Врач из будущего (СИ) - Корнеев Андрей

— Товарищи! — вещал Семенов с трибуны. — Инициатива по сбору рацпредложений назрела! И я, как ваш председатель, готов ее возглавить!

Иван сидел в зале, слушая это, и чувствовал, как Катя, сидевшая рядом, напряглась.

— Наглец, — прошептала она.

— Спокойно, — так же тихо ответил Иван.

Когда слово дали ему, он поднялся на трибуну неспешно, с видом человека, обдумывающего серьезное предложение.

— Товарищи, — начал он, — инициатива товарища Семенова, безусловно, правильная и своевременная. Но я хотел бы ее… развить.

Он сделал паузу, глядя на аудиторию.

— Создать просто бюро по сбору бумажек — мало. Нужно создать постоянно действующую «Бригаду молодых рационализаторов здравоохранения» при нашем комитете комсомола. Бригаду, которая будет не только собирать идеи, но и помогать их авторам с оформлением, с внедрением, связываться с предприятиями и больницами. Это будет настоящая школа научной организации труда для каждого из нас!

В зале загудело. Идея была куда более масштабной и интересной, чем просто «сбор предложений».

— И кто же возглавит такую бригаду? — громко спросил Семенов, почуяв, что инициатива ускользает.

— Возглавить такую сложную работу должен человек с большим организаторским опытом, — плавно парировал Иван.

— И, конечно, пользующийся полным доверием партийной организации. Я считаю, что идеальная кандидатура — товарищ Семенов. А я, со своей стороны, и мои товарищи, готовы взять на себя научно-консультационную часть работы. Чтобы ни одна здравая мысль не пропала даром.

В зале раздались аплодисменты. Семенов, польщенный и обезоруженный, не мог отказаться. Он получал формальный пост и кипу бюрократической работы, а Иван оставлял за собой реальное влияние и освобождался от части рутины. Петр Семёнович, присутствовавший на собрании, одобрительно кивнул. Конфликт был нейтрализован красиво и эффективно.

Поздним вечером того же дня Иван остался один в своей комнате в общежитии. Шум дня остался за дверью. Он подошел к столу, где лежала его заветная тетрадь с расчетами и планами. Рядом висела карта Европы, на которой он мысленно уже отмечал растущую, как злокачественная опухоль, тень со свастикой.

Он подводил итоги. Всего за несколько месяцев он:

Стал правой рукой Жданова в исследовании, способном перевернуть медицину. Получил доступ к высшим медицинским кругам (Аничков, Федоров) и привлек внимание Ермольевой. Легализовал работы по пенициллину и дал Мише толчок к химическому прорыву. Укрепил свой физический и социальный статус, нейтрализовал мелкого интригана.

Он больше не просто выживал и адаптировался. Он наступал по всем фронтам. Знания из будущего, как семена, упавшие на благодатную почву, начинали прорастать, ускоряя ход науки и меняя судьбы людей. Он чувствовал, как под его пальцами пульсирует живая плоть эпохи. Он учился направлять ее колоссальную энергию в нужное русло.

Но с ростом влияния росла и тяжесть ответственности. Каждое его слово, каждый шаг отныне имели вес. Одна ошибка, одно неверное движение могли разрушить все, что он с таким трудом выстроил.

Он открыл тетрадь и начал набрасывать план на следующую неделю: эксперименты с Ждановым, анализ новых образцов плесени с Мишей, подготовка отчета с Катей. Мысль о будущей войне больше не была абстрактным кошмаром. Теперь это была холодная, ясная цель, разбитая на конкретные, осязаемые задачи. Титан готовился к схватке, и он, Иван Горьков, Лев Борисов, должен был стать его оружейником.

Он потушил свет и лег в кровать, прислушиваясь к скрипу шагов за стеной и далекому гудку паровоза. Впереди была работа. Великая и страшная. И он был к ней готов как никогда. Игра входила в самую ответственную фазу.

Глава 15

Между буднями и вечностью

Последние дни учебного года витали в воздухе Ленинградского Медицинского, смешиваясь с запахом цветущей сирени и известки из только что побелённых коридоров. Для Ивана Горькова, прочно обосновавшегося в коже Льва Борисова, эта весна была особенной. Первая, которую он проживал от начала до конца, не как испуганный призрак из будущего, а как полноправный участник.

Сессия сдавалась почти сама собой. Знания сорокалетнего диагноста, наложенные на свежую память двадцатилетнего студента, делали любой экзамен не испытанием, а формальностью. Он щёлкал билеты по терапии, хирургии и фармакологии, порой выдавая такие глубокие и развёрнутые ответы, что экзаменаторы, кашляя, просили его «слегка упростить, товарищ Борисов, для учебной программы».

Его «Бригада молодых рационализаторов», возглавляемая по его же воле Семеновым, формально отчиталась о десятке внедрённых мелких улучшений — тех самых цветных бирок для пациентов и мерных таблиц для дезрастворов. Отчёт лег на стол к Петру Семёновичу и был встречен благосклонно. Система переваривала его инициативы, делая их своей частью. Иван чувствовал странное удовлетворение — как будто он не просто встроился, а начал мягко, но неумолимо менять саму ткань реальности вокруг себя.

Но настоящая, непарадная жизнь кипела в их компании.

Идея родилась спонтанно, вырвавшись из уст Сашки после сдачи последнего зачёта по гигиене.

— Всё! Категорически всё! — возвестил он, вывалившись из дверей института и вдохнув полной грудой тёплый воздух.

— Мозги встали колом. Требуется проветривание. Завтра. За город. На залив. С картошкой!

Возражений не было. Даже Миша, погружённый в построение своих первых хроматографических колонок из подручного хлама, оторвался от чертежей и кивнул.

— С точки зрения биохимии, свежий воздух и умеренная физическая нагрузка способствуют окислению продуктов распада, накопившихся в тканях мозга в период интенсивной умственной деятельности…

— То есть проще говоря, проветриться надо, — перебил его Иван, хлопая друга по плечу. — Едем.

Место они нашли чудесное — укромный песчаный косогор на берегу Финского залива, ещё не облюбованный толпами отдыхающих. Вода была ледяной, но солнце, висевшее в белесом от приближающихся белых ночей небе, припекало по-настоящему.

Иван, раскинувшись на шинелике, смотрел на них — этих людей, ставших за этот год его якорем в этом странном времени. Сашка с азартом школьника собирал хворост для костра. Леша, добродушно улыбаясь, чистил принесённую картошку здоровенным складным ножом. Катя, подобрав подол простенького ситцевого платья, сидела на корточках и раздувала едва тлеющие угли, её лицо было серьёзно и сосредоточено. А Миша, устроившись в стороне на пне, что-то яростно чертил в блокноте, изредка вскидывая голову и смотря на воду пустым, невидящим взглядом гения.

«Вот он, — поймал себя на мысли Иван. — Момент простого человеческого счастья. То, чего мне так не хватало в той жизни».

Костер разгорелся, запахло дымом и печёной картошкой. Сашка, довольный, как слон, вытащил из рюкзака чёрный хлеб, кусок сала и несколько крутых яиц.

— Пир на весь мир! — провозгласил он. — Только воды бы…

— Вода, — сказал Леша и многозначительно ткнул пальцем в сторону залива.

Все засмеялись. Атмосфера была лёгкой, почти беззаботной.

— А я вот думаю, — с набитым ртом начал Сашка, — эта картошка… с точки зрения химии… что в ней такого?

Миша встрепенулся, словно его ждали.

— В основном крахмал, который является полисахаридом. При термической обработке происходит деструкция клеточных стенок, крахмал клейстеризуется, что и обуславливает изменение консистенции и…

— Миш, — мягко остановил его Иван. — Ты картошку ешь или диссертацию защищаешь?

Миша смущённо замолчал, а Сашка, хохоча, принялся рассказывать историю про то, как на его заводе один слесарь так перепутал краны, что вместо воды в систему подачи воздуха для пневмоинструмента пустил… борщ.

— Представляете? Цех стоит, инструмент не работает, а из всех шлангов несёт запахом свекольным! Мастер чуть с ума не сошёл!

Все смеялись, даже Катя, прикрывая рот ладонью. Иван смеялся вместе со всеми, и этот смех был искренним. Хоть и было понятно что история выдумана. Он чувствовал лёгкость в теле, приятную усталость в мышцах после волейбола с мячом-попрыгунчиком, который Сашка притащил с собой, и тепло от плеча Кати, случайно прикоснувшегося к его плечу.