Гасконец. Париж (СИ) - Алмазный Петр

Слово «соседка» он выделил без какого бы то ни было уважения или радости. Конечно же, англичане были для нас не меньшими врагами, чем испанцами, и просто сейчас наш общий враг оказался чуть более неприятным, чем раньше. Я покачал головой.

— Вроде бы там была какая-то войнушка? — спросил я.

— Нет-нет, что вы, не войнушка, скорее мятеж. Шутка в том, что начал его сам Король Карл.

— Что? — не понял я.

— Король распустил парламент. Парламент собрал войска. Король тоже собрал войска. И сейчас они где-то на севере. Думаю, очень скоро даже сойдутся, — с наслаждением деревенской сплетницы, рассказывал де Порто. Я только пожал плечами.

— Нам-то что с этого? Нам нужно попасть в Лондон, в то место, где по указаниям короля был похоронен Бекингем, и всё.

— В этом-то и проблема, друг мой, — усмехнулся подъехавший к нам Анри д’Арамитц.

— Карл Первый повелел похоронить Бекингема в королевской резиденции в Вестминстерском аббатстве. И вот попасть туда, учитывая всю неприятную ситуацию, будет очень и очень тяжело, — продолжал гугенот.

Исаак многозначительно кивал, соглашаясь. Арман д’Атос, будучи, наверное, самым здравомыслящим членом нашей группы, рассматривал унылые английские пейзажи.

Я только пожал плечами.

— А что нам еще остается? Может быть выдадим себя за потомков королевской крови или еще чем-то такое?

— Нет, вряд ли это получится. Мне кажется, нам скорее лучше проникать тайком. Под покровом ночи, — подал голос Арман.

Какое-то время мы ещё продолжали обсуждение, однако я быстро заметил, что Миледи кажется, как будто бы отчуждённой и невеселой. Она плелась позади нас, опустив голову и никак не вступала в беседу. Я чуть-чуть справил темп, чтобы наши лошади поравнялись, оставив мушкетеров дальше придумывать планы проникновения в Вестминстерское аббатство.

— Мой друг, что с вами? — спросил я у миледи, осторожно касаясь ее руки. Она повернулась, и несколько секунд долго смотрела на меня своими чудесными зелеными глазами. Только потом она сказала:

— Я не думала, что мы… не знала, что нам придется проникать так далеко в Англию. Если честно, я очень хочу домой.

— У вас есть родственники в Англии? — спросил я. Она покачала головой.

— Нет-нет. Как вы могли догадаться, фамилию Винтер я просто выдумала, поскольку де Бофора встретила зимой.

Я кивнул.

— Да, я знал. Мало ли что. Вы никогда не были знакомы с Бекингемом?

Миледи покачала головой.

— Как я могу его знать? Бекингема убили, по-моему, когда мне было лет шесть, может быть, десять. Точно не знаю.

Мы замолчали на минуту. Впереди всё раздавался весёлый спор трёх мушкетёров. Арман предлагал взобраться на стену, и уже оттуда проскользнуть внутрь. Анри считал, что будет проще сперва победить всех сторонников Парламента, а потом уже просить Карла Первого разрешить нам выкопать труп его приятеля.

— Вам-то хочется домой? — вдруг спросила Анна де Бейл.

— Не бойтесь, скоро мы вернемся, — вместо ответа, принялся я успокаивать девушку. Дом для меня был темой слишком сложной.

— Нет-нет-нет, вы не понимаете, я имею в виду домой. Я много лет не была дома по-настоящему.

— Вы не из Парижа? — спросил я.

— Из бедного пригорода Парижа. Но не в этом дело. Я имела в виду церковь, где служил мой брат.

Мы замолчали. Остаток пути до Лондона, я держал её за руку и молчал.

А мушкетёры старались давать нам время наедине. Весь путь они не вмешивались в наши дела и в основном болтали между собой. Три мушкетёра ехали впереди, о чём-то общаясь, а я большую часть времени проводил с Миледи. По крайней мере я рад, что никто из них не ревновал.

Самым сложное было спрятать аркебузу, но благо я нашел решение на одном из постоялых дворов, перед самым Лондоном. Там я прикупил здоровенный сундук. Набил его каким-то дешевыми тканями и спрятал снизу в свою аркебузу.

Этот сундучок мы повесили на де Порто, которого, как и самого большого из нас, назначили наименее знатным. Конечно, его честь это очень сильно покоробило, но мы клятвенно уверяли де Порто, что будем обращаться с ним максимально вежливо. Так что, на здоровяка сгрузили все вещи, и мы въехали в Лондон.

Город был серым и не слишком запоминающимся. В этом плане, Лондон не был похож на Париж. Он был пыльным и грязным. Практически повсюду пахло то ли маслом, то ли дегтем. Прямо здесь же строили корабли. Спускались прямо в Темзу и запах дегтя, которым смолили палубу и доски, бил в нос. От запаха вообще было сложно укрыться.

Может быть я просто уже привык к Парижу его запахам, но как будто бы каждый новый город пытался удивить меня новым сочетанием отвратительных ароматов. Если честно, я скучал по Гаскони.

Я даже обратился к Миледи с вопросом, хочет ли она после нашего краткого пребывания в Париже вернуться ко мне в Гасконь. Она только рассмеялась, и сказала, что решит это уже после свадьбы.

Мы вошли в город к полудню. Быстро сняли небольшую комнату на постоялом дворе у берега Темзы. Там ужасно пахло, но выбора у нас не было.

А уже к закату мы оставили Миледи одну в комнате, заперев ее и оставив пистолет и аркебузу, на всякий случай. Очевидно, пистолет ей отдал д’Арамитц. У меня же был с собой этот новый удивительный пистолет с раструбом, который я нес в седельной сумке и, конечно же, мой старый трофейный пистолет.

Не доезжая немного до Вестминстерского аббатства, де Порто выдал нам неизвестно где купленные бенедиктинские робы. Мы быстро переоделись, спрятали лошадок во дворе какого-то не слишком знатного горожанина. Тот бы похож на бандита, но Исаак передал ему пару золотых испанских дублонов и сказал на испанском:

— Я дам больше, когда вернусь.

Мужчина с улыбкой закивал. Мы, уже переодетые в бенедиктинцев, приблизились к Часовне Святой Марии. Точнее, мы приблизились к одной из выдающихся частей монструозного аббатства, а уже через минуту, де Порто объяснил мне, что вот эта конкретная часть и есть Часовня.

— И что нам с того? — не понял я.

— Пока ты ворковал с гугеноткой, мой дорогой друг, я уже обо всём договорился, — рассмеялся де Порто.

Арман и Анри только пожали плечами. Мы подошли к одной из небольших и практически незаметных дверей, скрывающихся в теле Часовни. Де Порто дважды постучал. Ему открыли практически сразу же. Бенедиктинец, ничем не отличающийся от нас, осторожно выскользнул за дверь и прикрыл её за собой.

— Боюсь, вы слишком рано, — прошептал он на французском.

В руках де Порто мелькнула ещё одна золотая монета. Правда уже не испанская. Он держал в ладони луидор. Бенедиктинец быстро схватил золотой, спрятал его где-то в складках своей робы, а потом зашептал:

— Да нет же, вам правда нужно побродить где-то ещё минут тридцать.

— Что такого могло случиться, — нетерпеливо спросил Исаак. Мы переглянулись с Анри д’Арамитцем.

— Брат, лучше и впрямь немного пройтись, — сказал я. Де Порто вздохнул.

— Что-то серьёзное? — спросил он у бенедиктинца. Тот кивнул.

— Ну для чего мне лгать вам, — ответил он. — Возвращайтесь через полчаса.

Мы уже собирались уходить, но незаметная дверь часовни снова отворилась. На пороге стоял мужчина, одетый в чёрное, но с белым воротником. На его голове была высокая чёрная шляпа, на поясе висели шпага и пистолет. Нахмурив кустистые брови, он рявкнул что-то бенедиктинцу.

В своей прошлой жизни, я неплохо знал английский. А вот в моём теле — теле Шарля Ожье де Батса — нужных нейронных связей не оказалось. Я попытался сосредоточиться, вспомнить хотя бы слово, и тут же моя голова взорвалась от боли. Я схватился за виски.

Мужчина в чёрном обратился ко мне. Чем сильнее я пытался вслушиваться, тем больнее мне было. Хуже того, никто из трёх мушкетёров так ему и не ответил. Тогда бенедиктинец начал что-то тихо и испуганно лепетать. Человек в чёрном снова на него рявкнул и тот заткнулся. Боль пронзала голову тысячей маленьких иголок.