Русский флаг (СИ) - Старый Денис

Да, это был Александр Матвеевич Норов, тот, вроде бы как, научный сотрудник Оренбургской экспедиции, любитель карт и подстав для своих двоюродных братьев.

— Я рад воссоединению братьев, — с коварной ухмылкой начал разговор Иван Кириллович Кириллов. — Но я бы не стал на вашем месте, капитан Норов, обольщаться. Дело в том, что у меня есть доношение… от Александра Матвеевича Норова, что это вы выкрали часть казны Оренбургской экспедиции. Четыре тысячи рублев.

— Ты охренел, гнида! Кал смердящей собаки! — не выдержал я.

— Так-то и было! — сказал на это мой кузен и даже не спрятал взгляд.

Я сделал несколько вдохов-выдохов, чтобы хоть как-то успокоиться. Ложь и наглость просто неимоверные. Но, возможно, именно поэтому и может показаться, что мой кузен прав. Я сейчас сильно жалею, что в той хате, где сгорел Матвей Норов, случайным образом не оказалось его младшего сына. А, может, до кучи, и старшего сынка.

Однако всё то, что сейчас происходит в кабинете Кириллова, может быть и срежиссировано. И тогда я похлопал бы в ладоши и за актёрскую игру, и за постановку.

Слишком правдоподобно выходит.

— Слово и дело! — собрав всю свою волю в кулак, выкрикнул я. — А ещё, я, капитан Норов, обвиняю вас, Иван Кириллович Кириллов, в том, что при вашем участии на меня было совершено покушение.

Это прозвучало очень серьёзно. Оба моих визави изменились в лице.

— Ты ум свой растерял, капитан? — разъярился Кириллов.

— Уж куда меньше разума я растерял, чем вы! И донесение о том в Петербург уже дошло! Так что не извольте сделать больше глупости, чем вы уже наделали! Если со мной что-то случится, то голова полетит и с ваших плеч! — жёстко сказал я, уже будучи готовым пойти на любой конфликт.

— Александр Матвеевич… пошёл вон! — брезгливо сказал, даже толком не повернувшись к моему кузену, Кириллов.

И тот, позоря фамилию Норовых, не стал спорить, а покорно и спешно засобирался уходить.

Кириллов проводил моего кузена, выглянул в коридор, чтобы убедиться, что возле его кабинета больше никого нет. А после, с силой захлопнув дверь, рукой указал мне на лавку.

— Вы посылали в Петербург какие-либо сведения? Али стращаете теперьменя? — после некоторой паузы уже более ровным голосом спросил меня Кириллов.

Я поднял бровь и секунду-другую помолчал, возвращая себе хладнокровие.

— Обязан ли я, после такого приёма, отвечать хоть на какие-то ваши вопросы?

— Обязаны! Не мне, а службе России и Ея Величеству! Всё, что я до того о вас слышал, говорит, что передо мной слуга государев. Так сослужите же службу! — вполне серьёзно проговорил Кириллов.

Сказать, что я теперь поразился, будет знатным преуменьшением.

На мой взгляд, это уже какая-то психологическая патология. Он, выходит, любую свою деятельность ассоциирует с величием России, свято верит, что он всё делает лишь на благо Российской империи. То есть, убить меня — это во благо?

— Ваше беспокойство связано с тем, что могут вовсе закрыть Оренбургскую экспедицию? — спросил я. — Вам лишь нужна эта экспедиция, или же всё же вы хотели бы решить все те задачи, что вы поставили? Думаете, что получится быстро разбить башкир? Что вот с этим охочим людом вам сие удастся?

Я указал в сторону небольшого оконца, закрытого слюдой.

— Так вы посылали сообщение в Петербург? — не унимался Кириллов.

— Да! Но там я не указывал о том, что вы знали о покушении на меня. А коли знали, значит, и участвовали в нём. И это и есть моё «слово и дело». Откреститесь от Татищева, договоритесь с башкирскими старшинами. Не допускайте курултая! — решительно говорил я.

Кириллов нервно стучал пальцами на краю массивного стола.

— Двадцать тысяч! — через некоторое время произнес Иван Кириллович.

Ну, наконец-то, мне предлагают взятку! Да ещё какую! Двадцать тысяч рублей — это, если я не ошибаюсь, стоимость постройки целого фрегата. Или же покупка очень хорошего и большого дома в Петербурге.

— Раз вы так высоко цените моё молчание, значит, понимаете, что я прав, и что могу вам очень сильно навредить, даже если вы меня запрёте здесь, в своих казематах! — усмехнулся я.

— Так что же? Деньги берёте за молчание и за то, что будете делать, как я повелю? — нетерпеливо сказал Кириллов.

— Нет. Тем паче, что ведаю, что деньги сии — не ваши, а Татищева Василия Никитича.

Хотелось ли мне взять эти деньги? Ещё как! Я не был в прошлой жизни человеком, обожествляющим золотого тельца. Хотя от денег никогда не отказывался, если это только были чистые деньги.

— Вы не оставляете мне выбора, кроме как поступать бесчестно! — с явной долей сожаления говорил Кириллов.

А я почувствовал, что сейчас он может принять какое-то такое решение, которое навредит не только ему, но и мне. Мало ли, прикажет подпереть дверь, да и подожжет тот терем, в котором находятся мои солдаты. Это в будущем ещё можно понять, что стало причиной пожара: проводка ли, неправильное ли обращение с огнём. В этом же времени даже разбираться никто не будет. Уж больно частое это явление — пожар.

Так что, отвечая далеко не только за себя, я посчитал нужным смягчить наш разговор.

— Господин Кириллов, если бы я посчитал вас человеком бесчестным, если бы я не проникся всеми теми проектами, что вы продвигаете, то поверьте, я бы не стал идти в Уфу к вам. Я бы поспешил в Петербург, и у меня было предостаточно доказательств того, что вы ведёте преступную деятельность. Но я — здесь. И вы правы, у меня есть своё понимание, как как нужно служить Российской империи и Ея Величеству императрице Анне Иоанновне.

— Что следует после ваших слов? — явно заинтересовавшись, спросил Кириллов.

Я повторюсь: откреститесь от Татищева. Даже если вы участвовали в каких-либо преступлениях с ним заодно. Далее. Срочно составьте в Петербург реляции о том, как истинно состоят дела в башкирских землях. Я вам не лгал, когда говорил, что отправил своих людей с донесением. Если вы напишете схожее донесение, где факты совпадут — а две правды не совпасть не могут — то всё сложится вполне благополучно.

Уже минут через десять нам принесли вина, мяса, на удивление, это была свинина, и овсяную кашу. К кулинарному разнообразию, как я посмотрю, Кириллов не стремился. Впрочем, некоторое кулинарное извращение на столе присутствовало — свинина.

Такая родная, своя…

Без особых подробностей я рассказал о том, как вижу проблему с башкирами. Кириллов не разделял моего мнения, но теперь, по крайней мере, прислушался. При принятии какого-нибудь более жёсткого и откровенно неправильного решения его остановят именно мои доводы, которые обязательно, хоть, может, и неожиданно всплывут в голове у Ивана Кирилловича.

— Мне придётся некоторое время пробыть в Уфе. Если мы с вами договоримся, то я не буду вмешиваться ни во что из того, что будет происходить в этом городе, кроме того, что вы не станете усложнять обстоятельства дел с башкирцами! — сказал я уже более чем через два часа наших переговоров.

Я понял, что главное препятствие для того, чтобы Кириллов вёл себя несколько иначе и умерил свою агрессию — это Татищев. Глава Оренбургской экспедиции в этом не хочет себе признаться, но он обладает достаточно сильным характером, а всё равно боится Василия Никитича Татищева.

Мне стало очень интересно встретиться с этим человеком, который наводит ужас даже на сильных духом людей. Впрочем, стоит ли дёргать тигра за усы?

— Что это за история с обвинениями меня в воровстве? — уже когда наш разговор стал конструктивным, может быть, даже где-то замаячило определение «приятельский», спросил я.

— Учтите, господин Норов, что ваш брат — нужный человек для экспедиции. Посему дайте мне слово, что никоим образом не навредите ему! — потребовал Иван Кириллович Кириллов.

Во время переговоров нужно хотя бы в чём-то уступать, в чём-то соглашаться, чтобы в основном иметь возможность протолкнуть свою позицию. Я дал своё слово, что братца трогать не буду. Мне, если честно, не хотелось его убивать или организовывать арест. У меня было острое желание заголить ему спину и просто выпороть, чтобы образумить. И почему мы часто прощаем нерадивым родственникам такие вот оплошности, по сути, даже преступления? Нет, нужно мне с Сашкой Новым быть построже.