Гусар (СИ) - Барчук Павел

— Понимаете ли, корнет, за паном Радзивиллом и его «патриотами» велось долгое и очень тщательное наблюдение. Мы ждали. Ждали, когда они выведут нас на своих покровителей и мы сможем вычислить остальных. Мы почти подобрались к самому сердцу змеиного гнезда. А вы… вы своей дерзкой, шумной и кровавой вылазкой отрубили змее хвост.

Александр Поликарпович, который, подозреваю, не является ни Александром, ни Поликарповичем, удрученно качнул головой.

— Хвост отрастет. Однако теперь змея станет вдвое, втрое осторожнее. Радзивилл заляжет на дно, затихнет, и всю пойдет насмарку. Вы поймали пешек, корнет, но спугнули королей.

Я сидел, ошеломленный внезапным поворотом. Мы думали, что совершили подвиг, а оказывается, помешали более крупной игре. Чувство триумфа сменилось горьким разочарованием. Вот это и есть «пиррова победа».

— Но их нужно было остановить! — вмешался Ржевский. — Они вооружали предателей!

— Ваша задача была — доложить, поручик. А не играть в героев, — отрезал человек с рыбьими глазами. Он снова повернулся ко мне. — Впрочем, что сделано, то сделано. У вас интересный склад ума, граф. Возможно, мы еще увидимся.

С этими словами он, не прощаясь, повернулся и бесшумно вышел из кабинета, оставив нас в полной растерянности.

Давыдов тяжело вздохнул.

— Как видите, господа, вы умудрились за один день стать и героями, и вредителями. А теперь… нас ждет генерал Уваров. Идемте. И да поможет нам Бог.

Мы достаточно быстро проехали по улицам Вильно, которые уже гудели от дневной суеты. Всюду были офицеры, курьеры, проезжали экипажи. Так понимаю, Давыдов торопился, потому что не очень хотел привлекать внимание.

Сначала полковник привел нас в штаб кавалерийского корпуса. В просторной комнате, заваленной картами и бумагами, нашего появления ждал генерал-лейтенант Уваров.

Увидев меня, он едва заметно кивнул. Чёрт… Значит, запомнил нашу встречу. С одной стороны приятно, а с другой, вроде как усилилась чувство вины, будто я должен был закончить школу с золотой медалью, но в последний момент все испортил.

— Господа, — начал Уваров без предисловий, его голос звучал сурово, но в нем, к счастью, отсутствовал гнев. — Я в курсе ваших… ночных подвигов. Полковник Давыдов доложил. Дело серьезное, разбирательство идет. Вы проявили излишнее рвение, однако храбрость ваша неоспорима.

Генерал прошелся по комнате и остановился у окна.

— Когда все уляжется, будьте уверены, ваша заслуга не забудется. Награда всегда находит героев. А пока — никаких самовольных действий. Вы меня поняли, корнет?

Уваров посмотрел прямо на меня. Я молча вытянулся в струнку, потому что ответа, как бы, никто не ждал. Вопрос был риторический. Но потом все же бодро гаркнул:

— Так точно, ваше превосходительство!

— Вот и хорошо. А теперь, господа, нас ждет его сиятельство военный министр. Он желает видеть вас лично. Пойдемте.

Сердце у меня ухнуло в пятки. Военный министр. Это уровень, о котором я даже не мог помыслить. Ржевский, кстати, тоже. У поручика взгляд стал какой-то бешеный. Так понимаю, его распирало чувство собственной значимости и восторга.

Главная квартира Барклая-де-Толли располагалась в роскошном дворце, который, очевидно, раньше принадлежал какому-то знатному польскому магнату. В просторной, залитой светом приемной было полно адъютантов и генералов, которые сновали туда-сюда с важным видом.

Уваров оставил нас у двери в кабинет министра, а сам вошел внутрь. Мы с Ржевским и Давыдовым остались ждать в приемной. Я с любопытством оглядывался по сторонам, оценивая окружающую обстановку.

Внезапно мой взгляд наткнулся на группу людей, вольготно расположившихся на бархатном диване в углу. Эти люди выглядели подозрительно похожими на тех шляхтичей, с которыми произошла вся заварушка. Такая же одежда, такие же самоуверенные лица. С надменным видом они беседовали между собой, попивая чаёк из фарфоровой посуды. Разница была лишь в том, что конкретно эти выглядели значительно старше тех, что мы встретили в корчме.

Именно в тот момент, когда я смотрел на них, они, будто почувствовав мой взгляд, все, как один, уставились в нашу с Ржевским сторону.

Но мое внимание привлёк лишь один шляхтич. Самый взрослый, самый высокомерный. Встретив мой взгляд, он не отвел глаза. Наоборот, смотрел на меня в упор и на его губах медленно расплывалась холодная, абсолютно торжествующая ухмылка.

В этот момент я понял, что наша ночная вылазка была лишь первым, самым простым ходом в игре, правил которой я совершенно не понимал. И мы в этой игре были не охотниками, а дичью.

Глава 17

Пока мы всей дружной компанией в лице Ржевского, Давыдова и Уварова стояли в приемной военного министра, я спиной ощущал ледяные взгляды тех самых шляхтичей, которые, так понимаю, явились требовать «справедливости» за смерть погибших товарищей.

Особенно отличился один — седовласый, с орлиным профилем и лицом, словно высеченным из гранита. У них, похоже самые старые — самые злые. Этот седовласый, кстати, был очень похож на того, что заправлял шляхтичами в корчме.

Взгляд поляка я не просто чувствовал, я едва не превратился в горстку пепла под этим взглядом. Он изучал меня настолько пристально и внимательно, что хотелось даже повернуться и показать ему один расхожий жест из будущего. Вернее, один конкретный палец. Средний. Другой вопрос, что вряд ли шляхтич поймет, чего это я ему пальцы демонстрирую.

Его тонкие губы были сжаты в жесткую ниточку, а в глазах плескалась не просто ненависть. Там была холодная, расчетливая ярость хищника, видящего добычу, которая пока ускользнула, но непременно будет поймана. И самое главное — в его глазах было узнавание. Он мало того, прекрасно понял, кто перед ним, но и, судя по той ненависти, что демонстрировал, считал конкретно меня виновником случившегося. Похоже, именно во мне поляк видел того, кто перебил его молодых родственников или друзей в той проклятой корчме.

Отличный подход, ничего не скажешь. Хотя я, на секундочку, вообще был единственным человеком, который никому не хотел смерти. Абсолютная несправедливость!

Я попытался игнорировать излишне пристальное внимание. Сделал вид, что рассматриваю лепнину на потолке. Бесполезно. Взгляд этого треклятого поляка, словно буравчик, впивался в меня.

Рядом с ним другие шляхтичи перешептывались, кивая в нашу сторону. Их позы, их надменно задранные подбородки, их дорогие, расшитые золотой нитью кафтаны, — все кричало о древнем роде, оскорбленной чести и требовании крови. Моей крови. Или нашей с Ржевским. Не важно. Я-то в этом списке все равно есть.

Поляки пришли сюда не просто жаловаться. Они пришли требовать расплаты. И судя по тому, как их здесь принимали, с чаем на бархатном диване, голос шляхтичей имел вес.

Даже Ржевский, с его достаточно простым, легким отношением к жизни и всему происходящему, почувствовав напряжение, тихонько высказался:

— Черт, Бестужев, вон те… Смотрят так, будто мы их любимых коней угнали. Или не коней… — Он не договорил, но смысл был ясен. Столь незамысловатым образом поручик дал мне понять, что тоже понял, какие именно шляхтичи находятся в приемной военного министра.

— Молчи, — процедил я сквозь зубы, сохраняя каменное лицо. — Игра идет достаточно серьезная. Помнишь, что сказал этот… Поликарпыч. Нам только новой стычки с ними не хватало.

В этот момент дверь в кабинет министра отворилась. Вышел адъютант Барклая-де-Толли.

— Господин корнет Бестужев-Рюмин? Господин генерал-лейтенает Уваров? Его сиятельство приглашает вас.

Ржевский, который при появлении адъютанта вытянулся в струнку, подпрыгнул на месте от неожиданности, не сумев сдержать эмоциональную реакцию:

— Как господин корнет⁈ А я⁈ Мы же вместе…

— Поручику Ржевскому и господину полковнику Давыдову велено передать. Вас просят подождать, — отчеканил адъютант, не глядя на моего возмущенного друга.