Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор

Он задумался, в его голове уже вращались шестеренки. Задача была совершенно иного масштаба.

— Хотя есть и творческое дело, — добавил я, смягчившись. — Главная проблема «Шквала» — не механика, а материал. Даю тебе карт-бланш: создавай при заводе отдельную опытную лабораторию, забирай лучших мастеров, требуй у его высочества любые ресурсы.

Нартов кивнул, принимая эту колоссальную ответственность.

— Федор.

Мой ученик вздрогнул. То, что очередь дойдет и до него, да еще и так скоро, он явно не ожидал.

— Петр Алексеич, я… — начал он, но я его остановил.

Вторая, более тонкая папка легла перед ним.

— Проект «Бурлак». Отныне это твое конструкторское бюро.

В кабинете стало тихо. Даже де ла Серда поднял бровь. Назначить мальчишку, хотя и толкового, главой целого проекта было слишком дерзко.

— Но… Андрей Константинович… — пролепетал Федька, ища поддержки у своего учителя.

Нартов нахмурился. Я видел, как в нем борются два чувства: гордость за ученика и ревность инженера, у которого отнимают любимую игрушку.

— Андрей справится со «Шквалом», — твердо сказал я. — Ему будет не до «Бурлака». А ты, Федор, знаешь эти чертежи не хуже него. В этой папке — бюджет и право набрать собственную команду. Твоя первая задача — не вся машина. Забудь о ней. Сконцентрируйся на узлах, а потом собери работающий прототип. Вот, — я указал на шкатулку с персидским механизмом, — твое учебное пособие. Пойми. И если осилишь, на досуге сделай лучше. У тебя три месяца. Это твой шанс, Федор. Докажи, что ты уже готов.

Он нерешительно протянул руку и взял папку. Взглянув на Нартова, он увидел на его лице одобрение. Учитель отпускал его в свободное плавание.

— Алексей Петрович.

Царевич выпрямился. Я передал ему третью папку.

— Ваша роль, ваше высочество, самая неблагодарная и самая ключевая. Вы — центр, отвечающий за то, чтобы эта махина не заглохла. Финансирование всех проектов через «Казну». Координация поставок с господами Морозовыми. Вся переписка, вся отчетность, вся бюрократия — на вас. Изабелла и Анна вам в помощь. Отныне без вашей подписи на финансовой ведомости Нартов не получит и фунта меди, а Федька — ни одного мастера.

На его лице — сосредоточенность человека, которому только что вручили пульт управления от сложнейшего механизма и не оставили инструкции.

— И последнее. Капитан.

Де ла Серда лениво открыл глаза. Он единственный, кому я не протянул папку; его задачи были слишком деликатны для бумаги.

— Наша Империя, капитан, скоро начнет отращивать артерии и нервы — дороги и телеграфные линии. И они будут уязвимы — как для вражеских лазутчиков, так и для наших же крестьян с топорами. Мне нужна доктрина защиты. Мне нужны мобильные, прекрасно вооруженные «летучие отряды», способные за сутки появиться в любой точке на сотню верст вокруг. Мне нужна сеть в каждой деревне вдоль будущего тракта. Вы будете строить государство там, где сейчас — лес и власть местного урядника.

Старый солдат едва заметно улыбнулся уголком губ.

— Занятная кампания предстоит, бригадир, — протянул испанец. — Куда интереснее, чем сидеть в осаде.

Откинувшись в кресле, я смотрел, как они разбирают бумаги. Все. Задачи были розданы. Механизм был спроектирован. Моя роль изменилась. Я перестал быть двигателем, который тащит за собой весь этот неповоротливый состав, и стал машинистом, который лишь изредка дергает за нужные рычаги и следит за давлением в котле. А котел этот, я знал, еще не раз будет готов взорваться.

Первые две недели моя новая система работала с обманчивой, почти подозрительной гладкостью. Бумаги летали между кабинетами; запершись в лаборатории, Нартов колдовал над СМ-2; Алексей с головой ушел в финансовые ведомости, превратившись в самого дотошного бюрократа Империи. Я уже почти уверовал в собственный гений, в создание отлаженного механизма. Однако у реальности, как это часто бывает, нашлись свои, весьма циничные планы. Удар она нанесла там, где я ожидал — по самому слабому звену моей цепи. По Федьке.

Тревожный звонок прозвенел в виде сухого отчета от начальника литейного цеха:

«За прошедшую неделю по заказу КБ „Бурлак“ отлито четыре комплекта шестерен. Все четыре по результатам проверки отбракованы. Причина — несоответствие чертежу, множественные раковины и каверны в теле отливки».

А на следующий день ко мне в кабинет, не постучавшись, ворвался и сам Федька. Мой толковый, спокойный ученик был на грани срыва.

— Петр Алексеич, беда! — выдохнул он, бросая на стол кривую, уродливую шестерню. — Они не делают! Они издеваются!

Побледневший, с дрожащими руками, он выглядел так, что я молча указал ему на стул.

— Спокойно, Федя. Докладывай по порядку.

— Я им чертежи, я им расчеты! — голос его срывался. — Требую исполнять в точности, как ты учил! Штрафами грожу! А они смотрят на меня, улыбаются в бороды и кивают. И несут вот это. — С отвращением ткнув пальцем в бракованную деталь, он продолжил: — Говорят, дескать, чертеж твой, начальник, мудреный. Не хватает у нас сноровки. Они меня мальчишкой считают! Не слушают! Сроки горят, Алексей Петрович уже три депеши прислал, требует отчета о потраченных средствах, а у меня — гора брака! Я… я не справляюсь.

Уронив голову на руки, он замолчал. Крик о помощи. Проблема была не в технологии, а в психологии. Мои лучшие, проверенные мастера, уважая Федьку как гениального подмастерья, категорически не принимали его как начальника. Их саботаж был тонким, почти издевательским: они просто работали «без души», формально, доказывая ему, что без их мастерства и интуиции, любые, даже самые совершенные чертежи — лишь мертвая бумага. А Федька, пытаясь копировать мой стиль, лишь усугублял ситуацию; мои приказы в его устах звучали неубедительно, вызывая глухое раздражение.

— Хорошо, Федор, — сказал я, поднимаясь и опираясь на палку. Нога отозвалась привычной ноющей болью. — Идем. Будем разбираться на месте.

Когда мы вошли в литейный цех, работа там шла своим чередом, в воздухе стоял густой запах раскаленного металла. Мастера, завидев меня, сняли шапки, правда в их взглядах читалось не раболепие, а упрямое достоинство и даже толика вызова. Старший мастер, седобородый, кряжистый мужик по имени Потап, отложив в сторону форму, шагнул нам навстречу.

— С чем пожаловали, барин? — скрипуче протянул он. — Али наш молодой начальник на работу жалится?

— На брак жалуется, Потап, — спокойно ответил я. — Говорит, чертеж сложный. Вы, лучшие литейщики в Империи, с ним совладать не можете. Я уж и сам начал думать, может, в расчетах где ошибся?

Ход был неожиданным. Я не стал нападать, а поставил себя на один уровень с ними, апеллируя к их профессиональной гордости. Потап нахмурился, в его глазах мелькнуло недоумение.

— Чертеж и впрямь мудреный, Петр Алексеич, — пробасил он уже другим тоном. — Зубья у шестерни мелкие, тело тонкое. Металл стынет, не успев форму заполнить. Не хватает ему, видать, текучести.

— Вот! — ухватился я за его слова. — Именно. Не хватает текучести. А я голову ломал, не мог понять, в чем дело. А ты сразу в корень зришь. Помоги разобраться, старик. Ты — знающий умелец. Без тебя я тут как слепой котенок.

Расстелив чертеж прямо на грязном верстаке, я собрал вокруг себя мастеров. Заинтригованные, они стали подтягиваться ближе, обступая плотным кольцом. Федька стоял чуть позади, растерянно наблюдая за этой сценой.

— Вот проблема, — сказал я, указывая на схему. — Металл остывает. Какие будут мысли? Как заставить его бежать быстрее?

Я устроил мозговой штурм, заставляя их думать вместе со мной.

— Может, температуру в домне поднять? — предложил один.

— Можно, — согласился я. — Хотя тогда металл станет хрупким, шестерня при первом же усилии треснет. Не годится. Еще идеи.

— А что, если литник шире сделать? — неуверенно спросил другой.

— Мысль! — подхватил я. — Но в центре отливки может образоваться усадочная раковина. Нам нужна плотность.