Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

Подписавшись своим мирским именем, он ставил на кон последнее, что у него было — на общую ненависть к победителям.

Запечатав письмо личной печатью, он передал его верному слуге.

— В Париж, — прошептал он. — Только в руки маркиза.

Гонец растворился в ночи. А Климент XI остался сидеть за столом, глядя в темноту окна. На лице — выжженная дотла пустота и холодное, мёртвое спокойствие человека, которому больше нечего терять.

Глава 17

Три недели напряженной тишины, три недели лихорадочной работы. Устроившись на броне своего «Бурлака», замаскированного под неказистый крестьянский сарай на склоне альпийского перевала, я ежился от холодного горного ветра, что так и норовил забраться под воротник камзола. Прямо подо мной, в долине, на нейтральной полосе между Женевой и Савойей, разыгрывался очередной акт моего спектакля. Окуляры бинокля — одного из первых серийных образцов нашей женевской мануфактуры — давали настолько четкую картинку, что в версте отсюда я без труда различал выражения лиц участников представления.

Внизу кипела бойкая торговля. Наш караван под флагом генуэзских купцов как раз завершал сделку. Агент Анны, молодой приказчик Степан, с непроницаемым лицом вел торг с представителем «австрийских» коммерсантов — подставным лицом баварского курфюрста, нашего тайного клиента. Встреча, судя по всему, подходила к нервному финалу.

— Качество превосходное, — донес обрывок фразы из слуховой трубы, протянутой к наблюдательному пункту. — Но цена… Господин Степан, вы просите слишком много. Товар ваш хорош, однако не стоит он чистого серебра.

— Я прошу ровно столько, сколько стоит возможность видеть врага на три версты дальше, чем он видит вас, — спокойно, в точности по инструкции, парировал Степан. — Не хотите — не берите. Завтра сюда прибудут французы. Боюсь, они окажутся менее щепетильны в вопросах цены и куда более настойчивы в желании узнать, кто еще интересуется нашей оптикой.

Тонкая угроза достигла цели. «Австриец» поморщился, коротко кивнул своим людям, и те принялись перегружать тяжелые, обитые железом ящики с нашими артиллерийскими комплектами. Золото сменило владельца, и караваны медленно разошлись. Мой «черный рынок» работал с точностью швейцарских часов: мы продавали оружие всем, и все исправно платили.

Опустив бинокль, я позволил себе усмехнуться. Отчеты Анны, которые она показывала на днях, подтверждали: за три недели мы заработали больше годового бюджета иного германского княжества. Казна ломилась от золота.

Однако за этим золотым фасадом уже проступали трещины. Успех оказался на удивление хрупким. Спрос настолько превышал предложение, что женевские мастерские захлебывались в заказах. Нартов слал из города гневные депеши: подмастерья в спешке гонят брак, качество «плавает». Старые гильдии, отодвинутые от кормушки, перешли к тихому саботажу: переманивали мастеров, распускали по Женеве слухи о «дьявольской» природе наших механизмов, а на днях кто-то и вовсе поджег склад со стекольными заготовками. Но главной угрозой были далекие перевалы. Одного взгляда в бинокль хватало, чтобы убедиться: австрийские и французские патрули множились с каждым днем. Пока они оберегали свои границы, не решаясь сунуться на нейтральную полосу, однако их осторожность была временной. Эта золотая река могла пересохнуть в любой момент.

— Петр Алексеевич.

Бесшумно возникшая на броне тень заставила меня обернуться. Остерман. Он протянул мне тонкую папку с донесениями.

— Вести, — сообщил он своим скрипучим голосом.

Бумаги подтверждали: эмиссары, разосланные по протестантским кантонам, не теряли времени даром. Цюрих, Базель, Шаффхаузен — повсюду картина была схожей. Соблазненные нашим золотом и встревоженные усилением католиков-австрийцев, местные власти готовы были закрыть глаза на папскую буллу и дозволить вербовку наемников.

— Каковы итоги, Генрих? — спросил я, пробегая глазами списки.

— По самым скромным прикидкам, — Остерман на мгновение прикрыл глаза, подсчитывая, — за месяц мы можем собрать и вооружить до шести тысяч человек. Отборной пехоты. Хотя есть и тревожные вести. В Граубюндене, где лучшие солдаты, объявились неизвестные вербовщики. Предлагают серебро, а не золото, зато платят больше нашего. И уже перекупили нескольких лучших капитанов. Мы не знаем, кто это. Возможно, австрийцы. А возможно, и кто-то еще.

Новая переменная в уравнении. Неизвестный игрок. Прекрасно.

— Деньги на первый месяц содержания у нас есть, — произнес я, глядя вслед уходящему в горы каравану. — Даже с запасом. Но появление на рынке конкурента взвинтит наши расходы.

Все, казалось бы, шло по плану. Деньги у нас были. Армия — вот-вот появится. И все же я не мог избавиться от мысли, что наш замок стоит на песке, готовый рассыпаться от первой же серьезной волны. Шесть тысяч человек против стотысячной армии Савойского. Эта гонка позволяла нам выигрывать время, но не войну. И эту задачку предстояло как-то решать.

Последний мул с золотом скрылся в ущелье, оставив меня с мыслью о том, на какой тонкой ниточке висит все наше благополучие. Один неверный шаг или резкое слово — и Берн мог бы стать нашим злейшим врагом. Я вспомнил картину того дня, когда бернцы выдвинули свое «предложение».

Напротив нас сидела делегация Берна, и возглавлявший ее полковник фон Ваттенвиль только что закончил свою речь. Суть была простой: либо мы отдаем им половину мануфактуры со всеми технологиями и становимся их младшими партнерами, либо их «наблюдательный» корпус у наших границ перестает просто наблюдать.

Император остался недвижим. Выслушав полковника до конца, он медленно, с тяжелой, показной усталостью поднялся со своего места.

— Ваше предложение, господин полковник, мы отвергаем, — голос его был тих, но под сводами зала ратуши прозвучал, как набат. — Российская Империя своими секретами не торгует.

По губам фон Ваттенвиля скользнула едва заметная усмешка. Именно этого ответа он и ждал. Он был к нему готов. Следующей его фразой должно было стать: «Что ж, в таком случае…» — прелюдия к объявлению войны.

— Однако, — продолжил Петр, — поскольку вы, господа республиканцы, так цените расчеты, предлагаю решить небольшую военную задачку.

Шагнув к огромной карте Конфедерации на стене, он ткнул в Женеву своим огромным пальцем.

— Вот мы. В ловушке. С запада — французы. С востока — австрийцы. С севера — вы, наши… озабоченные соседи. Допустим, мы решим прорываться. Куда, по-вашему, мы пойдем?

Ваттенвиль молчал, силясь разгадать маневр этого варварского царя.

— Не во Францию же, где нас только что предали, — рассуждал Петр, водя пальцем по карте. — И не на австрийцев, где нас поджидает армия Савойского с пушками наготове. Куда, по-вашему, господин полковник, двинутся мои «Бурлаки»?

Резко обернувшись, он уставился в швейцарца. Но Государь хорош, мы все свои роли распределили и Петр играл свою безукоризненно.

— Я дам вам подсказку. Мы пойдем туда, где нас ждут меньше всего. И пойдем не как беглецы, ищущие спасения. Мы пойдем как саранча. Сжигая все на своем пути: города, деревни, ваши хваленые сыроварни, склады и мануфактуры. За нами останется выжженная степь.

Вернувшись к столу, он навис над ним, опираясь на костяшки пальцев. Голос его понизился до зловещего шепота:

— А теперь подумайте, господин полковник. Подумайте хорошенько. Готовы ли вы рискнуть и проверить, проляжет ли наш путь через богатые и сытые земли Бернского кантона? Поставите ли вы на кон благополучие ваших бюргеров ради сомнительной чести исполнить волю Папы?

В зале повисла тишина. Лицо фон Ваттенвиля окаменело. Перед ним сидел не торгаш, с которым можно было спорить о цене, а хищник, мыслящий категориями тотальной войны. Он слышал о бойне под Витебском. Он знал, на что способны русские в ярости. И угроза Петра выглядела абсолютно реальной. Начинать войну с этими безумцами на своей ухоженной и богатой земле, рискуя превратить ее в выжженное поле, ему совершенно не хотелось.