Красавчик. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей

Шагнул к Наде — преградил ей путь к столу. Взял Петрову за плечи. Посмотрел на посыпанное веснушками Надино лицо, улыбнулся. Петрова заглянула мне в глаза, замерла. Мне показалось: она затаила дыхание. Я заметил, как затрепыхалась жилка на Надиной шее.

«…Обязывают всех коммунистов быть активными политическими бойцами партии, непримиримо относиться к буржуазной идеологии и морали, выступать последовательными поборниками нового, передового…» — сообщил нам голос из радиоприёмника.

— Надя, ты замечательная девушка, — сказал я. — Умная, красивая и добрая. Уверен, что всё у тебя будет хорошо. Это без вариантов. Передай от меня привет своему брату, когда он проснётся. Удачи тебе. Не болей и не унывай. Жизнь прекрасна.

Я привлёк Надю к себе. Наклонил голову. Поцеловал Надежду в щёки и в кончик носа.

Взглянул Петровой в глаза и сказал:

— Будь счастлива, Надя.

Подмигнул Надежде, вышел из комнаты и поспешил к выходу.

Услышал за спиной:

— Сергей, а варенье?

В Надином голосе явственно прозвучали нотки растерянности и разочарования.

— Вареньем брата накормишь, когда проснётся, — ответил я.

Оглянулся уже за порогом квартиры, улыбнулся и махнул рукой.

— Передай привет Вадику, — сказал я. — Ты классная девчонка, Надя! Всё у вас будет хорошо.

По пути к метро я задержался около ларька, купил мороженое. Решил, что хоть таким образом отмечу сам с собой свой сегодняшний успех. Остановился под кроной клёна, покусывал лежавший между двумя вафлями пломбир, рассматривал спешивших к спуску в метрополитен всё ещё наряженных в лёгкие короткие платья комсомолок.

Прикинул, сколько времени мне понадобилось, чтобы освоить «лечение». С удивлением обнаружил, что пробыл в тысяча девятьсот семидесятом году меньше трёх месяцев. Сегодня двадцать седьмое сентября, а на станцию «Пороги» я приехал вместе с Сергеем Петровичем Порошиным в ночь с тринадцатого на четырнадцатое июля.

До десятого октября (дня, когда в прошлый раз умер Юрий Григорьевич Новых, мой прадед) оставалось ещё почти две недели. Буквально вчера мне казалось, что времени у меня — впритык. Сейчас же я подумал о том, что выполню свой уговор с прадедом «с запасом по времени». Я сунул в рот остатки мороженого, вытер пальцы о кленовый лист.

Огляделся по сторонам. Взглянул на фасады зданий, на всё ещё покрытые зелёной листвой деревья, на шагавших по тротуарам людей. Напомнил себе о том, что уже скоро я уеду из Москвы и из СССР. «Три дня осталось до лета, — вспомнил я Алёнины слова (из фильма „Три дня до лета“). — Мы его так долго ждём. Жаль, что оно промчится быстро».

Около прадедовского подъезда я увидел машину Сан Саныча: чуть запылившийся тёмно-зелёный «Москвич-408». В подъезде почувствовал едва уловимый запах одеколона (таким обычно пользовался Александров-старший), его не скрыл даже свежий запах табачного дыма. Аромат женских духов я почувствовал, когда вошёл в квартиру (знакомый мне аромат). Уловил я и запашок лекарств. Увидел на полу в прихожей две пары женской обуви. Услышал звучавшие в гостиной тихие голоса: мужской и женский. Я щёлкнул дверным замком — голоса стихли. Из спальни Юрия Григорьевича вышла Варвара Юрьевна.

Она взглянула мне в лицо и спросила:

— Сергей, это правда? У тебя получилось? Папа так сказал.

Бабушка Варя замерла в шаге от меня, посмотрела мне в глаза. У бабушки за спиной я заметил выглянувших из гостиной Сан Саныча и… Лебедеву. Сан Саныч выглядел непривычно серьёзным. Алёна нервно теребила пальцем пуговицу на платье.

Я кивнул.

— Всё нормально. Я только что проверил. «Кровавый мальчик» не случился.

Сменил уличную обувь на домашнюю.

Варвара Юрьевна всплеснула руками.

— Слава богу, — тихо сказала она.

Бабушка Варя погладила меня по плечу.

Я увидел в её глазах влажный блеск.

— Папе стало плохо, — сообщила Варвара Юрьевна. — Сделала ему укол. В больницу поехать он отказался. Ждал, когда ты вернёшься. Сказал, что ты… всё сделаешь. Уже сегодня. Серёжа, ты ведь сделаешь?

— Сергей! — позвал Юрий Григорьевич.

Мне почудилось: голос прадеда походил на стон. Варвара Юрьевна вздрогнула, обернулась и поспешила в спальню своего отца. Я последовал за ней. Услышал, как у меня за спиной скрипнул паркет под ногами у Сан Саныча и Лебедевой. В спальне прадеда запах лекарств усилился. Здесь он перебил даже душок одеколона. Я увидел на письменном столе пачку ваты, приоткрытую аптечку, тонометр и стеклянный шприц. Взглянул на Юрия Григорьевича — тот лежал на кровати, часто и тяжело дышал (будто бы прилагал усилия для каждого вдоха). Прадед отыскал взглядом моё лицо, кривовато улыбнулся.

— Как там… мальчик? — спросил он.

— Спит, — ответил я. — Разбудить не могут. Я его не разглядывал. Но уверен: всё с ним будет прекрасно.

— Это хорошо, — сказал Юрий Григорьевич.

Мне показалось, что его взгляд на мгновение замутился. Но пелена с глаз Юрия Григорьевича тут же исчезла. Прадед кашлянул, улыбнулся. Он взглянул поверх моего плеча — на Сан Саныча и Лебедеву. Хрипло выдохнул. Приподнял руку, указал на сейф.

— Открой сейф, Сергей, — велел он.

Рука Юрия Григорьевича задрожала и опустилась на кровать, словно прадед не удержал её навесу. Я провернул торчавший в замочной скважине сейфа ключ, потянул на себя металлическую дверцу — скрипнули будто бы нарочно не смазанные петли.

— Там, на верхней полке, — сказал прадед. — Видишь банку? С жёлтой этикеткой.

Я заглянул в сейф. Увидел стопку тетрадей — тех самых, куда Юрий Григорьевич записал «предсказания советского Нострадамуса». Около них стояла закрытая капроновой крышкой банка с платком. Сбоку на ней красовался жёлтый бумажный прямоугольник.

Я вынул банку из сейфа и показал её прадеду.

Уточнил:

— Эта?

— Кхм. Да. Это моя.

Юрий Григорьевич улыбнулся и сообщил:

— Заранее платок приготовил. Кхм. Надеялся, что… понадобится.

Прадед замолчал, отдышался.

Снова указал чуть согнутым пальцем на сейф.

— Там… внизу, — произнёс он. — Видишь? Платки доноров. Кхм. Достань.

Я поставил первую банку на стол. Достал из сейфа две другие банки (в них тоже лежали подкрашенные высохшей кровью носовые платки), убедился, что жёлтых этикеток на них не было. Разместил их на столешнице рядом с «прадедовской».

Юрий Григорьевич взглянул на меня и сказал:

— Сделай это, Сергей. Сейчас. Не хочу в больницу.

— Не вопрос, — сказал я. — Сделаю.

Прадед улыбнулся, кашлянул и расслабился.

Он шумно вздохнул и тихо сказал:

— Не волнуйся, Сергей. Варя за мной присмотрит. Сегодня и завтра. Кхм. Она всё знает.

Он снова нашёл моё лицо взглядом и потребовал:

— Диван ей уступишь. Кхм. Ляжешь на раскладушке.

Я кивнул.

— Не вопрос.

Юрий Григорьевич тяжело вздохнул, улыбнулся.

— Сане я про тетради всё сказал, — сообщил он. — Санечка знает, как быть… если что. Кхм.

— Григорьич, ты там не расслабляйся! — сказал у меня за спиной Александров. — Не надо нам этих «если что». Сам разберёшься со своими мемуарами-то. У меня и без них забот предостаточно. Так что брось это нытьё! Не сваливай на меня свои проблемы!

Сан Саныч толкнул меня кулаком в плечо и потребовал:

— Шевелись, Красавчик! Не жуй сопли! Покажи, чему ты там научился.

Глава 15

Сан Саныч увёл Алёну на кухню — я с Лебедевой пока сегодня и словом не обмолвился. Мы с Варварой Юрьевной прошли в гостиную. Я зажёг новую свечу (от прошлой свечи остался лишь двухсантиметровый огарок), уселся в кресло. Сердце в груди выстукивало чёткий неспешный ритм — будто настраивало меня на работу. В аквариуме всплеснула рыбка. С улицы донеслись голоса птиц. В своей спальне надрывно кашлянул Юрий Григорьевич. Я вынул из банок платки доноров, убрал пустую стеклянную тару на пол. Вытянул перед собой руки. Варвара Юрьевна прибинтовала платки к моим запястьям.