Гусар (СИ) - Барчук Павел

Поручик бросил на меня взгляд, полный неприкрытой ненависти, а затем тихо, сквозь зубы процедил, опять переходя на «вы»:

— Это еще не конец, Бестужев, Мы с вами обязательно продолжим разговор. На плацу.

С этими словами он резко развернулся и, не прощаясь, быстрыми шагами покинул сад. Тишина, повисшая после его ухода, была оглушительной.

— Ну и фрукт… — протянул Ржевский, наливая себе вина. — Однако, граф, ты его уел.

Я в ответ лишь пожал плечами. Вполне понятно, что сегодняшняя победа над Чаадаевым — это лишь начало нашей долгой и, скорее всего, очень неприятной войны. Такие люди, как он, никогда не останавливаются в своей ненависти. Или зависти. Тут как посмотреть.

— В штаб… в парадной форме, — задумчиво протянул Ржевский. Он уже выкинул Чадаева из головы и теперь размышлял о предстоящей встрече с Давыдовым. — Это, господа, может означать две вещи. Либо нас будут публично наказывать, либо награждать. Третьего не дано.

— Я ставлю на награду! — с пьяным оптимизмом выкрикнул корнет Алексин. — Мы же изменников поймали!

— А еще троих шляхтичей на тот свет отправили, не забывай, — проворчал другой гусар. — И сарай казенный спалили. Тут как посмотреть.

Гусары принялись шумно спорить, взвешивая шансы на орден и на гауптвахту. Я в их споре участия не принимал, ибо считал подобные разговоры бестолковыми. Зачем гадать, завтра все узнается.

Антонина Мирофановна, видя, что вечер перестал быть томным, поднялась со своего места и тактично намекнула на расход:

— Господа, вам нужен отдых перед важным днем, — мягко сказала она. — Идите по своим квартирам. Утро вечера мудренее.

Спорить с вдовой никто не стал. Шумная гусарская ватага разошлась по домам, и в ночной тишине повис главный вопрос: что же будет завтра?

Наверное из-за этого вопроса мой сон оказался слишком беспокойным. Я проснулся рано, сам, до первых петухов. Вчерашняя усталость ушла, оставив после себя кристальную ясность в голове и легкий холодок в районе солнечного сплетения.

Сегодня придётся держать ответ перед начальством и черт его знает, как это будет выглядеть.

Дверь тихо скрипнула, в комнату вошли Захар с Прошкой.

В руках, как величайшую драгоценность, Прохор держал мою парадную форму.

— Доброго утра, батюшка, — прошептал он, его глаза сияли от волнения и гордости.

Захар, как обычно, был мрачнее тучи, что, в общем-то уже перестало удивлять. Если оптимист считает, что стакан на половину полон, пессимист — что на половину пуст, у Захара этот стакан вообще весь разлился к чертям собачьим, разбился и врезался в пятку. Вот в таком настроении он всегда пребывает.

— В штаб… в парадном… — бормотал старик себе под нос, расправляя золотые шнуры на доломане. — Не к добру это, ох, не к добру…

Я, не обращая внимания на причитания Захара, встал с кровати и занялся делом. Для начала — оделся. Не без помощи слуг, конечно.

Ярко-алый доломан, расшитый серебром, синие чакчиры, начищенные до блеска сапоги — все сидело на мне идеально. Когда пристегнул к поясу саблю с соколиным эфесом, почувствовал себя не нарядным франтом, а воином, идущим в бой.

— Теперь в конюшню, — коротко бросил я.

Захар хотел было возразить, но, встретившись со мной взглядом, лишь покорно кивнул.

В конюшне пахло сеном и лошадьми, что в принципе вполне логично. Этот запах, еще недавно казавшийся мне отвратительным, теперь почему-то успокаивал.

Я подошел к стойлам, где находились мои кони. Могучий черный Гром и не такой эффектный, но крепкий Вьюн. Затем сам, без помощи Прошки, проверил копыта, задал овса. Естественно, делал все осторожно, аккуратно, чтоб не испачкать форму.

Это была моя новая рутина, мой новый долг, и в его исполнении я теперь видел что-то правильное, настоящее.

Похлопал Грома по мощной шее, накинул на него седло.

— Ну что, дружище… Поедем к славе или к изгнанию?

Гром мотнул головой, словно успокаивая меня. Мол, не дрейфь, хозяин. Где наша не пропадала?

Во дворе меня уже ждала вся дюжина моих «подельников».

Гусары, как и я, оделись в парадную форму. Выглядели они серьезно, ничего не скажешь. Солидные, подтянутые. Прошлая ночная эйфория исчезла. Сегодня мы были не просто товарищами по пирушке, а единым отрядом, готовым вместе встретить свою судьбу.

Ржевский стоял во главе всей компании. Он посмотрел на меня, в его глазах я увидел не страх, а упрямую решимость.

— Мы вместе. Мы — гусары. Мы — гвардия! — Высказался поручик.

Я кивнул, поддерживая его чёткую уверенность, а потом обратился к остальным товарищам:

— Ну что, господа… Пора к полковнику Давыдову. И бог нам всем в помощь…Правда на нашей стороне.

Не прошло и пяти минут, как мы, оседлав коней и сверкая серебром на алых мундирах, двинулся по утренним улицам.

Не было шуток-прибауток, свойственных гусарам, не было вообще никаких разговоров. Каждый думал о своём. Поэтому к дому полковника мы добрались молча, но быстро.

Денщик встретил нас во дворе и проводил в кабинет. Но не всех. Только меня с Ржевским. Остальным гусарам было велено ждать.

В комнате висела тревожная, напряжённая тишина. Она не нарушилась даже когда мы вошли и замерли, ожидая вердикта.

Полковник сидел за столом. При этом выглядел он, прямо скажем, не очень. Давыдов, похоже, был уставшим и злым.

Рядом с ним, в кресле у камина, сидел человек, которого я раньше не видел. Он был одет в простой, но дорогой штатский сюртук, и его ничем не примечательное лицо с бесцветными глазами казалось абсолютно лишенным эмоций. Незнакомец держал в руках тонкую трость. Смотрел он исключительно в сторону камина, совершенно не замечая нашего появления.

Спустя пять минут давящей тишины, Давыдов указал нам на стулья.

— Садитесь, господа.

Мы сели. Я и Ржевский.

— Итак, — начал полковник, не глядя в нашу сторону и перебирая бумаги на столе. — Опрос подтвердил ту версию событий, которую я услышал от вас. Все детали совпали. Интендант арестован, им уже занимаются. Но… — Давыдов поднял на нас тяжелый взгляд, — Это только начало…

Полковник вдруг тяжело вздохнул, а потом резко отодвинув кресло, встал и подошел к окну.

— Весь город гудит, как растревоженный улей. Польская шляхта во главе с представителями рода Радзивиллов требует сатисфакции за «зверское убийство». Родственники этого вашего Лейбы подняли на уши всю еврейскую общину, они требуют суда над «убийцами-гусарами». Жалобы уже легли на стол и губернатора, и военного министра.

Ржевский хотел что-то возразить, но Давыдов остановил его жестом.

— Это еще не все, поручик. Имейте терпение выслушать до конца…

В этот момент человек в штатском, до этого сидевший неподвижно, кашлянул.

— Позвольте, полковник, мне…

Давыдов кивнул. При этом лицо его стало еще более мрачным.

Незнакомец встал и подошел к нам. Он двигался плавно, бесшумно. Какая-то подозрительно знакомая манера вести себя… А еще, его бесцветные глаза, казалось, смотрели сквозь меня. И такой взгляд я тоже уже встречал. В прошлой жизни…

— Корнет Бестужев-Рюмин, — голос неизвестного господина был таким же невыразительным, как и его лицо. — Можете звать меня… Александр Поликарпович. Ваша вчерашняя выходка вызвала большой интерес в определенных кругах.

Я молчал, не зная, что ответить. При этом лихорадочно пытался сообразить, кого же мне столь сильно напоминает этот тип…

— Вы проявили похвальную храбрость и недюжинную смекалку, — продолжил «Александр Поликарпович» — Вам удалось вскрыть серьезный заговор и захватить исполнителей. За это, несомненно, вас ждет награда.

Он сделал паузу.

— Однако, — его голос стал еще тише и холоднее, — своими действиями вы испортили нам всю игру.

Я удивленно посмотрел на него. Кому это «нам», интересно? А уже в следующую секунду, наконец, понял, кого мне напоминает незнакомец.

Отец Коли Ревякина! Тот самый сотрудник каких-то там суперважных «органов», который предупредил Толика о налоговой. Вот, на кого похож мужик с бесцветными, рыбьим глазами. А значит, передо мной человек из организации, являющейся прадедушкой спецслужб!