Барин-Шабарин 8 (СИ) - Старый Денис

— Проснитесь, барин! К вам визитер!

И марсельцы — эти самые марсельцы, которых еще утром считали просто зрителями — вдруг схватились кто за ножи, кто за камни, и ринулись в бой рядом с русскими.

Где-то в переулке старая прачка Мари перевязывала раненого юнгу, приговаривая:

— Mon petit, ты же еще ребенок…

А ребенок, бледный как мел, улыбался сквозь боль:

— Ничего, мадам… мы же не можем вас подвести.

Говард чувствовал, как что-то сжимает ему горло. Он больше не мог быть просто наблюдателем.

Столкнувшись с яростным сопротивлением не только русских, но и собственных соотечественников, французский десант отступил. Отблески заката, кроваво-алые, как вино Прованса, играли на осколках стекла, усеявших мостовую. Бой стих, но напряжение в воздухе висело плотнее порохового дыма. Французские корабли отошли на перегруппировку, оставив у берега несколько дымящихся шлюпок и трупы в синих мундирах, которые волны лениво качали у самого мола.

Уильям Говард сидел на ящике из-под снарядов, быстро записывая впечатления. Его блокнот был заляпан кровью — не его, того самого юнги, которого старуха Мари пыталась спасти. Мальчик умер у нее на руках, так и не выпустив из кулачка православный крестик.

— Вы видели? — хриплый голос заставил его вздрогнуть.

Капитан Руднев стоял рядом, опираясь на саблю. Его мундир был прожжен в нескольких местах, лицо покрыто сажей и запекшейся кровью из царапины на скуле.

— Видел, — Говард кивнул. — Ваши люди дерутся как черти. А эти… — он махнул рукой в сторону марсельцев, помогавших перетаскивать раненых, — еще вчера вряд ли думали, что будут драться за Россию.

Руднев усмехнулся, вытирая клинок о рукав:

— Они дерутся не за Россию, мистер Говард. Они дерутся за свой порт, за свои дома. Мы просто оказались на их стороне в нужный момент.

Где-то в переулке зазвучала песня — низкий, хрипловатый голос матроса, как могли, подхватили местные рыбаки. «Прощай, любимый город! Уходим завтра в море, и ранней порой мелькнет за кормой знакомый платок голубой…» — странно звучало среди средиземноморских камней, но марсельцы подпевали, не понимая смысла слов, но улавливая настроение.

К полуночи небо затянуло тучами. Теплый ветер с моря принес с собой запах грозы. На улицах, освещенных редкими фонарями, патрулировали русские моряки и вооруженные горожане. Уильям шел рядом с лейтенантом Арсением Волковым — молодым, но уже посеченным шрамами офицером, который перед войной учился в Сорбонне и теперь служил здесь переводчиком.

— Интересно, — сказал Волков, закуривая сигару, — здесь, в Марселе, Наполеон когда-то начинал свой путь. А теперь его племянник посылает войска, чтобы выбить нас отсюда. История любит иронию.

Где-то в темноте раздался шорох. Оба мгновенно замерли. Из-за угла выскользнула тень — девочка лет десяти, босая, в рваном платье. Она испуганно смотрела на них, прижимая к груди краюху хлеба.

— Ты чего здесь делаешь, малая? — мягко спросил Волков по-французски.

— Мама… мама больна. Я хлеб несла… — голос дрожал.

Лейтенант выругался себе под нос, достал из кармана монету и сунул ей в руку.

— Беги домой. Быстро.

Когда девочка исчезла в переулке, Говард заметил:

— Вы могли бы просто прогнать ее.

— А зачем? — Волков усмехнулся. — Если мы здесь, чтобы защищать этих людей, то как мы можем отказывать им в хлебе?

В этот момент с моря донесся глухой гул.

— Орудийный залп… — прошептал Говард.

— Нет, — лицо Волкова стало каменным. — Это не пушки. Это паровые машины. Французы подтягивают броненосцы.

На рассвете французы атаковали снова. На этот раз не только с моря — со стороны холмов, где стояли старые ветряные мельницы, показались колонны пехоты. Зуавы в ярких шароварах и алжирские стрелки рассыпались цепью, ведя прицельный огонь по баррикадам.

— Картечницы, огонь! — кричал Руднев, стоя на импровизированном командном пункте — стойке кафе, где еще вчера пили вино марсельские старики.

Грохот орудий слился с ревом наступающих. Русские моряки дрались отчаянно, но французов было больше. Один из зуавов ворвался на баррикаду, заколов штыком двух защитников, прежде чем сам рухнул, сраженный выстрелом Федота Кривоногова.

— Отходим к порту! — раздалась команда.

Говард отступал вместе с остальными, спотыкаясь о камни. Рядом с ним шагал старый боцман Семеныч, который, несмотря на возраст, нес на плечах раненого марсельского мальчишку.

— Ты чего, дед? Своих не хватает? — крикнул кто-то.

— Все свои! — рявкнул Семеныч.

У самого мола их встретил капитан Руднев. Он стоял, опираясь на саблю, и смотрел на приближающиеся французские цепи.

— Ну что, господа? Последний резерв — это мы.

И тут с моря раздался гром, но не с французских кораблей. Три русских фрегата — Громобой', «Ретвизан» и «Олег» — вышли из-за мыса, ведя шквальный огонь по французским позициям. На палубе головного корабля стоял адмирал Зорин, седой, как лунь, ветеран Наварина и Синопа.

— Братья! — закричал он в рупор. — Держитесь! Мы с вами!

А потом случилось нечто, чего никто не ожидал.

Из переулков, с криками «À bas Napoléon!», хлынули марсельцы — не только мужчины, но и женщины, старики, вооруженные чем попало. Впереди бежала Мари с огромным кухонным ножом.

— За наших русских!

Французские цепи дрогнули. Бой превратился в хаос. Где-то на краю порта лейтенант Волков с горсткой моряков отбивал атаку зуавов. Пуля сбила с него фуражку, но он продолжал стрелять, крича что-то по-французски — возможно, цитаты из Вольтера, которые так любил.

Майский вечер струился в мой кабинет золотистыми лучами заходящего солнца. За окнами, в саду, цвела сирень, наполняя воздух тяжелым, дурманящим ароматом. Я отер салфеткой заспанное лицо и потянулся к графину с крымским лимонадом, когда Фомка снова почтительно постучал в дверь.

— Господин Гордеев, литератор, ваше высокопревосходительство.

Я кивнул:

— Просите.

В кабинет вошел скромно одетый мужчина лет тридцати пяти, с тонким, нервным лицом и живыми серыми глазами. В руках он держал объемистую папку, перевязанную шелковым шнурком.

— Благодарю за прием, ваше высокопревосходительство, — сказал он, слегка картавя. — Михаил Дмитриевич Гордеев, скромный сочинитель.

Я указал ему на кресло у окна:

— Чем обязан?

Гордеев бережно развязал шнурок и извлек толстую рукопись:

— Осмелюсь предложить вашему вниманию мой новый роман. «Ныряющий корабль, или Россия в 2000 году».

Я поднял бровь:

— Довольно смелое название.

— Это фантастическое повествование, — загорелся Гордеев, — о России будущего. Представьте: 2000 год. Наши инженеры создали удивительное судно, способное и плавать под водой, и летать по воздуху!

Он оживился, жестикулируя:

— Главный герой — капитан Леонид Воронец — на этом корабле совершает путешествие из Петербурга во Владивосток за считанные дни! Подводные города, воздушные гавани, электрические экипажи…

Я внимательно наблюдал за ним. В его глазах горел неподдельный энтузиазм.

— А как же, собственно, работает этот… ныряющий корабль? — спросил я, наливая лимонад и гостю.

— Ах! — Гордеев схватил карандаш и начал быстро рисовать на листе бумаги. — Вот видите: здесь паровая турбина особой конструкции, здесь — электрические аккумуляторы по системе Яблочкова, а это…

Я с удивлением рассматривал чертеж. За фантастическим сюжетом скрывались вполне реальные технические идеи.

— Вы консультировались с инженерами?

— С несколькими, — признался Гордеев. — Одни смеялись, другие… другие задумывались.

В этот момент в кабинет вошел Фомка с подносом:

— Депеша от князя Одоевского, ваше высокопревосходительство.

Я вскрыл конверт. Всего несколько строк:

«Вы как воду смотрите, Алексей Петрович. В Берлине испытали новый двигатель. Работает на электричестве и паре. Не опоздали ли мы с нашим замыслом?»