Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

Внутри стоял запах смеси керосина, АМГ-10 и дерева. Стены матово поблёскивали от тусклых лампочек вдоль потолка.

В качестве лежака я использовал один из деревянных ящиков из-под запасного имущества к вертолёту. Ящики были крепкие, обиты жестью. Свёрнутую демисезонную куртку я использовал как подушку. Даже в столь жаркой стране, как Сирия, нашлись дни, когда без ДСки было не обойтись.

Почти трёхчасовой перелёт давал возможность хорошо подумать, выспаться и… ещё раз подумать над происходящим.

Вот и сейчас перед глазами я вновь и вновь просматривал те самые листки с фотографиями убитых. А потом вспоминались и слова Казанова об убийстве Каргина. С Виктором Викторовичем поступили и вовсе по-бандитски. Машину заблокировали на одной из улиц, а затем несколько человек подошли вплотную и расстреляли полковника.

Что могло всех нас объединять, как жертв одного списка, мне до сих пор непонятно.

Так что от мыслей об охоте на меня, я перешёл к воспоминаниям.

Лицо невольно расплылось в улыбке, когда закрыв глаза, я увидел перед собой смеющуюся Тосю. Почему-то вспомнилось, как мне пришлось её «купать» после атаки уток в Торске. А затем память переключилась на один из вечеров в её родной деревне.

Тёплый плед, широкая качеля, в которой мы медленно двигаемся вперёд и назад. У каждого в руках кружка горячего чая, а вокруг тишина, запах осеннего леса и ощущение тепла друг друга. И в такие моменты хочется сказать самому себе…

— Саныч, я так больше не могу. Я… я совсем ничего не понимаю! — подскочил ко мне Кеша, громко возмущаясь в самое ухо.

Не хочется на него ругаться. Друг, всё же. Но и делать вид, что я бодрствовал, не буду.

— Кеша, у меня глаза закрыты. Разве не видишь?

— Нет. Но это неважно. Я не пойму, Саныч!

— Конечно. Куда тебе? — тихо сказал я, открывая глаза.

— Командир, ну я уже битый час… бьюсь.

— Головой об стену? — уточнил я, поворачиваясь к Иннокентию.

— Нет. Об книгу.

— Жаль. Об стену было бы надёжнее для понимания. Ну в чём проблема, Кеш? — ответил я, усаживаясь на ящик.

Довольный Кеша, поняв что я весь во внимании его проблемы, плюхнулся рядом со мной. Петров расстегнул куртку песочного комбинезона и раскрыл книгу, которая была у него в руках.

— Мне моя Лена сказала, что я мало книжек в глаза видел. Я решил начать читать, Сан Саныч, — обрадовался Кеша.

— Вовремя. Что дальше?

— Ну, я решил начать с простого.

Так я и хотел сказать про букварь, но Кеша начал с «более простой» книги.

— «Этика и психология семейной жизни»? А чего не с «Капитала» Маркса? — уточнил я.

Кеша убрал в сторону книгу и приготовился говорить. И кроме шуток, он казался сейчас серьёзным.

— Саныч, вот у нас с ней проблемы. Я стараюсь отстаивать свои позиции, а она меня подавляет. Я ж её люблю, плюс она скоро родит. Как вот с ней ругаться?

Кеша, конечно, нашёл психолога. К тому же семейного. Мой опыт семьи ограничивается знакомством с мамой и папой Тоси. Но ведь сказать что-то нужно.

— Я тебе так скажу, Кеш. Мужик должен отстаивать свои личные границы. Практически как охранять свою территорию.

— То есть, показывать сразу что я недоволен, так?

— Как вариант. И ты не должен бояться осуждения с её стороны. Ты — главный. Ты — мужик.

Кеша обрадовался и заулыбался. Одно хорошо — опробует он новые знания уже по приезде в Союз.

После десятка вопросов Иннокентий выдохся. Сейчас он уже сопел лёжа на спине, раскинув руки.

Сон снова накатывал. Я слышал лишь гудение турбин и чувствовал, как Ил‑76 тянет нас всё дальше на запад. Когда проснусь, будет рампа, раскалённый ветер и новая неизвестность.

Странное ощущение… будто я уже знаю, что эта командировка станет какой-то особенной. Не рядовой.

Я подтянул бушлат повыше и закрыл глаза. Проснулся когда самолёт начал плавное снижение, а немногочисленные пассажиры в грузовой кабине зашевелились.

При выполнении очередного разворота и я полностью отошёл от сна, потягиваясь на ящиках. Карим Уланов академично убирал в сумку книжку, накинув на себя куртку и готовясь к посадке.

— Шевретку лучше снять. Там не холодно, — сказал я Уланову, и он меня послушал.

— Из Сирии в Сирию, так?

— Ну, если отбросить некоторые особенности, то да, — кивнул я.

Пока я слез со своей «деревянной лежанки» и встряхнул куртку лётного комбинезона, ко мне подошёл Кеша. Судя по выражению его лица, вопрос он уже подготовил.

— Сан Саныч, ну а как мне своё пространство защищать?

Ну, достал! Я теперь с ним ещё и как тренер личностного роста поработать должен⁈

— Смело, но аккуратно, — ответил я.

Однако в проблему Иннокентия решил включиться и Карим. Его быстро посвятили в курс дела.

— Ладно, представь, что я — Лена. Пришла к тебе с наездом. Мол… ты чего носки разбросал и на кровати лежишь? А ну вставай! — сказал Уланов.

Получилось неплохо. Теперь слово было за Кешей. Он подумал и выдал:

— Эм… Я тебя не звал. Иди на хрен отсюда!

Мы с Каримом переглянулись и внимательно посмотрели на Кешу.

— Так? Или нет? — спросил он.

— Саныч, а что это было? — спросил у меня Карим.

— Это пример отстаивания личных границ. В данном случае, мужчина не ищет социального одобрения и открыто выразил свою позицию, не боясь осуждения, — ответил я, но Кеша был не совсем доволен.

Он всё так же смотрел и ждал какой-нибудь ещё реакции.

— Кеша, давай ты не с психологии, а с отечественной литературы начнёшь читать, — предложил я, доставая из рюкзака «Честь имею» Пикуля.

Самолёт продолжал снижаться, и в иллюминаторе начали проглядываться очертания оазиса, вокруг авиабазы. Непривычно, когда тебя не сопровождают вертолёты перед касанием полосы. Да и давно уже самолёт, на котором я лечу, не выполняет заход с градиента.

От прибрежного города прослеживается серая полоска дороги, которая и ведёт в сторону авиабазы. Только вот пока не видно ни полосы, ни самой инфраструктуры аэродрома.

— Задачу будут сегодня ставить на вылеты? — спросил у меня Кеша, присаживаясь рядом на откидную сидушку.

— Возможно. Срок нашего пребывания здесь был указан в документах чисто символический, — ответил я, продолжая смотреть в иллюминатор.

— Предположу, что двумя символическими неделями не ограничимся. Иначе, зачем мы столько много тащим ЗИПов на Ми-8, — предположил Карим.

— Думаешь? Здесь столько ящиков, что можно два Ми-8 собрать, — удивился Кеша.

— Сейчас сядем и всё увидим. В Сирии мне сказали, что вся информация по прилёту на базу будет у старшего группы советских советников, — сказал я, затягивая парашютную сумку со снаряжением.

Ил-76 через несколько минут коснулся полосы. Плавное торможение с включением реверса заставило проснуться ещё продолжавших спать техников и их старшего группы.

До остановки самолёта больше разговоров не было.

Рампа Ил‑76 загудела и медленно поползла вниз. В нос ударил первый порыв горячего воздуха — густого, пахнущего керосином, гарью и чем‑то металлическим. Это был другой воздух, не сирийский.

Я шагнул первым. Спустившись по рампе, огляделся вокруг.

Аэродром был весь в пятнах копоти. По краям полосы были воронки. И вполне себе свежие. Никто их здесь не торопился закапывать. За дальним ангаром чернели остовы истребителей. Обугленные скелеты с разорванными крыльями двух МиГ-21.

— Это здесь американцы так учения проводили, да? — спросил у меня Карим.

— Да. Несли свободу и процветания обездоленным. С помощью бомб, конечно.

Яркий свет солнца не давал возможность долго смотреть без очков. Надев свои «Авиаторы», я закинул за спину сумку и пошёл к толпе военных, стоящих рядом с двумя японскими внедорожниками.

Только мы отошли от самолёта, его тут же обступили вооружённые автоматами советские морпехи в полевой форме. На них была надета так называемая форма «тропичка», но в камуфляже расцветки «Бутан». Кажется, рано для появления подобной формы.