Патриот. Смута. Том 2 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— За Воронежем?

— Так есть.

Ага, значит, засекут наших стрельцов. В целом — и так и так было хорошо. Имелся у меня план на оба случая. Главное только для его реализации знать, видели люди Жука стрельцов или нет. Выходит, видели, малость скорректируем и действуем.

— Еще кто?

— Еще дозором вдоль Дона ходят трое. Мало ли чего. А остальные, восемь и сам атаман в поместье должны быть. Ну и мужики с ним там.

— Мужики?

— Работники, холопы, значит, эти… Ну рать посошная. Строють.

Я посмотрел на сотника, тот пожал плечами. Да, нанимал Жук каких-то людей. А кого-то, скорее всего, ему еще и Маришка доставляла. Пленных всяких, захваченных ее бандой, на работы. Сомнительно, что и нанятым что-то заплатят. Скорее, все они здесь в рабстве оказались.

Спросил чуть помолчав:

— Татары есть?

Допрашиваемый икнул, глаза выпучил, молчал.

— Ну. — Я неспешно достал бебут, подвел к его горлу острие. — Говори!

— Были, три дня как. Дозор передовой. Ушли.

— Куда ушли?

— Так это, в Поле.

— Сколько?

— Семеро.

— А большие силы? Где?

Я видел, как жила бьется на его шее, ощущал, что дышит он с нарывом. Ему страшно, невероятно. Клинок находился рядом с ней. Неверный ответ, миг и кровь хлынет — не остановишь. А умирать-то никому неохота.

— Так это… — Просипел пленный.

— Что за татары были? Кому служат?

— Не знаю я.

Хлесткий удар левой в ухо опрокинул связанного. Тот рухнул, завыл. Ответ был неверный, не принимался.

— Говори, хуже будет. — Сказал зло. Поднял его, посадил на место, уставился в глаза. Кинжал из руки не выпускал, вновь уткнул в горло.

— Так, сам Джанибек Герай идет с войском. — Начал тараторить пленный. — В Поле он. Тысячи с ним, слышишь, боярин, тысячи. И что, что мы все тут с этим? А? Что?

— Тихо.

Он замолчал, смотрел на меня. Ждал вопроса. Правила усвоил хорошо, жить хочет, но вряд ли получится.

— Жук же твой не с самим Джанибеком говорил. Люди были иные. Верно?

— Да.

— И что, верны ли они названному сыну хана, а?

— Так я, так откуда. — Задергался пленник.

— Уши же у тебя есть. Ты не думай, у нас их много, ушей-то. Мы Тутая Аргчина огнем пожгли немножко. — Я аккуратно резанул связанному кожу в районе ключицы. Совершенно неопасно, но больно и показательно. Такой шаг недвусмысленно обозначает мои самые серьезные намерения. — Пожгли грудь ему, значит…

— Так это, Тутай-то, Тутай. — Глаза, допрашиваемого чуть на, вываливались из орбит. — Он-то и был, но давно, с неделю может. Нет, нет. Даже дней десять. Не помню я, не помню, боярин.

Заныл, хлюпнул носом, смотрел как собака побитая.

— А ты вспоминай, о чем говорили они с Жуком.

— Так это, так о гонце. Ага, значит, говорили, что хан Селямет плох, что пошлет к сыну названному своему.

— Ага. — Я подхватил настрой говорившего, добавил, как бы его мысли за него самого. — Точно выходит, гонец от хана и что татары уйдут, так?

Я почувствовал, что сидящий рядом сотник буравит меня взглядом. Совершенно не понимает, о чем я говорю с этим пленником. Ну и понятно, а зачем оно ему. Я же татар в тереме воеводы допрашивал при Пантелее и еще одном служилом человеке. Не расползлись сведения.

Пленник тем временем продолжал:

— Так это, гонца-то, Тутай должен был. — Он сглотнул. Перевел взгляд с меня на Тренко. — Я-то человек простой, мне что скажут… Я же подневольный. Служилый я. Вы поймите.

— На меня смотреть, падаль, в глаза. — Злобно выпалил я. Дернул его. — Ты, сука такая, татар на землю русскую пускать помогаешь. Понимаешь! Ты надолбы на Песчанке срывал? Ты за одним столом с Жуком сидел, а?

— Так это. Так я.

— Ты! Пес?

То меня так звали, теперь вот как-то само на язык наворачивалось. Но запугать этого гада нужно было до смерти, до мокрых портков. Чтобы все выложил.

— Так приказ. — Слезы потекли из его глаз. — Приказ же.

Он вдруг собрался, затараторил вновь.

— Я-то что, я-то маленький человек. Меня приставили, я и работаю. А Жук он о-го-го, а за ним, за ним-то такие люди стоят. Ого. — Он посмотрел вверх, понизил голос. — Сам Шуйский с ним еду разделял. За столом одним они пировали.

Что-то не верилось мне в эти сказки. Может, конечно, Жук как-то и общался с царем Василием, но чтобы пировать, э нет. Не той высоты полета птица этот местный атаман. Но наплести людям своих мог с три короба. Отчего нет, раз дела царские тут решает.

— Итак. — Говорил я строго, смотрел пристально. — Значит, вы тут по велению Василия Шуйского татар на землю русскую пускать хотите. Клянешься в этом?

За спиной моей слышалось, что уже собирались люди воронежские. Переправа завершалась, отряд готов был двигаться дальше. Только что-то нужно было делать с пленным.

Я поднял его, упер в древесный ствол спиной. Показал собравшимся на поляне.

— Повтори людям, что мне сказал. Всем им, скажи! Тем, кто на страже рубежей стоит! Поведай, что вы тут затеяли. Что задумали. И чью волю здесь исполняете.

Ясно, что все собравшиеся и так понимали, что происходит. Но именно слова допрашиваемого должны были поставить точку во всем этом деле. Стать обвинительным доказательством происходящего. И верной опорой моим действиям по пресечению этого сущего беспредела. Что не просто так боярин какой-то, Игорь Васильевич Данилов, решил атамана Жука воевать. А ради дела великого, земли, людей, Родины. По закону.

Видано ли — русский царь, тварь такая, землю свою воевать силами татарскими решил.

— Говори! — Сказал зло, тряхнул.

— Жук, значит. — Глаза пленного бегали, он не понимал, что происходит и почему от него требуют выступить перед собравшимся вооруженным отрядом людей, которые смотрят на него ой как не добро.

Сбился, набрал побольше воздуха. Продолжил.

— Жук, значит, с самим Василием, царем нашим, Шуйским пировал. Он волю его здесь блюдет. А воля царя такова, что татар надо на север провести. Мы тут в этом Жуку и служим.

— Молодец. Честно все сказал. Клянешься в этом.

— Люди добрые, да ежели перекреститься мог бы, то крест на это положил бы. Правда, это. Я же человек царский. Царем посланный.

Всадники мои, дети боярские переглядывались. Здесь были преимущественно они Филорет и его люди только-только подходили. На лицах всех стали появляться звериные оскалы. Татар. значит, пустить, землю русскую разорить. И этого человека царем зовут!

— Когда орда здесь будет? Где Дженибек? Где его богатуры и мурзы?

— Скоро. Скоро, дней пять подождать осталось. Может и меньше. Сам кровавый меч к нам идет. Первым. Но готово уже все, все готово. Главное, чтобы письма до Дженибека не дошли, но на то, на то атаман наш мудрый, Жук с Тутаем сговорились. — Боец лепетал, язык его развязался. Решил, видимо, что раз волю он здесь царскую исполняет, перед людьми все это честно рассказывает, то дело это правое. — Тутай за Кан-Темир Дивеева, мурзу стоит. Тот тысячу ведет. Первую, как и говорил, его мы ждем, со дня на день.

Он уставился на меня, икнул, добавил.

— Отпусти меня, мил человек, я же царский слуга. Служу ему, как и вы все.

Я только хмыкнул в ответ. Хрен таким царям, а не служба людская. Но, решить что-то нужно.

— Все слышали, сотоварищи мои? — Спросил я у собравшихся служилых людей. — Жук Шуйскому служит. А здесь переправу они готовят, чтобы Дженибек и Кан-Темир со своими ордами Дон перешли.

Люди кивали, на лицах их виднелась нарастающая холодная ярость.

— Так-то, слово государево. — Повторил пленный. — Развяжите меня. Люди добрые, я же государю служу.

— Конями бы его… Боярин. — За спиной я услышал суровый голос Тренко. — За такое.

— Ваша воля.

Я отпустил человека, и он шлепнулся к ногам. Завыл.

— Да вы что! Люди добрые! Как же это! Как так!

Сам стал отходить. Негоже воеводе самому казнь такую, руками своими устраивать. Несколько детей боярских подошли, врезали хорошенько пленному. Пару раз пнули, пока не перестал сопротивляться. Потащили к лошадям.