Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

— Аннушка Борисовна, душа моя! — начал он своим медовым, елейным голосом, расплываясь в улыбке и вручая ей какую-то безделушку из Парижа. — Поздравляю с почином! Дело-то, видать, выгорает! Слыхал, гляделки ваши — чудо что за вещь!

Анна, не отрываясь от счетных книг, холодно поблагодарила и отодвинула подарок в сторону.

— Так вот я о чем, голубушка, — продолжал он, обходя ее стол. — Восхищен твоей хваткой! Хотя пойми, одно дело — торговать пенькой, другое — вести дела с европейскими дворами. Тут нужны связи, опыт… Позволь мне помочь, направить. Я сведу тебя с нужными людьми, моими старыми друзьями в германских княжествах.

Я замер за дверью. Классический Меншиков: не отобрать силой, а поглотить. Стать «покровителем», «наставником» и в конечном итоге подмять под себя все финансовые потоки. Похоже, он искренне считал, что эта «купчиха» провалит дело, и он, как государственный муж, просто обязан вмешаться. Ну и украсть по пути, само собой.

— Благодарю за заботу, Александр Данилович, — голос Анны был ледяным. — Но у меня уже есть свои люди. Надежные. Через генуэзских и голландских купцов.

— Девочка моя, да что ты понимаешь в этих делах! — в голосе Меншикова прорезались стальные нотки. — Генуэзцы — плуты, голландцы — скряги! Тут мужская хватка нужна! Я дело говорю! Отдай товар мне, не пожалеешь!

— Светлейший, — Анна наконец подняла голос. — Позвольте напомнить вам приказ Государя. За все финансовые и торговые дела посольства отвечаю я. Лично. И отчитываюсь только перед ним. И перед генералом Смирновым.

Молодец, девка. Я предусмотрительно, еще до начала всей затеи, выбил у Петра бумагу с четким разграничением полномочий, предчувствуя, что рано или поздно кто-то попробует влезть.

— Ты… да ты… — Светлейший задохнулся от ярости. — Да я тебя… в порошок сотру! Ты знаешь, кто я⁈

— Знаю, — спокойно ответила Анна, возвращаясь к своим книгам. — Именно поэтому и напоминаю о приказе. А если вы попробуете мне помешать, я немедленно доложу Государю, что вы срываете обеспечение армии в военное время. Думаю, он найдет для вас подходящие слова.

— Это все Смирнов тебя мудреным словечкам научил, — зло плюнул Меншиков.

Он постоял еще мгновение, а потом вылетел из комнаты, чуть не сбив меня. И сделал вид, будто все в порядке. Тихая война за контроль над будущей прибылью началась.

А сама прибыль не заставила себя ждать. Блестящую операцию на ярмарке в Аугсбурге агенты Анны провернули уже через неделю. В скромной лавке, арендованной в самом центре ярмарки, на продажу выставили всего одну подзорную трубу. Однако рядом с ней, для сравнения, красовалась лучшая и самая дорогая голландская. Любому желающему предлагали провести «слепой тест»: посмотреть в обе и сказать, какая лучше. Разница бросалась в глаза — наша оптика давала более четкую и светлую картинку.

Следующим номером программы шла демонстрация прочности. Молодой приказчик Морозовых, наш агент, «случайно» ронял на каменный пол дорогую голландскую трубу — та разлеталась вдребезги. А потом ронял нашу. Она оставалась целой, благодаря специально разработанному мной ударопрочному корпусу с внутренними амортизаторами из пробки.

К вечеру у лавки собралась толпа купцов, капитанов и офицеров, приехавших на ярмарку закупать снаряжение. Агенты объявили, что это лишь образец, а сама мануфактура начинает прием заказов. Цену они назвали на треть ниже голландской.

Эффект был подобен взрыву. Слух о «небьющихся русских гляделках» с невероятно чистым стеклом мгновенно разлетелся по Европе. Заказы, подкрепленные золотом, посыпались со всех сторон. Спрос превышал предложение в десятки раз.

Мы победили. Наша «Русско-Женевская Оптическая Мануфактура» (идеальное сокращение — «РЖОМ»), толком не начав работать, уже становилась легендой. Однако у этой победы была и обратная сторона. Вечером, когда мы праздновали успех, Ушаков принес тревожный доклад.

— Петр Алексеевич, — сказал он, — за лагерем замечено три новых группы наблюдателей. Судя по манерам и одежде — австрийцы, англичане и, кажется, люди из Ватикана. Они больше не прячутся, изучают нас. В открытую.

Вот теперь мы стали слишком ценной добычей, чтобы нас убивать. Теперь нас собирались брать живьем.

Наш успех прогремел на всю округу. Слухи о «русском чуде» в Женеве, подкрепленные ежедневной канонадой петровских учений, наконец-то заставили бернского медведя вылезти из берлоги. До них наконец дошло, что у них под боком зреет нечто более серьезное, чем отсидка опального посольства. Мы создавали мощный промышленный кулак, и пассивное наблюдение за нами превратилось для Берна в непозволительную роскошь.

Без всякого предупреждения в Женеву прибыла делегация из Берна. Возглавлял ее тот самый старый полковник фон Ваттенвиль, глава их Совета. Однако на этот раз он приехал с предложением.

Переговоры проходили в ратуше. В зале, помимо нас, присутствовал весь состав Временного комитета — с каменными лицами, боясь поднять глаза, они играли отведенную им роль мебели.

— Ваше Величество, генерал, — начал полковник без предисловий, — мы с интересом наблюдаем за вашей деятельностью. Вы проявили недюжинный ум и энергию. Однако вы превращаете Женеву, нашего союзника, в свой частный арсенал. Это нарушает баланс сил и напрямую угрожает нашему нейтралитету. Мы не можем этого допустить.

Он обвел нас оценивающим взглядом.

— Поэтому мы, посовещавшись, предлагаем вам выбор.

Пётр напрягся, готовый взорваться.

— Выбор первый, — чеканил полковник. — Вы немедленно сворачиваете все военное и полувоенное производство. Ваша мануфактура закрывается. Вы остаетесь здесь как мирные гости под нашим надзором. Мы гарантируем вам безопасность от армий Крестового похода. Но вы становитесь нашими почетными пленниками. До конца этой войны.

О как. Нам предлагали золотую клетку: безопасность в обмен на полную капитуляцию. Я же пытался просчитать игру этого старого черта. Начать с максимальной угрозы, чтобы потом «компромисс» показался спасением. Классика.

— Либо… — полковник выдержал театральную паузу, — вы делаете этот арсенал нашим общим.

Такого поворота я не ожидал.

— Мы предлагаем вам полноценный военный союз, — продолжил фон Ваттенвиль. — Берн предоставляет свою армию, десять тысяч лучших солдат Европы, для защиты Женевы и вашей мануфактуры. Мы берем на себя охрану торговых путей и продажу вашего товара по нашим путям.

Пётр недоверчиво хмыкнул.

— Щедро. И что же вы хотите взамен за такую… дружбу?

— Всего лишь справедливости, Ваше Величество, — усмехнулся полковник. — Мы требуем половину доли в вашей «Русско-Женевской Оптической Мануфактуре». И полный доступ ко всем ее технологиям, чертежам и будущим разработкам. Мы хотим быть вашими кумпаньонами. Равноправными.

Вот и все. Карты на столе. Глядя на этого старого лиса, я не мог не восхититься чистотой его игры.

Отказаться — значило немедленно превратить Берн из настороженного наблюдателя в открытого врага. Их десятитысячный корпус тут же присоединится к Крестовому походу, и тогда начнутся перестрелки на границе. Согласиться — значило добровольно отдать половину нашего главного козыря, впустить «партнера» в самое сердце операции, поделиться технологиями, которые были нашим единственным преимуществом, и, в конечном итоге, потерять контроль над всем проектом.

Нам сделали предложение, которое было одновременно и спасением, и капканом.

— Мы должны подумать, — глухо сказал Пётр.

— Думайте, Ваше Величество, — полковник поднялся. — Но не слишком долго. Армия Савойского уже движется к альпийским перевалам. А слухи о вашем арсенале дошли и до Вены. Они не будут ждать так долго, как мы.

Он ушел. Пётр медленно повернулся ко мне. В его взгляде лишь один вопрос. Он требовал решения.

— Отдать им половину⁈ — прорычал он. — Половину твоих мозгов, генерал⁈ Да я скорее с Савойским в чистом поле сцеплюсь!

— Если мы сцепимся с Савойским, Государь, — спокойно ответил я, — по крайней мере, в чистом поле — от нас и мокрого места не останется. А Берн ударит в спину.