Русский флаг (СИ) - Старый Денис

— Рассказывай!

Ожидал я услышать о каких-нибудь ярких, искромётных баек о путешествиях и приключениях от бандита Кондратия Лапы. Но, как это часто в жизни бывает, всё оказывалось вполне прозаичным.

Вышел он из Калуги, направился в сторону Нижнего Новгорода. Тут же нарвался на остатки разгромленной старообрядческой общины. Быстро подчинил себе этих уже готовившихся к самосожжению людей.

— Так вы что, здесь — да и с бабами? — удивился я, когда рассказ дошёл до этого эпизода.

— Баб своих мы отправили в Тобольск, там с ними ещё и два десятка мужей, кто здоровьем худ. А вот по весне и думали на Миасс уйти. Уже и с жёнками, и со всеми. Так что у меня ажно полная община выходит! — Лапа прямо-таки передо мной хвастался.

Я заметил некоторые изменения в этом человеке, в сторону человечности, что ли. Нет, уверен, что если встанет вопрос, пустить ли кому-то кровь или оставить в живых человека, он всё ещё выступит за первый, кровавый сценарий развития событий. Но когда Кондратий говорит о своей общине… Явно в среди этого множества есть кто-то, немного растопивший сердце сурового мужчины.

— Сам приженился ли с кем из той общины? — спросил я и понял, что попал прямо в цель.

По заложенной привычке, когда что-то непонятно или вызывает сильные эмоции Кондратий схватился было даже за саблю… Но тут же виновато улыбнулся и повинился. Право слово, умный же человек, обладает несомненными талантами, а как дело касается женщин… Многие великие мужчины прошлого именно на этом и погорели. Сгорали в отношениях с женщинами.

— Ты сядь и за сабельку не хватайся! — строго проговорил я, дабы приструнить дикаря. — Вспомни все наши уговоры и все свои клятвы. А нет… Я найду, как извести тебя и всю твою общину, всю… Кондратий! — я состроил суровое лицо. — Еще раз ты за саблю возьмёшься при мне… Не доводи до лиха, Лапа. Я не забыл смертей моих солдат.

Был ли я готов убить женщин и детей из общины Кондратия? Скорее всего, нет — но теперь нужно было это сказать. А вот любого мужика из той самой общины, который будет повязан саблей или даже ножом или топором, неважно каким оружием, всех уничтожить готов. Не удержать на поводке такого человека, как Лапа, если он не будет понимать, что я пойду на очень суровые мерам, если таковые понадобятся.

А пристрожить его надо — тем более что теперь Кондратий явно ослаб. У него появилось уязвимое место, его «кондратия пята», как «ахиллесова».

— Всё я помню, командир. Прошу простить меня, что за саблю схватился. Есть у меня там зазноба. И не чаял ужо, что за душу так баба взять может! — сказал Кондратий Лапа и покраснел, чуть ли на слезу не прошибло его. — И брыкается, словно кобыла необъезженная. Сторонится меня, не желает… А мужик-то ее помер, а с малым сыном она…

Слеза ли только? Да он и вправду начал рыдать! И вновь я удивлен, уже в который раз при общении с бандитом.

Я уже раньше замечал, что люди в этом времени слёз не особо стесняются. Тот же Фридрих Великий, по сути, перед своими генералами часто плакал. Но разве это каким-то образом повлияло на его величие? Явно, что нет.

Ну, а если дело касается простого, хоть и могучего мужика, который не так чтобы разбирается в различных дворянских негласных кодексах чести и прочих надуманных приличиях, то тут слёзы — вполне себе обыденность. И не стоит думать о том, что Кондратий Лапа вмиг стал слабым человеком. Он просто не посчитал нужным сдерживать те эмоции, что давили ему на сердце. Или они настолько незнакомы и непонятны Кондратию.

— Это и хорошо, что с бабами своими пойдёте. С местными башкирцами меньше свар устраивать будете, не польститесь на их баб. И хорошо то, что мы с тобой встретились. Натворили бы вы там делов… А нынче слушай, как поступим! — сказал я и пододвинулся ближе к Лапе, словно нас могли подслушивать.

Я ведь раньше был почти уверен, что в этом времени в районе реки Миасс не было каких-либо поселений. Кочевья башкир, если и проходили рядом, то это же не какой-то стационарный город или даже стойбище кочевников. Прошли люди — да и ладно! Можно отсидеться в остроге, проводить взглядом кочевников, ну и через пару деньков выйти из крепостицы и вновь направиться намывать золото.

Если бы именно так и было, то вполне достаточно было бы срубить пару острогов и взять эти места под свой контроль — даже силами бандитской ватаги Кондратия Лапы. Естественно, чтобы в дальнейшем всемерно ему помогать и присылать всё больше и больше людей да оружия. До тех пор, пока не расскажу о золоте властям, и сюда прибудут не солдаты.

Оказалось же, по крайней мере, со слов Алкалина, что в районе Миасса — как минимум несколько поселений башкирцев, постоянных причём. Так что нужно подождать того момента, когда знакомые мне башкирские старшины о чём-нибудь с ними договорятся. С теми, кто живёт, не зная о том, что золото практически у них под ногами.

Странные обстоятельства, как на мой взгляд. Неужели в тех местах, которые в иной реальности славились множеством больших золотых самородков, ни одного куска золота так и не было найдено?

Ну да ничего, вскорости найдём.

По сути, я в Уфе только лишь и жду результата, скорее, для себя. Сказала же государыня, чтобы я потратил две тысячи рублей на покупку земли у башкир? Значит, нужно это сделать.

Уже Лапа отправился к своей общине, уже я сжег свечу и две лучины, чтобы иметь возможность расписать очередной этап прогрессорства, когда в мою комнату вбежал Кашин.

— Ваше высокоблагородие… Сундук в серебром… Он пропал… Деньги государыни пропали! — чуть ли не кричал сержант.

Я бросил на него взгляд и сказал только одно:

— Пошли людей узнать, где сейчас Александр Матвеевич Норов!

Ну, если это он…

Тобольск

7 сентября 1734

Харитон Прокофьевич Лаптев сидел напротив своего знакомого — лейтенанта Дмитрия Леонтьевича Овцына. Если вчера и позавчера эти двое морских офицеров наперебой вели оживлённые беседы, то сегодня будто оборвало… Они терялись, не могли найти темы разговора, так как все сужалось к одному.

— Вы, Харитон Прокофьевич, меня осуждаете? — наконец, строго спросил Дмитрий Леонтьевич Овцын, прекрасно понимая причины смены настроения у своего гостя.

Точнее, даже не гостя, а своего рода инспектора.

— Да, буду честен с вами. Вы же честный офицер, а топите себя. Нам бы с вами линейные корабли в бой вести, а вы… Как бы и на плаху не пойти, — отвечал Лаптев, но поспешил поправиться: — От меня никто ничего не узнает, слово чести. Но дело в ином, подобное тайным долго не бывает.

Харитона Лаптева назначили в Тобольск с поручением провести ревизию дел лейтенанта Овцына. Но уже потом ему предстояло добраться из Тобольска в Иркутск, там переждать зиму и направиться на восток. Далеко на восток, до самого Тихого океана. А Харитон Прокофьевич был уверен, что ему предстоит ещё и пересечь этот самый океан и установить русский флаг на некоторых землях.

И чувство это имело свои корни и основания.

Но это случится, лишь если карты, переданные Александром Лукичем Норовым, не врут. Пока не было ни одной причины не доверять этим картам и самому Норову. Однако же при взгляде на них захватывало дух, будто бы глядел на… сказочное, невероятное. Подробные карты с многими точно, правильно зарисованными реками и притоками. Будто бы лет сто прошло, как изведали всю матушку-Россию. Как такое могло быть?

Вот и Дмитрий Леонтьевич Овцын увидел на карте, как именно Обь выходит в Северный Ледовитый океан, какие там мысы, какие рядом острова… Лейтенант Овцын, который тщательно готовился к экспедиции на следующий год, полдня не выходил из храма, молил Бога и благодарил его за такой подарок в виде карты.

Дмитрий о многом догадывался, может, даже и предполагал, чувствовал, как именно Обь должна выходить в Северный Ледовитый океан. Он же прикидывал, как и другие реки, вплоть до Колымы, вытекали в Северный Ледовитый океан. Так что когда офицер понял, что именно попалось ему в руки, то полдня провёл в храме, потом полдня сидел и вычерчивал карту, выстраивал маршрут. Два дня с упоением лейтенанты Лаптев и Овцын не только бражничали, а при этом вели беседы.