Гасконец. Том 1. Фландрия (СИ) - Алмазный Петр

— Вы надеетесь заслужить место в Раю, мой друг, — усмехнулся Анри, когда мы покидали комнату и запирали её на ключ. Я только пожал плечами.

— Мне иногда кажется, что вы недостаточно серьезно относитесь к этой войне? — добавил мушкетёр.

— Почему мы снова на «вы»?

— Потому что я не хочу сближаться с человеком, для которого жизнь вражеского солдата может оказаться важнее, чем интересы Короля. Потому что я уважаю добросердечность, Шарль, но у него должны быть границы. Вы буквально нянчитесь с этим пленником.

— Может дело в том, что я хочу изобрести новый вид войск? Боевых нянек? — вспомнил я вдруг любимый фильм детства. Анри только фыркнул, не оценив шутки.

— Я же говорю, Шарль, вы не относитесь к этому серьёзно.

Ну что я мог ему ответить? Что киношный Арамис мне нравился намного сильнее, чем эта ледяная статуя?

— Вы сами сказали, что Диего достойный человек.

— Мои слова о достойной смерти вы, конечно же, забыли.

— Достойная смерть, это от старости, в кругу семьи.

Д’Арамитц не ответил. Он только грустно вздохнул, как будто бы часть его была со мной согласна.

— Анри, я не поставлю свой гуманизм выше интересов Короны, — нашёл я самый честный ответ, который только мог. — Пока я могу себе позволить быть хорошим человеком…

— Но сейчас вы не можете. Сейчас, если бы у вас была хоть крупица совести, вы бы прирезали беднягу, пока он спит.

— Что?

— Если он проснётся до того, как мы вернёмся. И расскажет своему командиру о том, что французы нашли секретный ход. Как думаете, нас зальют кипятком? Или просто взорвут, когда попытаемися пройти по нему с отрядом?

Он был прав. Как бы ни прискорбно было это признавать, но д’Арамитц был совершенно прав. Я заигрался в героя, в рыцаря без страха и упрёка.

— Я не убиваю безоружных.

— Я убиваю, если так нужно, — холодно произнёс Анри, но его голос всё же дрогнул. Или мне просто хотелось в это верить.

— Он дал слово чести, что не предаст нас до рассвета.

— Господи, мы на войне! — ледяная маска начала трещат.

— Я знаю.

— Каждый четвёртый труп, что я успел похоронить за эти несколько лет, был уверен в том, что слово чести нерушимо. Угадайте, Шарль, как так вышло, что именно эти достойные люди сейчас лежат в земле? — Анри д’Арамитц выдавливал каждое слово через крепко сжатые губы.

— И всё же, — грустно усмехнулся я. — Выходит, что для четверти всех мертвецов слово чести и впрямь чего-то стоило.

— Софистика, — сплюнул Анри на земляной, устланный травами пол. — Вы только и можете, что передёргивать, пряча правду за красивыми словами.

Несмотря на то, что д’Арамитц обращался ко мне, я был уверен, что имеет он в виду весь несправедливый, католический мир.

Как много успел пережить этот человек? Если война с гугенотами давно окончена, почему он по-прежнему с такой обидой смотрит на мир? Мушкетёр, пришедший из «сатанинского города», смотрел на меня теперь почти что с ненавистью.

Я был уверен, впрочем, что лишь человека, для которого «честь» не была пустым звуком, может так уязвить произошедшее. На это и пришлось ставить. Я сказал:

— Вот что. Если дадите слово чести, что не убьёте его до рассвета, оставайтесь с ним. Я вернусь с первыми лучами солнца, когда всё разведаю. Если не вернусь — делайте то, что должны и убирайтесь.

Мушкетёр задумался. Мимо нас прошла пара пьяных испанцев, с трудом волоча ноги и опираясь то друг на друга, то на стену. Они чуть не врезались в д’Арамитца, но тот лишь сверкнул глазами… и парочка сразу же оказалась у противоположной стены, бормоча извинения на испанском.

— Будь по вашему, — наконец сказал мушкетёр. — Вот вам моё слово.

Он протянул руку, я пожал её, а затем передал ключи.

Д’Арамитц приложил к шляпе палец, прощаясь, и скрылся в комнате Диего. Мне же оставалось только выйти в общий зал, заказать себе немного вина и, придя в себя, выйти на улицу.

Город пах дерьмом так сильно, что никакая свежесть после дождя, не могла его спасти. Луна висела высоко в небе, тучи расходились, а звёзд было так много, что вообще не хотелось никуда идти. Ни на какую разведку. Если бы я мог себе это позволить, я бы просто уселся на лавку и, запрокинув голову (и зажав нос), смотрел на небо.

— Ладно, — сказал я сам себе, не забывая про испанский. — Пора заняться делом.

Проще всего было бы расспросить кого-нибудь, но это могло привлечь ко мне лишние подозрения. Пьяных солдат на улице не было, они предпочитали ночевать в гостинице, так что и я притворяться выпившим не стал.

Если местное командование относится к осаде хоть сколько-нибудь серьёзно, то за появление на улицах в таком виде могли и казнить. Двигаться на удачу, впрочем, тоже не хотелось. Так что, я поискал взглядом ближайшее здание, кроме таверны, где в окнах ещё виднелось пламя свечей и направился к нему.

Таким зданием оказался длинный, метров в десять, одноэтажный дом, с хорошей крышей и несколькими выходами. Возле каждого дежурил солдат, так что, это местечко меня определённо заинтересовало. Я хотел было пройти мимо, но, к сожалению, ночь действительно была очень звёздной.

— Эй, ты! — крикнул мне стоящий в карауле солдат. Уже не молодой мужчина с пышными седыми усами. — Ну-ка, назови себя! Чего тут шастаешь?

— Диего Артуро Перес, — с улыбкой заявил я, подходя ближе. Солдата, увы, моё обаяние не проняло.

— Что ты мелешь, — зарычал он, вынимая шпагу. — Подонок, думаешь я зятя своего не узнаю⁈

Глава 18

— Что за вздор! Вы что, думаете, Диего настолько редкое имя? — ответил я, приближаясь к испанцу.

Отступать всегда означало признавать свою неправоту, так что мне оставалось только переть вперёд. Рука моя уже лежала на шпаге, но вынимать я её не стал.

— Но не может же совпасть целиком! — уже не столь уверенно заявил мужчина. — К тому же, я не помню твоего лица.

— А ты весь гарнизон помнишь, старик? — усмехнулся я, делая ещё один шаг вперёд. — Удиви меня, как зовут всех оглоедов, собравшихся в таверне на углу?

— Эти бездельники там? Вот негодяи! Надо срочно доложить сеньору Брагадо! Откуда ты? — выдохнул тесть моего пленника.

— С самого достойного острова на свете. С Сицилии, — усмехнулся я.

— Далеко же тебя занесло, — тесть Диего убрал шпагу в ножны и похлопал меня по плечу. — Много их там?

— Дюжина, не меньше. Напились как свиньи.

— Повесят, их точно повесят, — вздохнул испанец. Он уже собирался стучать в дверь помещения, которое охранял, а потом качнул седой головой. — Проклятье, но их же правда повесят…

— Думаешь, лучше не говорить? — заговорщицки подмигнул ему я.

Мужчина кивнул, но не слишком уверенно. Я уже собирался с ним распрощаться, радуясь тому, что смог ловко выкрутиться, как вдруг, двери открылись.

За спиной испанца показался некто, едва завёрнутый в атласную простыню. Неровный свет делал его бородатое, совсем не по испанской моде, лицо особенно жутким. Он оглядел меня с ног до головы, а потом спросил у стража:

— Карлос, мальчик мой, что происходит, что за шум?

Разумеется, Карлос был лет на десять старше бородача. Но он вытянулся по стойке смирно, сорвал с головы шляпу и ответил командиру:

— Принял этого достойного сеньора за пьяницу, сеньор лейтенант Брагадо! Ошибся, прошу прощения за шум.

— А кто же этот сеньор, как не пьянчужка? — сверкнули промеж бороды золотые зубы. У меня было много вариантов, но Брагада спрашивал у Карлоса. Только после того, как тесть Диего от страха икнул, сеньор лейтенант повернулся ко мне и обратился напрямую:

— Что ты делаешь посреди улицы?

— Ищу дезертира, — ответил я, также срывая шляпу с головы. — Лейтенант Брагадо, большая честь…

— Заткнись, — бросил мне бородач. Потом посмотрел на Карлоса:

— Разбудите сеньора капитана, он вас вздёрнет. Вздумали тут лясы точить на посту, — Брагадо устало зевнул и закрыл за собой дверь. Карлос вытер со лба пот рукавом и опёрся на дверной косяк.