Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

— Но и соглашаться — петля! — он остановился передо мной. — Сегодня они потребуют половину, завтра — все! И выкинут нас отсюда, как только получат секреты! Швейцарцы — торгаши, им веры нет!

Он был прав. Оба решения вели в тупик, а значит, нужно было искать третье.

Подойдя к карте, я вперился в нее взглядом, изучая расстановку сил. Берн здесь. Вена там. Париж — в стороне. Мы — в центре. В точке максимального давления и одновременно максимальных возможностей.

Глава 16

Рим, 1708 г.

Восход солнца окрасил вечный город в золото и багрянец. У высокого, забранного решеткой окна Апостольского дворца Папа Климент XI наблюдал за пробуждением площади Святого Петра. Утренний свет, заливая брусчатку, выхватывал из тени колоннады суетливые фигурки торговцев, смиренных паломников и швейцарских гвардейцев в их неизменных полосатых костюмах. Внизу, под окнами, кипела обычная, шумная, полнокровная жизнь Рима. Однако для человека, застывшего у окна, весь этот мир казался далеким и нереальным. Его единственной реальностью стал этот прохладный, кабинет да огромная карта Европы на столе, давно уже превратившаяся из географического пособия в его личную Голгофу.

Он был победителем. Объявленная им булла с призывом к Крестовому походу всколыхнула всю Европу. Армии собраны, враг — вероломные московиты — почти заперт. Только на лице понтифика не было и тени триумфа — только глубокая, вселенская усталость. Победитель, чья победа оказалась горше поражения.

Неслышно ступая по холодным каменным плитам, в кабинет вошел его кардинал-секретарь Паолуччи.

— Ваше Святейшество, — произнес он почтительным голосом, — прибыли последние донесения.

Климент медленно отвернулся от окна.

— Читай.

— Войска его императорского величества Иосифа под командованием принца Евгения Савойского, — с главной новости начал Паолуччи, — полностью блокировали альпийские перевалы. Русское посольство оказалось в ловушке в Женеве.

«Успех». Закрыв глаза, Папа должен был бы возрадоваться. Вместо этого пальцы сами потянулись к шее, где жесткий воротник сутаны вдруг стал невыносимо тесен. Перед его мысленным взором стояли не запертые в Женеве русские. Нет, там высилась огромная, победоносная армия императора Иосифа, его злейшего врага, у самого порога Италии. Армия, пришедшая сюда по его же, Климента, зову и теперь уже никуда не собирающаяся уходить. Избавление от далекой угрозы обернулось австрийским кинжалом у собственного горла.

— Далее, Ваше Святейшество, — не замечая смятения понтифика, продолжал Паолуччи. — Войска Речи Посполитой и гетмана Мазепы с успехом ведут малую войну на границах Московии. Они жгут деревни, отвлекая на себя значительные силы схизматиков.

«Верный сын Церкви». Горькая усмешка тронула губы Климента. В памяти тут же всплыли гневные письма, уже потоком хлынувшие от польских епископов. Их сургучные печати он ломал с дурным предчувствием, а под ними находил ядовитые строки: как он, наместник Христа, мог благословить на священную войну схизматика? Цинизм, на который его вынудили пойти, теперь оборачивался против него самого, подтачивая авторитет изнутри.

— И наконец, — завершил доклад Паолуччи, — флот ее величества королевы Анны полностью блокировал Балтику. Ни один русский корабль не в силах выйти в море.

Еще одна «победа». Теперь вся морская торговля в Северной Европе оказались в руках еретиков-протестантов. Он, Папа Римский, собственными руками помог Англии укрепить ее могущество.

Паолуччи умолк, в почтительном молчании ожидая похвалы. Климент не отвечал. Его взгляд скользил по карте, но перед глазами стояла не карта. Память вернула его в тот роковой день несколько месяцев назад. Вновь в этом самом кабинете возникли лица послов: самодовольное, лоснящееся лицо англичанина и холодное, полное затаенного презрения — австрийца. В ушах снова зазвучали их вкрадчивые слова.

Перед мысленным взором австриец снова разворачивал свою карту с полками, стоящими у границ Папской области. Не просьба — угроза.

«Сталь».

Всплыл в памяти и тонкий намек англичанина на «обеспокоенность» лондонских банкиров. Финансовая петля.

«Золото».

И главное… в самой душе отозвался тот сладкий, дьявольский шепот, от которого во рту до сих пор стоял привкус дешевого вина:

«Ваше Святейшество, вы вернете стомиллионную паству… Вы войдете в историю как Климент Великий, Объединитель Церкви…»

«Душа».

Они купили его самой дешевой и одновременно самой дорогой монетой — его собственным тщеславием. Его мечтой войти в историю великим понтификом, а не тем слабым и униженным императором папой, каким он себя чувствовал и каким был по сути. И в тот день он продал и русских, и самого себя.

— Это все. Ваше Святейшество? — голос Паолуччи выдернул его из вязких воспоминаний.

— Все, Фабрицио. Можешь идти.

Кардинал поклонился и вышел. Климент остался наедине со своими «победами». Его Крестовый поход, толком не начавшись, уже привел к чудовищному усилению главных врагов Святого Престола. Мечта о предводительстве над Европой рассыпалась в прах. Он был победителем, проигравшим все еще до начала битвы.

Тихий стук прервал тягостные размышления Папы. В кабинет шагнул генерал Общества Иисуса, глава иезуитской разведки, отец Микеланджело Тамбурини. На его лице, словно высеченном из каррарского мрамора, явственно проступала тревога.

— Ваше Святейшество, — произнес он, опускаясь на одно колено и протягивая запечатанный пакет, — экстренное донесение из Женевы. От брата Маттео.

Сломав сургучную печать, Климент XI углубился в чтение. Строки, выведенные мелким, убористым шифрованным почерком, вопили об ужасе. По мере чтения брови понтифика медленно ползли вверх. Картина, разворачивающаяся перед ним, не имела ничего общего с убаюкивающими докладами Паолуччи. Вместо отчаяния окруженных русских — неприступный и процветающий анклав. Настоящее осиное гнездо, с каждым днем становящееся все больше и злее.

«…они не стали штурмовать ратушу, — доносил брат Маттео, — За три дня, путем подкупа, шантажа и хитроумных диверсий, они полностью парализовали город. Лишили его оружия, хлеба и власти. А затем, под видом „примирения“, свергли законный совет и поставили марионеточный».

Понтифика неприятно кольнуло. Интриги, манипуляции, игра на человеческих слабостях — русские варвары действовали их же оружием, всем арсеналом иезуитской политики, только грубее, быстрее и эффективнее.

Однако вторая часть доклада, оказалась страшнее. Матео с суеверным ужасом описывал работу некой «мануфактуры».

«…их главный товар, — писал он, — некие „гляделки“, оптические трубы невиданного качества и прочности. Они наладили их производство и, в обход всех блокад, торгуют ими по всей Европе. Я сам, Ваше Святейшество, видел, как агент баварского курфюрста тайно покупал у них целый ящик артиллерийских дальномеров. А на прошлой неделе сюда прибыл посланник от самого принца Евгения! Они продают оружие армиям Крестового похода! И те покупают! Они наживаются на войне, которую мы же против них и объявили!»

Климент сжал губы в тонкую линию.

«…и еще, — продолжал иезуит, — ходят слухи, что русские уже начали нанимать наемников. Но платят им не золотом. Они платят какими-то бумагами, векселями их новой „Русско-Женевской компании“. И самое невероятное — эти бумаги принимают! Местные банкиры готовы менять их на золото, потому что они обеспечены будущими поставками русского железа. Они создают из воздуха деньги, Ваше Святейшество! Деньги, не подкрепленные ничем, кроме слова еретика и чернокнижника!»

Понтифик отбросил лист. Память услужливо подбросила еще одно воспоминание, окончательно убедившее его несколько месяцев назад подписать буллу. Тот самый, второй, дополненный доклад иезуитов о Смирнове. В нем содержались описания машин, глубокий анализ его действий в России, в Польше, в том же Париже. И вывод, тогда показавшийся преувеличением, а сейчас звучавший как пророчество.