Инженер Петра Великого 7 (СИ) - Гросов Виктор

В памяти Петра всплыли торопливые, азартные объяснения Смирнова. Тот толковал о двойном действии заряда: сперва малый, вышибной толчок, чтобы вскрыть бочку и выпустить огненный туман, а уж следом, пока горит шнур, — главный удар, поджигающий сам воздух. Сложная химия, требующая абсолютной сухости, в промозглой грязи Прутского котла обернулась катастрофой. Без инструментов, без знаний самого инженера или его гениального подмастерья Нартова, технологические чудеса превратились в бесполезные, отсыревшие бочонки, которые нельзя было ни починить, ни разобрать. Просто мертвый груз.

— Что с остальными тремя? — спросил Петр, поднимаясь и подходя к столу. Костяшками пальцев он провел по линии турецкого окружения, словно пытаясь нащупать в ней брешь.

Лицо Репнина исказила гримаса человека, вынужденного признаваться в собственном бессилии.

— Мы применили их, государь. Как вы и велели — по плотному скоплению неприятеля. — Он с досадой провел рукой по лицу. — Первыми двумя зарядами ударили по янычарским ортам, что шли на приступ нашего левого фланга. И… мощь была явлена, воистину чудовищная. Огненное облако пожрало их первые ряды. Но ветер, государь… Некстати поднявшийся сильный порыв большую часть того огня снес в сторону, в пустое поле. Урон басурмане понесли, однако не смертельный. Хуже того — они увидели, как действует сие оружие. Увидели и научились. Больше плотным строем на нас не ходят, рассыпаются, сводя на нет всю пользу от заряда.

Петр молча представил эту картину: огненный смерч, рожденный гением его инженера, бессильно уходит в сторону. Случайный порыв ветра — фактор, который Смирнов, без сомнения, учел бы, но о котором в пылу боя не подумал никто.

— А последний, князь? — Голос императора был тихим. — Последний заряд. Куда вы его дели?

Репнин опустил глаза.

— То было отчаянное решение, ваше величество. Враг больше не давал нам цели. Их артиллерия рассредоточена, ставка визиря укрыта. Оставался лишь их главный редут на том холме. Мы… мы решили ударить по нему. Думали, может, сила взрыва обрушит земляной вал, вызовет смятение, даст нам хоть малую толику времени для передышки…

Он не договорил. Все и так знали, чем закончился этот выстрел. Огромная бочка, пущенная из мортиры, не долетев до вершины, врезалась в склон холма. Грохот грянул знатный. В небо поднялся столб земли и камней. А когда пыль осела, с турецких позиций донесся издевательский, торжествующий хохот. Последний козырь Российской Империи, был бездарно истрачен на то, чтобы поднять в воздух целый воз молдавского чернозема.

Петр смотрел на своих генералов. Это были храбрые воины, которым в руки дали инструмент которым они так и не научились пользоваться, несмотря на все старания Смирнова. Столкнувшись с новой физикой боя и пытаясь применить ее по старым лекалам, эти воины проиграли. Их провал был следствием некомпетентности, прямым доказательством того, что в этой новой войне отсутствие одного-единственного инженера оказалось фатальнее отсутствия целого полка.

— Свободны, господа, — произнес он, отворачиваясь к карте.

Когда за пологом шатра стихли тяжелые шаги, Петр остался один на один с горьким осознанием. Технология, рожденная, чтобы спасать, в неумелых руках обернулась бессмысленным фейерверком. И винить в этой катастрофе было некого, кроме него самого.

Когда тяжелый полог шатра опустился, отрезая его от остального мира, Петр остался один. Опустившись на походный стул, он обмяк, будто из него выпустили воздух. Впервые за много дней он позволил себе не быть императором — скалой, о которую должны были разбиваться все сомнения и страхи. Сейчас остался человек, загнавший себя и свою армию в безнадежную ловушку.

Мысли, сдерживаемые железной волей, хлынули мутным, неудержимым потоком. Последний дозорный отряд, посланный на восток в отчаянной попытке прорвать блокаду, не вернулся. Он не знал ничего: ни что происходит в Яссах, ни что под Азовом. И первой, самой болезненной вспыхнула мысль о Катерине. Образ ее синего от холода лица, с темными ранами на щеке, стоял перед глазами так отчетливо, словно ее только что вынесли из ледяных вод Днестра.

Подойдя к выходу из шатра, он отогнул полог и уставился в непроглядную ночную тьму на востоке, словно пытаясь взглядом прожечь сотни верст. Она выжила, вопреки всему. Выжила, чтобы он бросил ее в Яссах — слабо укрепленном городе, который станет следующей целью турок, едва они покончат здесь с ним. Перед глазами вставала жуткая картина: янычары врываются во дворец, ее, русскую императрицу, тащат по грязным улицам… От этого к горлу подкатывала тошнота. Он, клявшийся защищать ее, сам подставил ее под удар. Эта мысль медленно отравляла его изнутри.

Вместе с виной пришла ярость. Он снова и снова прокручивал в голове тот роковой совет перед походом. Почему? Почему он не взял его с собой? Смирнова. Тогда это решение казалось таким логичным. Инженер — для осад, для хитроумных машин. Его место там, под Азовом. А здесь, в стремительном полевом походе, требовалась удаль гвардейцев, мощь кавалерийского наскока, его собственная воля. Он отнесся к Смирнову как к «инженерному костылю».

Каким же слепцом он был!

Вернувшись к столу, он с силой оперся о него кулаками, оставляя на карте вмятины. Именно здесь, в этой безнадежной тактической западне, и требовался асимметричный, непредсказуемый ум его инженера. Смирнов нашел бы выход. Он придумал бы какую-нибудь дьявольскую хитрость, построил бы из банального дерьма нечто такое, что заставило бы турок бежать в ужасе. Он изменил бы сами правила игры. Мысль о том, что ключ к спасению был у него в руках, и он сам его отбросил, жгла нестерпимо. Он проиграл эту компанию в тот самый момент, когда из гордыни решил, что справится сам.

Полог шатра откинулся. В проеме застыл преображенец с мушкетом.

— Ваше величество, дозвольте. Пленного привели. Янычарский ага, раненый. В последней вылазке взяли.

Петр махнул рукой, разрешая. Государь в последнее время лично допрашивал пленных.

В шатер ввели кряжистого, седоусого янычара. Несмотря на кровь, пропитавшую повязку на плече, он держался прямо и смотрел на русского царя с холодным презрением. Устало окинув его взглядом, Петр понял, что допросы давно превратились в бессмысленную рутину. Однако жажда любой, самой ничтожной вести из внешнего мира пересилила. Он пошел на провокацию.

— Что, ага, молчишь? — голос Петра прозвучал нарочито насмешливо. — Верно, стыдно говорить. Дошли до меня слухи, что ваши храбрые воины под Азовом боятся нос высунуть перед горсткой моих инженеров. Не воины, а бабы в гареме.

Янычар вздрогнул. Его глаза сузились, желваки заходили на скулах. Оскорбление было рассчитано на турка, так как понимал их мышление Петр.

— Твои инженеры — шайтаны! — прорычал он, выплевывая слова. — Они не воюют, как мужчины, а колдуют, как нечестивцы!

Петр внутренне напрягся. Получилось.

— Неужто так сильна их магия, что и стены Азова не устояли? — подлил он масла в огонь.

В гневе, желая уязвить Петра в ответ, янычар взорвался, уже не выбирая выражений.

— Они сожгли Азак небесным огнем! Этот ифрит, этот Смирнов, разверз врата ада! Но его колдовство вам здесь не поможет! Здесь вас всех ждет собачья смерть под нашими ятаганами!

Он выкрикивал это не для того, чтобы донести информацию, а чтобы швырнуть ее в лицо врагу как проклятие, эдакое доказательство того, что русские — нечестивцы, чья победа не от Бога, а от дьявола. Сквозь ярость и оскорбления Петр вычленил главное. Азов пал. И пал из-за Смирнова. Подтверждение, вырванное из глотки врага.

С каждой фразой турка маска ледяной усталости на лице императора медленно таяла. В его темных глазах разгорался огонь: сперва недоверие, следом изумление и, наконец, — чистая гордость.

Его инженер. Его человек. Пока он, император, вяз в грязи, там, на востоке, созданный им прожект по имени Смирнов сработал. Победа, одержанная на расстоянии. Победа его веры в этого странного, ни на кого не похожего человека.