Интервенция (СИ) - Алексин Иван

В общем, незачем было Никифору на этакую верхотуру следом за мной лезть. Там и без него тесно. Так нет же, пока из дворца до колокольни Ивана Великого ехал, всю душу своим нытьём успел вынуть. Вот и пускай теперь тащит. Я, так-то, ни о каком табурете поначалу и не думал. Не боярин, чай, и пешком постоять могу. А тут сразу самый тяжёлый притащить велел и своему телохранителю всучил. Пускай волочёт, раз такой ответственный!

— Здрав будь, царь-батюшка.

Седовласый старик низко кланяется, отходит в сторону, освобождая место для поднявшихся.

— И тебе доброго здоровья, Семион, — кивнув звонарю, я подошёл к одной из бойниц, высунулся, всматриваясь в сторону Поклонной горы.

— Не видно ничего, — недовольно пробурчал Никифор из-за спины. — Всё дымом затянуло.

— Затянуло, — согласился я с ним, вслушиваясь в многоголосый рёв пушек, доносившийся издалека. Похоже Сигизмунд всю свою осадную артиллерию, что из-под Смоленска привёз, против князя выставил. Ну, ничего. У Михаила Васильевича тоже есть чем Ходкевичу ответить. — Дай трубу.

— Прими, государь, — Никифор ставит рядом со мною столец, смахнув с него воображаемую пыль рукавом, бережно вынимает из футляра подзорную трубу.

— То дело, — одобрительно киваю я. — Чего встал, Иван, садись, писать удобнее будет.

Вновь, пряча улыбку, вглядываюсь в клубящееся вдалеке дымовое марево. Очень уж забавно у моего секретаря рожу скривило. Виданное ли дело, в присутствии стоящего государя, на царское место сесть. И Никифор глазами обиженно хлопает. Не для дьяка же тащил! А о звонаре и говорить нечего. Как забился в угол, так там и замер, почти не дыша; не отсвечивает.

Ничего, пускай терпят! Просто состояние у меня сегодня какое-то взбудораженно-приподнятое. С самого утра, как только канонада со стороны Поклонного холма начала набирать силу, места себе не нахожу. По дворцу мечусь, дворцовую челядь своим появлением распугивая. Я и на колокольню эту восьмидесятиметровую потому полез, что больше мочи сидеть в четырёх стенах, ожидая вестей, просто не было. Ещё немного и сорвался бы, поскакал к Ивану Куракину под ногами мешаться и битвой руководить помогать. А так хоть весь ход сражения своими глазами увижу, ну и нервы на свежем ветерке в норму приведу.

Ничего, сегодня всё решится. Не думаю, что Сигизмунд с Жолкевским станут бездействовать, ограничившись лишь наблюдением за схваткой Ходкевича со Скопином-Шуйским. Должны на приготовленную для них Василием Григорьевичем приманку клюнуть. Всё же ворваться почти без боя в город и, одним решительным броском захватив Кремль, сразу решить в свою пользу исход всего сражения — соблазн, от которой очень трудно отказаться. Особенно имея подтверждение о лояльности ближнего боярина от князя Черкасского, будто бы вступившего с Грязным в сговор и держа того же Грязного за горло угрозой казни его любимого внука.

Вспомнив о попавшем в плен телохранителе, я зло сжал кулаки. И ведь не сделаешь ничего! Даже пригрозить, что если они Бориса тронут, мы с их пленными тоже церемонится не будем, нельзя было! Тогда Жолкевский сразу бы понял, что «предательство» Грязнова и письмо от князя Черкасского Филарету — ловушка. Ну, ничего. В самом ближайшем будущем, я поляков отучу к русским пленным по-скотски относится. Пусть только сунутся. Каждое действие имеет своё противодействие.

Словно услышав мои мысли, сдвинулась с места и армия Жолкевского. Застрельщиком выступила лёгкая конница врага состоящая из казаков и мелкопоместной шляхты. Всадники, не обращая внимания на довольно плотный огонь из пушек и пищалей, быстро подскакали к стенам напротив Чертольских и Арбатских ворот, засыпали стены градом стрел и выстрелов из пистолей. Следом, бешено ревя в сотни глоток бросились пешие воины со связками фашин в руках.

— Всю рвань вперёд бросили, — прокомментировал увиденное Никифор, — лишь бы вид сделать, что на стены лезть собираются. А сами даже из пушек ни разу не выстрелили.

— Верно, — согласился я с рындой. — Не собираются поляки всерьёз на штурм идти. Сигнала от Ваньки Черкасского ждут. Вон уже и панцирная конница к Чертольским воротам выдвигается.

— Так князь Черкасский воровство замыслил, государь⁈ А как же?..

Я отмахнулся от дьяка, направив трубу в сторону надворной башни над Чертольскими воротами. Не ведает мой секретарь о готовящейся для поляков ловушки, ну и ладно. У него другие приоритеты, с военным делом не связанные. Я его и взял сюда с собой только потому, что если вдруг что-то важное в свою трубу разгляжу, можно было быстро эти сведения князю Куракину передать. Для того и шкатулку с верёвкой взяли, чтобы Никифор быстро написанное сообщение вниз спустил, а там уже найдётся кому к князю его доставить. Вон сколько народу возле колокольни столпилось. Типа, охраняют.

Вот только вряд ли я чего дельного разглядеть смогу. Только общую картину, да и то. Всё же нужно будет этот прибор до ума доводить. Сложно какие-то подробности разглядеть, когда всё увиденное тёмное, нечёткое да ещё и кверх ногами бегает. Мучение одно. Вот и теперь, я до рези в глазах вглядывался в суетящиеся на стенах воинов, тщетно пытаясь разглядеть среди них Яниса.

Литвинова я в свой план взорвать надворную башню над Чертольскими воротами и тем самым на время запереть часть польского войска в своеобразном котле, посветил. И тот тут же вызвался принять участие в операции, указав на самое слабое место в задуманном: мародёры.

Мысль о том, что московиты настолько обезумели, что под собственную башню подкоп подвели и фугас заложили, ни одному шляхтичу в голову не придёт. Слишком дико это звучит. Но сколько бы вражеских воинов не ворвалось в город, всегда найдутся желающие немного поживиться. И ближайший к городским воротам дом, в подполье которого и начинается подкоп, они своим вниманием скорее всего не обойдут. Взрыву помешать они не смогут, но и времени выждать, пока в город протиснется как можно больше вражеских воинов, уже не надут. Другое дело земляк-литвин, чудом вырвавшийся из заключения и жутко обрадованный появлению победоносного лыцарского войска. Он и сам пограбить не прочь, и доблестным панам гораздо более подходящее место для грабежа показать готов.

— Скачут, Фёдор Борисович! Скачут! — восторженно заревел Никифор, не сводя глаз с конной массы, устремившейся к распахнувшимся воротам. — Поверили, ляхи!

Сзади что-то возмущённо пробулькал Семёнов, не понимая; чему радуется рында? Я до боли закусил губу, мысленно подгоняя, крутящихся у ворот всадников; узковат проход, всей массой быстро не проскочишь. Ну, ничего. Тут мы можем и подождать! Лишь бы поверил польский военачальник Черкасскому с Лызловым, нанёс в нужном направлении главный удар! Лишь бы поверил. Иначе жертва Грязного может оказаться напрасной.

— Поверили! Поверили, ляхи, государь! — вновь заорал рында, бешено тряся головой.

Огромная клякса начала растекаться во все стороны: ткнулась в перекрывающий дорогу на Север острожек, откатилась под пушечными залпами от стен Белого города, но основная масса всадников начала стягиваться к Крымскому броду, явно планируя переправу.

— Сейчас встретят, — догадался дьяк Семёнов, наблюдая за первыми рядами конницы, вспенившими копытами речную воду в сторону гостеприимно открывшего проход на противоположном берегу острожка.

— Встретят, — выдавил из себя звонарь, заворожённо следящий за разворачивающемся на его глазах действом. О том, что рядом с ним находится сам царь, старик, похоже, на время забыл.

Встретили. Более трёх десятков собранных в одном месте пушек, буквально взорвались, заливая всё пространство перед собой смертоносной картечью. И тут же прогремело несколько мушкетных залпов засевших в острожке стрелков Кривоноса. Река вспучилась от опрокинутых в воду тел, забурлила под многочисленные крики и конское ржание, укрылась под густой пеленой стелящегося над водой дыма.

— Давай! Ну, же! Давай!

Я впился глазами в башню, шепча эти слова словно молитву. Пороховой дым скрыл с глаз происходящее на реке, но я знал, что именно сейчас в ошеломлённые чудовищными потерями польские хоругви врубились отряды поместной конницы, выдавливая их обратно в Земляной город. в тоже время слитный пушечный залп должен был послужить сигналом для взрыва Чертольских ворот и одновременной атаки из Белого города и с Севера, со стороны Арбатских ворот.