Обострение (СИ) - Волков Тим

Сильвестр сплюнул, его глаза, узкие, как щели, заметались. Ага, почувствовал, что жаренным запахло.

— Антип… болтун… Но без улик, поручик, вы мне не страшны. Керосин? Докажи! Морфий? — он кивнул на Субботина, скорчившегося у дерева. — Его спроси, он покупал… Не я.

Субботин, услышав, взвыл:

— Врёшь, подлец! Ты подсунул, ты заставил! Я… я не хотел… — его голос сорвался, руки затряслись — накатывала ломка. — Иван Палыч, ты хороший человек, ты все понимаешь. У меня болезнь, жилы выворачивает. Я только по этому делу. А церковь и покушение — это не я. Это вот он. Если надо, я все напишу. Только не губи! У меня… у меня сын остался! Не меня, его пощади. Без папки ведь останется, пропадет!

— А когда ты сына своего с его матерью колотил в ломке что-то не заботила тебя его судьба! — злобно процедил доктор. — Поздно спохватился.

— А что, Иван Палыч, — усмехнулся Гробовский. — Может, тут их и оставим? А то мороки теперь столько — вон каких кабанов до села везти. А тут волки свой суд устроят, за ночь и косточки не останется! И всем проще будет. Были такие вот жулики — и пропали! Кто знает, может в бега подались? А найдут фаэтон — так тут и понятно все. Пошли двое дружков в лесок, с морфием, да не расчитали силенок. А зверье уже и подсутилось. Что скажешь? Ловко я придумал?

— Это самосуд! — завопил Субботин.

— Ты не кричи — волки знаешь какие на слух тонкие? К тому же у тебя вон рана и кровь сочится. От запаха крови они совсем с ума сходят. Дуреют.

— Алексей Николаич, да что же это такое происходит⁈ Не губи! Я… я все напишу! Слышишь? Все напишу! Про этого гада все напишу!

— Заткнись! — вдруг подал голос Сильвестр. — Заткни пасть!

Гробовский незаметно подмигнул Ивану Палычу и тот понял, что это был такой трюк. Запугал Субботина, который на поверку оказался трусом.

— Напишешь, говоришь? — спросил поручик.

— Напишу! Вот те крест!

— Ну коли так, — немного подумав, ответил он. — То ладно, так уж и быть. Поехали прямиком к Лаврентьеву — там все на бумаге и изложишь! А обманывать вздумаешь, так я не поленюсь, верну тебя сюда. К дереву привяжу и…

— Не передумаю! Не передумаю, Алексей Николаевич! Ты только отметь там, в протоколе, что чистосердечно я, что покаялся я, с повинной.

— Ты не думай, доктор, что победил, — вдруг совсем тихо, с каким-то звериным рыком произнес Сильвестр. — За мной последнее слово. И оно такое — я вернусь. Слышишь? Вернусь и отомщу. Ножом горло тебе вскрою, твоим же, скальпелем врачебным! Тогда и посмотрим кому весело будет!

С этими словами он рассмеялся, громко, лающим смехом. Встревоженная птица вспорхнула с ветки и полета прочь от этого пугающего места. А Сильвестр продолжал смеяться, все громче и громче.

Глава 14

Конец ноября выдался какой-то суматошный, но, вместе с тем, наверное, и неплохой. Схваченных злодеев — Субботина и Сильвестра — задержали и увезли в город. Гробовский с помощью своего человека сумел-таки уговорить староверов на прививки — и чего ему это стоило, знал лишь сам Алексей Николаич.

Приехавшая из Санкт-Петербурга проверка, которую так страшился Артем, не нашла ничего плохого. Наоборот, молодого земского доктора пригласили в Санкт-Петербург (или, по-военному — Петроград) поделиться опытом. Не только потому, что он был талантливым доктором. Главным словом нынче являлось — «земский». Земский доктор! Не частный и не государственный! Земский!

Местному самоуправлению — земствам — благоволили самые влиятельные думские партии — «конституционные демократы» и «Союз 17-го октября» — «кадеты» и «октябристы». Отсюда-то, видно, и пошел доктору фарт…

Слухи о том, что молодой врач с триумфом поедет в столицу, быстро распространились по всему уезду. Доктора поздравляли все. Лишь кое-кто презрительно щурился да прятал ухмылку.

Иван Палыч тщательно инструктировал Аглаю, намереваясь оставить ее старшей по больничке на время своего отсутствия. Командировка как-никак.

— Если какой тяжелый случай, беги на телеграф, и сообщай в город, в управу. Сразу Чарушину. А уж он, кого надо, пришлет…

— Не волнуйтесь, Иван Палыч! Все будет в полном порядке!

В один из таких вечеров в больницу неожиданно заглянули гости. Впрочем, один — вроде как не совсем гость, а пациент — ротмистр Фёдор Иванович Штольц — второй же… Вторая…

— Ах, мадемуазель Ксения! Как же я рад!

Да! Ушлый остзейский барон продолжал кружить голову взбалмошной провинциальной красотке… отнюдь не из простых! В родне у Ростовцевых когда-то столбовые бояре были! Род их во все гербовные книги записан. Ну, да, несколько обеднели в последнее время… Однако же, все равно — знать! Породу никакой бедностью не вытравишь. Впрочем, и Штольц, хоть и худородный, но барон все же.

— Осмелюсь предложить чай…

— Да-да, у нас как раз есть бисквиты!

— Весьма кстати, — доктор не сдержал смех. — А то все Аглаины пирожки кое-кто пару часов назад выкушал в буквальности без остатка! Да вы проходите, прошу…

Оказалось, что Ксения зашла не только на чай… просто невежливо было бы переходить сразу к делу.

— Иван Палыч! Слышала, вас можно поздравить — едете в Санкт-Петербург?

— В Петроград, душа моя! — с томной улыбкой поправил Штольц.

Хмыкнув, красавица отмахнулась:

— Ах, оставьте, Федор Иванович! К новому названию все равно никто так и не привык. Так вот, Иван Палыч, дорогой! В Петербурге живет моя подруга детства, ныне — фрейлина двора Её императорского величества! Да-да! Что вы так смотрите? Она очень хорошая, поверьте. Я бы хотела передать ей с вами подарок… раз уж вышла такая оказия… Небольшую баночку земляничного варенья. Знаете, наша экономка так варит — просто кудесница! Это будет подруге — память о безоблачном детстве… Зовут ее Антонина Свидерская, и она… А, впрочем, неважно. Я вам напишу адрес и телеграфирую ей о вас. Хорошо? Договорились?

— Не смею вам отказать, милая мадемуазель! — встав, Иван Палыч галантно поцеловал даме ручку.

Не оставил без просьбы и Штольц. Задержался на пороге, уже прощаясь, улыбнулся смущенно:

— Ну, доктор, как? Подумали? Над моим предложением? Продлите радость старого вояки?

— Три дня! — махнул рукой Иван Палыч. — И ни днём больше! Так сказать, исключительно для вашего восстановления.

С Гробовским и Лаврентьевым простились еще в Зарном. Конечно, посидели, выпили… Поручик обещал не оставить больничку без пригляду. Ну-ну… Вот уж в этом можно было бы не сомневаться!

Анна Львовна проводила доктора на вокзал, к поезду. «Дукс», конечно же, оставили, заказали из города извозчика.

Молодые люди стояли на перроне под часами и смотрели друг другу в глаза:

— Ах, Иван! Я так за тебя рада.

— А я рад, что вакцина получилась, пошла! Пойми, я так счастлив…. И, не только от этого…

— Иван Палыч! — на платформе вдруг послышался крик.

С вокзала выбежала Ксения. В темной зимней юбке, с норковым манто на плечах, в аккуратной — с алмазным вензелем — меховой шапочке…

— Ей-то что тут надо? — ревниво бросила учительница. — Ишь, несется… Вся из себя… Штольца только где-то потеряла.

— Ах, Иван Палыч, чуть ведь не опоздала! Здравствуйте, Анна Львовна.

— Здравствуйте.

Дамы поздоровались холодно. Так они и не стали подругами.

— А где Федор Иваныч? — наверное, не совсем к месту поинтересовался доктор.

Ксения натянуто улыбнулась:

— Так, как всегда — опоздал! Меня еще простудил. Представляете, вчера фотографировались на колокольне!

— Наверное, красиво…

— Да ничего красивого! Внизу какой-то завод… электростанция… рельсы…

Между тем, уже показался локомотив, окутанный клубами дыма. Медленно подплыл вагон…

— Господа пассажиры, прошу! Поезд отправляется через пять минут.

— Вот! — Ксения вытащила из сумочки баночку, завернутую в вощеную бумагу. — Я про вас телеграфировала… Она ждет.

— Передам, не беспокойтесь… Ну! Пора… Анна… Львовна, до свидания!