Элли.

- Да, точно. Немного запамятовал. Но в любом случае это не отменяет тот момент, что он явно не торопится на службу, - продолжал ворчать я. - Да, и Феликс Феликсович не спешит явиться и начать исполнять свои обязанности. И Стахович задерживается в полку, хотя с ним всё понятно – он сдаёт полковые дела...

На несколько минут повисло молчание. Я думал о ритуале подчинения, ну и, конечно, о накопителе, что сотворил прошлой ночью. Ведь одной бусинкой не обойдёшься, мне требуется всё моё окружение провести через ритуал, а для этого нужны накопители с «праной». Пропажу такого количества народа, что пойдет на амулет поддержки, могут и заметить. Да и если честно, лень мне заниматься такой банальщиной.