Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Посмотрим, посмотрим, посмотрим, посмотрим, – как заклинание, несколько раз повторил он. – Посмотрим.

Сергеев отснял на телефон все документы из Бешметовского, ну то есть из моего досье. Пока он трудился, позвонила Жанна.

– Привет, Жанна! – воскликнул я.

Сергеев тут же замурлыкал:

– Стюардесса по имени Жанна… обожаема ты и желанна…

Я отошёл от него подальше.

– Так! – воскликнула она. – Краснов, ты где сейчас находишься? Девок опять клеишь?

Знала бы она, как я сегодня склеил Аньку Грошеву.

– Клею, клею, – усмехнулся я. – Поймаю и клею.

– Да, я и не сомневаюсь, кобель.

– Жанна, подобная лексика тебя не красит.

– А я и не собираюсь перед тобой украшать себя, – сказала она. – Где ты сейчас?

– В гостях.

– У кого? У бабы? Ладно, шучу я. Короче, надо поговорить.

– Приглашаешь к себе? – спросил я. – Правильно понимаю?

– Нет. Сегодня не приглашаю. Сегодня не будет ничего.

– Почему?

– Давай без подробностей, ладно? Не буду я на всё управление о своём состоянии здоровья распространяться.

– Ты что, нездорова?

– Здорова, отстань! Короче, не желаешь ли ты пригласить даму в греческий ресторан?

– Это в какой? В тот, где мы недавно встретились?

– Именно в него.

– Очень желаю. Во сколько?

– Давай через полчаса.

– А мы сядем? Там места‑то есть?

– Да, по вечерам всегда свободно. Это только на обед не протолкнуться.

– Ну понял, хорошо. За тобой заехать?

– Не смеши меня, мальчик. На чём ты за мной можешь заехать?

– На «Мустанге»? – усмехнулся я.

– Серьёзно⁈ – моментально заинтересовалась она.

– Нет, я пошутил. Нет никакого «Мустанга».

– Ещё раз так пошутишь, у тебя не только мустанга не будет, но и деточек тоже. Ты понял?

Ну надо же, все сегодня заботились о моих деточках. Закончив разговор, я начал собираться.

– Признаюсь, – задумчиво покачал головой Сергеев, – я даже и не думал ещё какой‑то месяц назад, что меня снова увлечёт моя работа. Интересный ты человек, Серёга. Интересный. Отчаянный и везучий. Давненько я таких не встречал. Просто поразительно, что ты творишь…

– И я рад, что мы встретились, – улыбнулся я. – Говорю абсолютно искренне.

– Ты‑то, конечно, рад, – засмеялся он. – Эксплуатируешь меня на халяву. А я пашу даром.

Я тоже засмеялся и покачал головой.

– Ладно, бывай. Жалко, что не остаёшься, но Жанна, я понимаю. Жанну нужно уважить, кем бы она ни была.

Он пожал мне руку. Прежде, чем выйти, я посмотрел в глазок на большую чёрную букву «Z». Всё было спокойно и тихо. Как всегда. Попрощавшись, я повернул замок и потянул дверь на себя. И в этот самый момент дверь в квартире напротив тоже кто‑то потянул на себя. До ужаса синхронно. Я сделал шаг и оказался стоящим прямо напротив соседа Сергеева.

Никитос, а это был именно он, тоже сделал шаг и тоже замер. Так же, как и я. Твою мать… Шарики и ролики в его черепушке моментально зашевелились и он несколько раз перевёл взгляд с меня на Сергеева и обратно.

Твою же мать, снова мысленно произнёс я.

– Твою же мать… – тихонько сказал вслух Никита и глаза его сделались злыми и колючими…

Серджио Леоне, всё‑таки, был гениальным режиссёром, как ни крути. Его работа с крупными планами выше всяческих похвал. Она великолепна. Особенно в «Хорошем, Плохом, Злом». Финал этого фильма вызывал у меня невероятно сильные чувства, сколько бы я его ни смотрел. Глаза, показанные на весь экран. Какие невероятные чувства и эмоции они передавали… Ангельские глазки, Блондинчик… Просто бесподобно.

Нам с Никитосом, безусловно, до этих титанов было далеко, да и задача у каждого из нас была противоположной. Нам нужно было как можно лучше скрыть свои чувства и эмоции. Но даже, учитывая это обстоятельство, полагаю, крупные планы, показывающие наши глаза, могли бы произвести впечатление на публику.

Пауза была очень короткой, просто время замедлилось, или мне это показалось. Но впечатление было таким, будто мы не меньше минуты прожигали друг друга взглядами, полными слабо прикрытой ярости.

– И не нужно мне больше приносить кефир и манную крупу! – сварливо провозгласил Сергей Сергеевич, выглядывая в щель не захлопнутой двери и стараясь разрушить магию наших взглядов.

Было в этом противостоянии что‑то сверхъестественное, как если бы Никитос вдруг почувствовал, что мой взгляд берёт начало не здесь, не в голове Серёжи Краснова, а на дне холодной ямы в лесу, вырытой тридцать лет назад.

У меня мурашки пробежали по спине и волосы защёлкали от слабого электрического импульса. Думаю, Никитос испытал что‑то подобное. Впрочем, кто его знает, насколько он очерствел и потерял способность чувствовать ту незримую взаимосвязь, которая всегда существовала между нами.

– Ты можешь объяснить это, в конце концов, в своём Собесе? Сколько можно? Хотя бы, скажи там руководству, чтобы тушёнку передавали, а лучше водку, – воскликнул Сергеев и резко замолчал, будто только что заметил Никиту.

Артист. Быстро сориентировался.

– Передам, Сергей Сергеевич, – ответил я, не отрывая глаз от Никитоса. – Но я человек маленький, мне сказали принести, я несу. А к руководству меня не подпускают.

Но Никита был не дурак, а в молодости так вообще – умница и золотая голова. И он такие моменты схватывал налету. Так что никакая залипуха и даже талантливо исполненный экспромт о волонтёре социальной службы и недовольном пенсионере не могли заморочить ему голову. И сейчас, я думаю, картинка у него сложилась вполне ясная, и недостающие ячейки в пазле моментально заполнились.

Ну, собственно, тут не нужно было, как Птице‑Говоруну, отличаться особым умом и сверхсообразительностью. Всё было понятно и прозрачно. Отставной журналюга, щелкопёр, акула, мать его, пера, зубастый публицист и умелый провокатор с одной стороны… И недоросль, малолетка вцепившийся в лодыжку, как дурная собачонка, и не разжимающий челюстей с другой… Прекрасный союз. Плодотворный…

Вот откуда ползли все эти статейки! Как только появился этот Краснов, вернее, не появился, а как только он взялся за все эти поиски секретных материалов, так и понеслось. Да ещё как понеслось.

– Знаешь, что это такое? – спросил Никита у меня и показал на дверь.

Вернее, не на дверь, а на букву Z. Ту самую, которую я ему оставил в качестве напоминания о прошлом.

– Полагаю, Никита Антонович, что это буква Z, – спокойно сказал я, пожав плечами. – Сегодня этим символом мало кого удивишь, мне кажется. И иметь его в таком виде, крупным, во всю дверь, это прямо декларация. И в какой‑то степени знак сопричастности к истории, творящейся на наших глазах. Заявление всему миру.

Никита молчал и вглядывался в моё лицо, представляя, возможно, как бы на мне смотрелась балаклава с неровной прорезью.

– Но в этом конкретном случае, – продолжал я, – буква Z напоминает, скорее, знак Зорро из известного кинофильма.

Никита скрипнул зубами. Он был страшно напряжён. Во взгляде читалась интенсивная работа мозга. Он ничего не сказал, но поднял руку и поводил перед моим лицом указательным пальцем.

– Собес… – протянул он. – Собес…

– Собес, – подтвердил я.

– Вот именно, – добавил наблюдавший за этой сценой Сергеев. – В Собесе непонятно, что творят. Думают, я на них управу не найду.

– Собес, – повторил Никита и вдруг, усмехнувшись, подмигнул мне.

Я пожал плечами и улыбнулся.

– Я из тебя… – тихонечко, нараспев произнёс он, – я из тебя всю душу выну… Знак Зорро, да?

– Был такой кинофильм, – кивнул я. – Вы, наверное, видели его в молодости.

Видел, ещё как видел. Ходил на него вместе со мной и даже несколько раз. Никитос, не отводя взгляда от моих глаз, несколько раз кивнул и прищурился.

– Знак Зорро! – повторил он. – Знак Зорро…

Он тоже улыбнулся, только, в отличие от моей, его улыбка была холодной и недоброй. Теперь я вижу, откуда ветер дует, как бы говорила его улыбка, и кто пишет все эти дурацкие статейки, и кто стоит за этим писакой, и где он берёт материалы.