Врач из будущего (СИ) - Корнеев Андрей

На бумаге четкими линиями была изображена простая, но элегантная конструкция: резиновая трубка, стеклянный цилиндр-капельница с расширением-«луковкой» в середине, и главное — металлический роликовый зажим, позволявший регулировать поток с ювелирной точностью.

— Мать честная… — Миша свистнул, не отрывая глаз от схемы. — Роликовый клапан… Да это же элементарно! Почему до этого никто не додумался?

— Называется «капельница системы Борисова», — с легкой иронией в голосе произнес Иван. — По крайне мере, пока.

— Она спасла бы того мальчика? — тихо, глядя на чертеж, спросила Катя.

— Да, — коротко и твердо ответил Иван. — И не только его. Теперь, товарищи, с чего начнем?

Первым, и самым логичным шагом, казалась подача заявки в Бюро рационализации и изобретательства — ВОИР, что при ЛМИ. Это был официальный, прописанный во всех инструкциях путь гения-одиночки к признанию и внедрению.

Кабинет заведующего Бюро рационализации товарища Круглова оказался тесным, заставленным стеллажами с папками, от которых пахло пылью и клеем. Сам Круглов, мужчина с обрюзгшим лицом и вечно утомленным выражением глаз, разглядывал поданные Иваном бумаги — заявление, чертеж, краткое описание — как будто видел не революцию в медицине, а очередную заявку на усовершенствование формы для отливки чугунных батарей.

— Так-с, — протянул он, откладывая чертеж. — Борисов… Из лаборатории Жданова. — Он посмотрел на Ивана поверх очков. — Чертеж — это, конечно, хорошо, товарищ студент. Но вы понимаете, Бюро не может руководствоваться лишь красивыми картинками.

— Это не картинка, товарищ Круглов, — сдержанно парировал Иван. — Это рабочая схема. Принципиально новой системы для внутривенных вливаний.

— Новой-то новой, — вздохнул Круглов. — А где технические спецификации? Допуски? Перечень материалов? Где, в конце концов, экономическое обоснование? Во что сие чудо техники обойдется государству? — Он развел руками. — Я не могу внести в реестр изобретение, представленное на салфетке, будь оно хоть трижды гениально!

Иван почувствовал, как по спине пробежал холодок бессильной ярости. Он-то знал, что его «салфетка» спасет миллионы, а этот чинуша мыслил категориями «допусков» и «смет». Но порядок есть порядок.

— То есть, что вам нужно? — сквозь зубы спросил он.

— Работающий прототип, товарищ Борисов! — оживился Круглов, явно радуясь, что студент пошел навстречу. — Образец. Чтобы его можно было пощупать, испытать. И полный пакет документов. По форме №7-Р. Без этого — никак.

Выйдя из кабинета, Иван впервые за долгое время почувствовал себя не сорокалетним циником, а именно двадцатилетним юнцом, получившим оплеуху от реальности. Он думал о знаниях, о миссии, о спасении человечества, а система требовала от него «форму №7-Р».

Вернувшись в лабораторию, он собрал команду.

— Итак, бюрократы хотят крови. Дадим им кровь. Вернее, прототип, — мрачно пошутил он. — Задача: создать работающий образец. Миша, тебе — химическая часть. Нужно продумать стерилизацию. Катя — документация. Нужно описать каждый шаг, каждый винтик. Сашка…

— Я знаю! — вспыхнул Сашка. — Материалы! Резиновые трубки, стеклянные детали, этот самый… роликовый зажим! Я всё добуду! У меня в комсомоле есть связи на заводе «Красногвардеец»! Что-то получим через официальный запрос!

Работа закипела. Лаборатория превратилась в кустарную мастерскую. Сашка, используя всё свое обаяние и комсомольский задор, действительно добыл несколько метров тонкой резиновой трубки и бракованные, но подходящие стеклянные пипетки с запасного склада химфака. Миша, вооружившись спиртовкой и автоклавом, экспериментировал со стерилизацией, ворча что-то о температуре кипения и разрушении полимерных цепочек. Катя вела подробнейший журнал, её почерк был четок и аккуратен.

Сам Иван, вспомнив давно забытые навыки черчения и основ конструирования, корпел над созданием того самого роликового зажима. Вместо штампованного металла пришлось использовать согнутую в дугу медную проволоку и небольшой деревянный цилиндрик. Выглядело это кустарно, но принцип действия был тот же.

Через неделю первый прототип был готов. Вид у него был кустарный, от него пахло спиртом и паяльной кислотой, но когда Иван пережал ролик — жидкость послушно останавливалась. Опыты в больнице, на которые с огромным трудом удалось получить разрешение главврача, дали ошеломляющий результат. Скорость инфузии можно было регулировать с невиданной точностью. Медсестры, вначале скептически относившиеся к «студенческому самопалу», после нескольких успешных переливаний смотрели на Ивана с подобострастным страхом.

Казалось, путь открыт. Но система готовила новый удар.

Профессор Мария Игнатьевна Орлова не простила и не забыла. Наглый студент, посмевший оспорить её на лекции, не просто не был вышвырнут из института, но и вознесся до невиданных высот. Лаборатория, покровительство Жданова, а теперь ещё и какие-то «капельницы»! Это был вызов её миропорядку, её авторитету, всей традиционной медицине, служить которой она считала делом своей жизни.

Она действовала с чиновничьей хваткой. Было собрано внеочередное заседание кафедры терапии, куда пригласили и заведующего Бюро рационализации Круглова, и даже представителя деканата — Петра Семёновича.

— Уважаемые коллеги! — начала Орлова, и её сухой, резкий голос не предвещал ничего хорошего. — Мы собрались здесь в связи с вопиющим случаем непрофессионализма и опасного дилетантства, которое, к нашему общему стыду, процветает в стенах нашего института!

Она обвела собравшихся ледяным взглядом.

— Речь о студенте Борисове. Том самом, который уже прославился своими «интуитивными» познаниями в фармакологии. Теперь он, не имея ни клинического опыта, ни законченного образования, взялся конструировать медицинские приборы! И проводит опыты над больными в больнице им. Мечникова!

В зале загудело. Круглов, поймав взгляд Орловой, засуетился.

— Действительно, товарищ Борисов подал заявку… чертежи… но без должного оформления…

— Оформление! — фыркнула Орлова. — Дело не в оформлении! Дело в принципе! Кто дал ему право ставить под угрозу жизни пациентов? Кто разрешил ему, студенту-второкурснику, заниматься тем, что является прерогативой опытных врачей и инженеров? Это не новаторство! Это — вредительство! Самое настоящее вредительство!

В этот момент поднялся Жданов. Он сидел всё это время молча, с каменным лицом.

— Мария Игнатьевна, ваша риторика отдает двадцать седьмым годом, которого, слава богу, уже нет, — холодно заметил он. — Я лично знаком с работой Борисова. Более того, я ею руковожу. Представленный им прибор прост, безопасен и решает одну из самых острых проблем современной медицины — проблему контролируемой инфузии. Испытания в больнице дали блестящие результаты. О какой угрозе вы говорите?

— О угрозе устоям, Дмитрий Аркадьевич! — парировала Орлова. — О угрозе, исходящей от этого… гения-самородка, источник знаний которого, смею заметить, более чем сомнителен! Откуда у простого студента, сына чекиста, такие познания? Из какого такого тайного источника он черпает эти… идеи? Не пора ли задуматься об этом?

В воздухе повисло тяжелое, невысказанное обвинение. Жданов понял, что прямой лобовой атакой Орлову не взять. Она играла на самом больном — на идеологической подозрительности.

Итогом собрания стал строгий выговор Ивану Борисову «за неподтверждённые новаторские инициативы, проводимые без должного контроля и с потенциальным риском для пациентов». Официальное рассмотрение его изобретения в ВОИР было заморожено «до получения всех необходимых заключений и протоколов испытаний».

Двери, в которые он так стремился, захлопнулись перед его носом. Академическая крепость показала свои зубы.

Иван сидел один в лаборатории, перебирая в руках тот самый, ставший роковым, прототип капельницы. Чувство бессилия было горьким и знакомым. Он снова был тем самым Иваном Горьковым, который не мог ничего изменить. Внезапно дверь открылась без стука.