Стародум (СИ) - Дроздовский Алексей

— И всё-таки, — продолжает Веда. — Что мы будем делать с безумцем?

— Пока не знаю, — говорю.

— Он же наверняка захочет наказать Вещее. Нельзя просто так убивать его людей.

— Знаю, но у нас есть время подумать. Сейчас его войско занято людоедом, потом людям нужна будет передышка после военного похода, а там уже и зима. Ни один здравомыслящий воевода не устроит поход зимой, когда всех воинов чудища могут сожрать. Так что если безумец к нам и придёт, то не раньше весны.

— А что весной?

— Не знаю.

— То есть как это, не знаешь? — спрашивает Веда. — Нужно знать.

— До весны всё само собой может разрешиться. Если безумец проиграет людоеду, то некому будет нас наказывать.

— А если не проиграет?

— Что-нибудь придумаем.

Это на самом деле проблема: безумцу уже наверняка доложили, что на самой восточной границе его княжества убили два десятка людей из чёрного отряда. В нашем селе слишком много торговцев и путешественников, чтобы слухи не расползлись очень быстро.

Однажды он явится к нам и приведёт с собой столько воинов, что в глазах рябить будет.

Но время пока есть.

До самого вечера мы молотим рожь. Жители села устали, но довольны проделанной работой. Всей толпой идём на реку, там расходимся в две стороны: мужчины направо, женщины налево. Крохотные частички соломы, кажется, проникли в каждый уголок на теле, превратили волосы в птичье гнездо, забили нос, уши.

Моемся, плещемся.

Мужики травят старые похабные анекдоты, молодняк плавает наперегонки.

Все счастливы, что самая трудная часть работы позади. Осталась лишь мелочь, кропотливая, но физически простая работа.

На следующий день с самого утра всё село снова собирается на току, на этот раз чтобы провеять зерно: отделить зёрна от плевел. Сначала мы берём его деревянными лопатами и подбрасываем в воздух, позволяя ветру унести шелуху. Повторяем это столько раз, чтобы когда берёшь горсть зерна ладонью, в ней не было мусора. Затем просеиваем зерно через решето — круглую раму из ивовых прутьев, туго обтянутую сеткой из конского волоса. Зерно проваливается вниз, а крупные камешки и веточки остаются. От мелкого мусора, которого теперь совсем мало, избавляемся вручную: женщины и дети, зоркие на мелкую работу, рассыпают его на дощечках и водят руками, выискивая посторонние предметы.

Собранное чистое зерно перевозим на хранение в амбары, засыпаем в сусеки — деревянные лари, поднятые над землёй, чтобы сырость не добралась. Наши амбары находятся на отшибе, отдельно друг от друга, чтобы случайный пожар не спалил вместе с домами ещё и провизию. В каждом амбаре — отдельный вход для кота, чтобы мышей гонял. Так как в этом году у нас зерна получилось много, часть его закапываем в зерновые ямы на долгой срок.

— Фух, — вздыхает Светозара. — Наконец-то.

— Ага, — подтверждает Никодим. — Всё, до весны теперь можно не напрягаться.

Мы втроём сидим на лавочке у церквушки и смотрим на горизонт.

— Чего это вы расслабились? — спрашиваю. — Про ячмень забыли?

— Бля-я, — вздыхает Никодим.

Во время упорной работы на общем поле ржи можно забыть, что мы в этом году засадили ячмень поодаль, на нашем собственном участке. Специально для того, чтобы сделать брагу. Так что следующие два дня мы повторяем всё то, что делали, но уже впятером: я, папаня, мама, Никодим и Светозара. Не знаю зачем, но я постоянно посматриваю на Душану, которая работает без устали. Буквально. Не вздыхает, не жалуется, не приостанавливается, чтобы разогнуть спину. Она даже не запыхалась, когда носила и складывала солому.

Чёрт возьми.

Надо переставать следить за ней.

Два дня мы работали на общем поле, чтобы наполнить сельские закрома, и ещё два дня на своём. Четыре дня спустя у нас есть и рожь, и ячмень.

Жизнь постепенно вернулась в прежнее русло, словно и не было в нашем селе никакого смертоубийства. Люди живут в своих домах, ходят за водой, здороваются по утрам, плетут корзины и лапти, прядут, шьют… но это обманчивое спокойствие. Веда права: рано или поздно безумец возьмётся за нас. Сейчас у нашего удельного князя слишком много забот, чтобы заниматься ещё и Вещим, но скоро он обратит на нас свой взор.

И к этому нужно быть готовым.

Даже больше, нам нужно что-то предпринять раньше, чем он.

Но что?

Прямо сейчас я ни о чём не жалею. Когда люди удельного князя забрали в телеге двух девочек и папаню, я не мог позволить им просто уехать, и мы с друзьями вызволили своих. Когда сюда пришли люди в масках — я не хотел добровольно идти на смерть вместе со Светозарой и Никодимом, и мы снова дали отпор.

Каждое решение, что мы принимали, было правильным. Но эта цепочка правильных решений привела нас в неудобную ситуацию.

Впрочем, всё решится. Все проблемы в моей жизни исчезали, если сесть и как следует подумать над их решением. Здесь будет точно так же.

На шестой день после начала обмолота в селе устраивают праздник: печётся очень много хлеба. Это самый сытный день в году, когда люди позволяют себе поесть от души. В этот день все ходят друг к другу в гости. К нам в мельницу пришли отче Игнатий с Никодимом, Светозара с Мелентием, и наш сосед Веня Гусь. Даже не знаю, где можно найти другое такое место, чтобы за одним столом сидел священник и волхв, при этом очень весело болтали и не собирались ссориться. Только у нас дома сегодня.

— Как вам хлеб? — спрашивает Душана. — Весь день пекла, по нашему старинному рецепту, с толчёными орехами.

— Это хорошо, — заявляет Мелентий. — Как там у вас, у христиан? Хлеб — молись ему, как Господу?

— Я есмь хлеб жизни, — отвечает Игнатий. — Приходящий ко мне не будет алкать.

— Точно. А у нас всё проще, как сказал Дажьбог: хлеб — это кусочек солнца на земле.

— Как красиво. Это где-то записано?

— О, нет, нигде — мы же читать не умеем. Даждьбог сказал мне это летом, когда захаживал на праздник солнцестояния. Чтите хлеб, говорит. Никогда не кладите его горбушкой вниз, не выбрасывайте — обидится. Хлеб, говорит — это солнце на земле. И эти слова истинно мудры, так как хлеб растёт только под солнцем. И цвет у зёрен как у солнца.

— Эх, как бы я хотел увидеть нашего Господа, — вздыхает Игнатий. — Но наш к нам не приходит…

Душана ставит на тарелки две буханки, только из печи: свежие, хрустящие, а запах… Федот со Светозарой выносят овсяный кисель, варенную репу, капусту, грибы, масло и особо заготовленные на сегодняшний день мочёные ягоды. Я же, в свою очередь, ставлю на стол два жбана:

— Попробуйте напитки. Тут квас, а тут моя особая брага, с дубовой корой. Я назвал её «медвежья лапа», поскольку по башке бьёт — будь здоров. Крепкая, как ругань нашего старика Ярополка.

И священник, и волхв, тут же наливают себе кружку браги. Это у всех людей общее: не важно, какому богу ты поклоняешься, все любят пить и веселиться. Тем более, что все знают, мои напитки — лучшие во всём Вещем. Никто не может сделать брагу лучше меня: никто больше в селе не выращивает ячмень, и никто не уделял этому столько времени, чтобы научиться. Так уж получилось, что папаня всей душой ненавидит нашу мельницу и сбежал заниматься подворьем, как только мы его построили. А я, наоборот, как самый настоящий потомственный мельник, мастер обращаться с зерном.

Едим, пьём, веселимся. Никодим рассказывает всякие умные вещи, которые он из книжек почерпнул. Федот с Душаной куда-то исчезли. Наш сосед Веня закемарил. Игнатий с Мелентием напились и пускают сопли: обнимаются, клянутся друг другу в вечной дружбе. Светозара с блеском в глазах наклонилась ко мне и рассказывает, как она обожает лошадей. И что она однажды заведёт себе целый табун, будет их разводить.

Хороший, праздничный вечер: лёгкость, веселье, свобода. Брага неплохо в этом помогает: мозги перекручивает так, что все невзгоды кажутся далёкими и неважными. Сейчас это именно то, что нужно. Расслабиться, выпить, посидеть с друзьями. И конечно же отведать тёплого, румяного хлеба с квасом.