Гасконец. Том 1. Фландрия (СИ) - Алмазный Петр

Сперва он промолчал. Молчал, может быть, целую минуту. Потом заговорил:

— Я сын своего отца, и внук своего деда, — голос мушкетёра снова стал ледяным. — Моя судьба, с самого детства, была определена старыми костями в земле. Мир — это склеп и ничего больше.

— Живые все-таки важнее, — не согласился я.

А пленный испанец ещё раз оглядел своих мёртвых товарищей, будто прощаясь с ними.

— Ладно, живые и вправду важнее… — вздохнул он, нехотя соглашаясь с моей репликой. — Нам придётся проплыть немного на лодке.

Мы с Анри согласились и все вместе, втроем, осторожно спустились к берегу. К нашему удивлению, утёс скрывал сюрприз — небольшую нору, в которую можно было пролезть лишь согнувшись. На берегу также лежало несколько спальников — точнее, просто свернутых подстилок, из ткани и шерсти. И, что куда важнее, фонарь.

Я запалил этот фонарь и полез в нору, оставив Анри охранять нашего пленника. В норе обнаружился целый склад: аркебузы, порох, пули, какие-то съестные припасы.

— Отлично устроились, — сказал я, вылезая. Испанец не ответил, поморщившись.

Он и Анри уже сидели в лодке. Мушкетёр взялся за весла. Я забрался к ним, погасил фонарь, но оставил его на носу лодки.

— Как тебя зовут, приятель? — обратился я к испанцу. Тот кисло представился:

— Диего.

— И всё? Меня вот зовут Шарль Ожье де Батс де Кастильмор. А ты просто Диего?

— Диего Артуро Перес, — ответил блондин. — Какое тебе дело до того, как меня зовут?

Анри д’Арамитц оттолкнулся веслом от берега и начал грести, хотя течение и так несло нас в сторону осаждённого Бапома.

— Всё ещё хочу вас нанять, — сказал я блондину. — Мне нужен человек, который сможет провести меня по Бапому.

— На кой-чёрт?

— Чтобы грабить только там, где нужно, — объяснил я. — И чтобы добраться в нужные мне места раньше, чем их разорят.

Анри молчал, и даже не смотрел в нашу сторону. Казалось, что работа веслами его успокаивала и умиротворяла. Они медленно, но ритмично опускались в воду, снова поднимались.

— На кой чёрт? — повторил Диего Артуро Перес. — Что вы хотите украсть? Или кого?

— Печатный станок, — ответил я. — Только умоляю вас, Диего, не спрашивайте на кой он мне чёрт.

— Ладно. Это всё? Просто провести вас на Печатный Двор?

— Нет, — я качнул головой. — Я бы ещё хотел, чтобы вы рассказали много ли в гарнизоне тех, кто готов сменить сторону, если ему хорошо заплатят.

— У вас и так людей больше, чем вы можете прокормить!

Анри всё-таки нас слушал: он не удержался и сухо рассмеялся. Испанец бросил на него полный ярости взгляд, но поделать ничего не мог.

— У Его Величества Людовика, конечно, достаточно, — терпеливо объяснил я. — Но конкретно я, шевалье де Батс, не отказался бы пополнить свой отряд.

— Никто тебе не присягнет, — буркнул Диего. — Ты не король.

Замечание было абсолютно справедливым. Но Анри невозмутимо пожал плечами и ответил вместо меня:

— При чем здесь присяга королю? Де Ларошфуко привёл к Ла-Рошели десять тысяч собственных людей. Разве это плохо?

Меня снова подёрнуло от упоминания Ла-Рошели. Так странно — её осаждали, когда я, то есть д’Артаньян, был едва подростком. Я пропустил важнейшую сцену романа, но как будто бы… чувствовал, что мне всё равно придётся туда вернуться. От этой мысли стало не просто грустно, а как будто чёрная тень дурного предчувствия наползла на меня, зашептала на ухо что-то гнетущее. Суждено ли мне умереть под Ла-Рошелью, вопреки логике и реальных событий, и романа? Или откуда эта неясная тревога?

Диего вздохнул. Связанными руками устало стянул с головы шляпу, подставил лысеющую уже макушку солнечным лучам. Потом поднял к небу и лицо. Не скажу, что он «постарел на десять лет» после взятия в плен или ещё что-то в таком духе. Но выглядел он уже больше, чем уставшим. Я бы сказал «задолбавшимся».

— Да, в крепости найдутся испанцы, что предадут Короля, — грустно сказал он. — Ты им только заплати.

Мы с Анри переглянулись, но ничего не сказали. Оба понимали, что если человек в таком состоянии, лишние вопросы могут его, наоборот, заткнуть. Лучше дать выговориться. Так оно и вышло. Несколько минут мы плыли в тишине, разве что под аккомпанемент плеска весёл, а затем Диего снова заговорил:

— Дезертирует чуть ли не каждый десятый. Я лично троих заколол, кто пытался сбежать. Ничего не хватает, жалованья не получали… — он вздохнул. — Но это их долг, чёрт подери.

— А долг Короны — заботиться о поданных, — ответил я. — Но понять твоё негодование легко, приятель.

— Я тебе не приятель, — огрызнулся Диего. — Причаливай к левому берегу, вон у той ивы. Она наш ориентир.

Лодка вскоре ударилась о берег. Я вылез первым, принял из рук Анри верёвку (моя всё ещё опутывала испанца), привязал суденышку к иве и помог выбраться связанному пленнику. Тот сразу же отшатнулся от меня, как только оказался на твёрдой земле. Арамитц тоже вылез на берег. Я, на всякий случай, забрал с собой фонарь и сказал:

— Показывай дорогу. И подумай о моём предложении.

— Я не предатель, — бросил Диего.

Анри д’Арамитц украдкой мне подмигнул, мол, а кто ж тогда нам путь показывает. Но ничего не сказал. Дорога была неровной, трава высокой и мокрой.

Мы шли и с каждым шагом почва под нашими ногами становилась всё более мягкой. Испанец шёл впереди, и я улучил момент, чтобы тихо спросить у Арамитца:

— Анри, а что не так с испанскими перебежчикам? Вам не понравилась моя идея?

— Ну, к вам они вряд ли пойдут, — задумался мушкетёр. — Но я тоже слышал, что испанцы дезертируют довольно часто. Особенно здесь, во Фландрии.

— А Испания ещё где-то воюет?

Мушкетёр даже остановился. Он смотрел на меня несколько секунд, словно не веря своим ушам, и не понимая, как вообще можно сморозить такую глупость.

— Шарль, то что говорил Исаак про ваше ранение, там всё правда? Он не шутил?

— Такими вещами не шутят, — я коснулся пальцем лба. — Пуля меня не убила, но память действительно отшибло изрядно.

— И ведь расскажешь кому, не поверят… да, друг мой, Испания воюет везде. Габсбурги протянули свои греховные лапы повсюду. Но я клянусь вам, жадность погубит этих чудовищ.

Я не знал что ответить. Анри, кажется, тоже не горел желанием продолжать разговор. Мы двинулись дальше, и ещё минут десять или пятнадцать молчали.

— Не может тайный ход проходить так далеко от крепости, — почуяв неладное, сказал я.

— А как бы мы ещё двигались за пределами вашего лагеря? — огрызнулся Диего. — Пока нужно идти болотами, а потом уже, под самой крепостью, начнутся тоннели. Они хоть и старые, но потолки держатся. Часа два под землей придётся провести.

Анри д’Арамитц положил руку на эфес шпаги. Я тоже чувствовал себя не слишком уверенно. А Диего упорно вёл нас в болото, и вот уже трава стала по пояс, а ноги то и дело хлюпали по грязи.

— Идите за мной, — предупредил испанец. — Шаг в шаг, а то увязнете.

Я огляделся по сторонам. Каменная махина Бапома всё ещё была хорошо видна. Значит, у Диего Артуро Переса не было шансов провернуть старый добрый манёвр Ивана Сусанина. Как бы далёко он нас не завёл, местность пока всё равно оставалось достаточно открытой — мы всё равно смогли бы попытаться вернуться назад, ориентируясь на Бапом. Впрочем, чем дольше мы шли в направлении неизвестно чего, тем слабее становилась моя уверенность. Солнце уже начинало садиться.

— Если ты решил завести нас в топь, — словно прочитал мои мысли Арамитц. — Лучше бы тебе начать молиться прямо сейчас.

— Да на кой… — Диего вздохнул. — На кой чёрт мне вести вас в топь, помереть я бы и у реки мог. Шагайте скорее. Главное, не сходите в стороны.

Мы послушались, хотя нельзя сказать, чтобы пленник нас успокоил. Когда солнце уже почти село, испанец остановился. Видно было весьма скверно, наползающие с запада тучи скрыли от нас звёзды.

Диего стоял, прислушиваясь и, возможно, стараясь разглядеть что-то вдалеке.